«Анри Сен-Симон принадлежал к лагерю социалистов утопистов, он также оставил очень заметный след в философии истории. В его взглядах далеко не всё логично и непротиворечиво однако многие его идеи оказали огромное влияние на целую плеяду историков и философов, а также стали одной из составных частей марксистского учения. На мировоззрение самого Сен-Симона оказали особое влияние Французская революция и промышленный переворот, который полным ходом шёл в Англии и начинался во Франции. Основные идеи философии истории Сен-Симона:

1) Развитие идей прогресса и поступательного развития исторического процесса. Сен-Симон показывает не абсолютность, а относительность прогресса, то есть более высокая эпоха превосходит предыдущую не во всём, а только в некоторых важных моментах, а в чём-то может и уступать ей. Основные критерии прогресса, по Сен-Симону, - степень эксплуатации (и личной свободы) основного производителя и - как следствие - уровень производительности его труда (так, труд крепостного более производителен, чем труд раба; труд наёмного рабочего производительнее крепостного).

2) Противоречивость и неравномерность исторического процесса, приводящие к закономерной смене всех социальных и дарственных форм. Сен-Симон представляет ритм исторического процесса в виде смены так называемых «положительных», «органических», эпох «критическими» эпохами. Иными словами исторический процесс, согласно Сен-Симону, осуществляется виде поступательного движения, нарушаемого резкими кризисами. Эти кризисы наступают тогда, когда возникает противоречие между реальным соотношением социальных сил в обществе и формой его политической организации. Это коренным образом отличает его представления от взглядов романтиков, которые делали упор только на медленное (органическое) развитие, и в определённой мере сближает с диалектическим законом перехода количества в качество Гегеля .

3) Стадиальность. Сен-Симон в этом отношении идёт намного дальше Гегеля (или тем более Савиньи) и рассматривает исторический процесс уже не только как цепь исторических народов или особых возрастов, но и как смену определённых стадий общественного развития. О выделяемых им стадиях и его периодизации истории будет сказано дальше.

4) Анализ отношений собственности. Общественно-политические институты каждой стадии и в целом общественно-политическое устройство общества Сен-Симон считал зависящим от отношений собственности. Изменения в отношениях собственности приводят к смене стадий истории и в конце концов должны неизбежно привести к социалистической организации общества.

5) Новый взгляд на движущие силы исторического процесса. Наряду с прогрессом разума и морали важное значение он придавал экономическому развитию и классовой борьбе, а также рассматривал критические эпохи (фактически революции и общественные переломы) как важнейший фактор развития.

6) Идея о классовой борьбе как основном содержании если не ей истории, то по крайней мере истории Европы периода после Крестовых походов. Эта идея Сен-Симона была развита французскими историками.

7) Идея индустриализма. Сен-Симон обосновывал крайне важную для того времени мысль, что будущее - за классом индустриалов. Таким образом, он выступает предтечей идей промышленной революции».

Гринин Л.Е. , От Конфуция до Конта: становление теории, методологии и философии истории, М., «Урсс», 2012 г., с. 168-170.

Так Маркс и Энгельс окрестили взгляды ранних социалистических мыслителей. Однако все ли ранние социалисты были такими уж утопистами? Или, может быть, в их теориях есть то, что актуально и сегодня? Я придерживаюсь последней точки зрения и считаю, что даже сегодня в учениях представителей раннего социализма можно найти то, что могло бы взять себе на вооружение современное левое движение; то, чего нет, например, в марксизме; то, что помогло бы в создании системы, в которой были бы свобода, социальная справедливость и экономическая эффективность, гармонические отношения между людьми и между человеком и природой.

"Во все времена были люди, мечтавшие о лучшей жизни для человечества и верившие в ее возможность на земле. К действительности своего времени эти люди относились обычно критически. Нередко им приходилось бороться с этой действительностью, и они становились героями и мучениками. Выступая против современного им общества, они анализировали и критиковали социально-экономический строй этого общества. Предлагая переустройство общества, эти люди пытались обрисовать и обосновать более справедливый и гуманный строй. Их идеи выходят за пределы политической экономии, но они играют важную роль и в этой науке.

Социалистические и коммунистические идеи развивались во многих произведениях XVI—XVIII вв., разных по своим научным и литературным достоинствам и по своей судьбе. Но это была лишь предыстория утопического социализма. Свой классический период он переживает в первой половине XIX в.

От графа до нищего

“Я происхожу от Карла Великого, Отец мой назывался графом Рувруа де Сен-Симон, я являюсь ближайшим родственником герцога де Сен-Симона”. В этих строках можно было бы видеть только дворянскую спесь, если бы мы не знали, что за человек был Сен-Симон . Ими он начинает автобиографический отрывок, написанный в 1808 г., когда бывший граф, ныне гражданин, Сен-Симон, жил на средства своего слуги. Жизнь этого замечательного человека так же исполнена сложностей и противоречий, как и его учение. В ней есть большое богатство и нищета, военные подвиги и тюрьма, восторг благодетеля человечества и попытка самоубийства, предательство друзей и твердая вера учеников.

Клод Анри Сен-Симон де Рувруа родился в Париже в 1760 г. и вырос в наследственном замке на севере Франции (ныне департамент Сомма). Он получил хорошее домашнее образование. Свободолюбие и твердость характера рано проявились в юном аристократе. В 13 лет он отказался от первого причастия, заявив, что не верит в таинства религии и не собирается лицемерить. Скоро в нем обнаружилась еще одна черта, немало удивлявшая родных: убеждение в своем высоком общественном призвании. Существует рассказ о том, что 15-летний Сен-Симон приказал своему слуге ежедневно будить его словами: “Вставайте, граф, вас ждут великие дела”.

Но до великих дел еще далеко, а пока Сен-Симон, как это принято в их роду, поступает на военную службу и около трех лет ведет скучную гарнизонную жизнь. Избавление от нее для молодого офицера приходит тогда, когда он отправляется в Америку добровольцем в составе французского экспедиционного корпуса, посланного в помощь восставшим американским колониям против Англии. Позже Сен-Симон с гордостью писал, что он служил под начальством Вашингтона. Он показал себя храбрецом и был награжден орденом только что возникших Соединенных Штатов.

Во время морского путешествия Сен-Симон был захвачен англичанами в плен и отправлен на Ямайку, где пробыл до заключения мира в 1783 г. Во Францию он вернулся героем и скоро получил под командование полк. Блестящая карьера открывалась перед молодым графом Сен-Симоном. Но эта праздная жизнь скоро наскучила ему. Путешествие в Голландию, а затем в Испанию выявляет новое лицо Сен-Симона — лицо искателя приключений и прожектера. Создается впечатление, что его неуемная энергия и изобретательный ум, еще не найдя подлинного назначения, ищут себе выхода в этом прожектерстве. В Голландии он готовит военно-морскую экспедицию для отвоевания у англичан Индии. В Испании составляет проект большого канала для соединения Мадрида с морем и организует не без успеха кампанию почтово-пассажирских перевозок.

Воспитанный на идеях энциклопедистов и на опыте американской революции, Сен-Симон с энтузиазмом принял события 1789 г. Около двух лет Сен-Симон довольно активно участвует в революции, однако только “на местном уровне”: он живет в маленьком городке вблизи от бывшего родового поместья. О потере поместья он не сожалеет, а от графского титула и древнего имени официально отказывается и принимает имя гражданина Бонома (bonhomme — простак, мужик).

В 1791 г. в жизни гражданина Бонома происходит резкий и на первый взгляд опять-таки странный поворот. Он уезжает в Париж и вступает на поприще земельных спекуляций, которые в этот период приняли огромные масштабы в связи с распродажей собственности, конфискованной государством у дворян и церкви. В партнеры себе он выбирает знакомого ему еще по Испании немецкого дипломата барона Редерна. Успех превосходит все ожидания. К 1794 г. Сен-Симон уже очень богат, но здесь на его голову опускается карающая десница якобинской революции. Контрреволюционный термидорианский переворот спасает узника от гильотины. Проведя около года в тюрьме, он выходит на свободу, и вновь пускается в спекуляции, теперь уже безопасные. В 1796 г. совместное богатство Сен-Симона и Редерна оценивается в 4 млн. франков.

Но на этом карьера преуспевающего спекулянта обрывается. В Париж возвращается барон Редерн, благоразумно скрывшийся за границу во время террора, и предъявляет свои права на все их совместное состояние, поскольку операции велись от его имени. Это странное соединение дьявольской ловкости и детского простодушия в Сен-Симоне непостижимо! После долгих споров он вынужден удовлетвориться отступным в 150 тыс. франков, которые дает ему Редерн.

Сен-Симон, который успел побывать воином и авантюристом, патриотом и спекулянтом, превращается в усердного школяра. Увлеченный большими успехами естественных наук, он с обычным для него жаром и энергией берется за их изучение. Остаток своего богатства он использует на содержание гостеприимного дома, где принимает крупнейших ученых Парижа. В течение нескольких лет Сен-Симон путешествует по Европе. Примерно к 1805 г. окончательно выясняется, что от его денег ничего не осталось, и он оказывается на грани бедности.

Позже, обозревая свою жизнь, Сен-Симон был склонен изображать свои взлеты и падения как серию сознательных опытов, которые он проделал, готовясь к своей истинной деятельности социального реформатора. Это, конечно, иллюзия. Его жизнь была закономерным, обусловленным эпохой и ее событиями проявлением личности Сен-Симона, замечательно оригинальной и талантливой, но и крайне противоречивой. Уже в то время за ним утвердилась репутация человека странного и экстравагантного. Часто посредственность принимается обществом за норму, а талант кажется экстравагантным, а порой и подозрительным.

Печать большой оригинальности лежит и на первом печатном произведении Сен-Симона - “Письмах женевского обитателя к современникам” (1803 г.). Это уже утопический план переустройства общества, хотя изложенный в зачаточной, туманной форме. Две вещи замечательны в этом небольшом сочинении. Во-первых, Сен-Симон изобразил французскую революцию как классовую борьбу между тремя главными классами — дворянством, буржуазией и неимущими (пролетариатом). Энгельс назвал это “в высшей степени гениальным открытием”. Во-вторых, он прозорливо очертил роль науки в преобразовании общества. Об ученых Сен-Симон писал: “Взгляните на историю прогресса человеческого разума, и вы увидите, что почти всеми образцовыми произведениями его мы обязаны людям, стоявшим особняком и нередко подвергавшимся, преследованиям. Когда их делали академиками, они почти всегда засыпали в своих креслах, а если и писали, то лишь с трепетом и только для того, чтобы высказать какую-нибудь маловажную истину”. С другой стороны, он говорил о препятствиях на пути подлинной науки: “Почти всегда занятия, которым они (ученые.— А. А.) принуждены отдаваться, чтобы добыть себе пропитание, уже в самом начале их деятельности отвлекают их от важнейших идей. Как часто им недоставало опытов или необходимых для развития их взглядов путешествий! Сколько раз они были лишены необходимых сотрудников, чтобы дать своей работе весь размах, на который они были способны!”. Призывая ученых выступить против сил косности и занять в переустроенном обществе место руководителей, автор восклицает: “Математики! Ведь вы находитесь во главе, начинайте!”

Этих цитат достаточно и для того, чтобы представить литературный стиль Сен-Симона — энергичный, патетический, порой экзальтированный. Со страниц его сочинений встает человек беспокойный, мятежный, болеющий за судьбы человечества.

Учитель

Последние 20 лет жизни Сен-Симона наполнены лишениями, борьбой и интенсивным творчеством. Оказавшись без средств, он стал искать любой заработок и одно время работал переписчиком бумаг в ломбарде. В 1805 г. он случайно встретил Диара, своего бывшего слугу, который в свое время, служа у Сен-Симона, сумел приобрести некоторое состояние. Два года Сен-Симон жил у Диара и до смерти последнего в 1810 г. пользовался его помощью. История Дон-Кихота и Санчо Пансы повторилась в этой своеобразной паре! На деньги Диара Сен-Симон выпустил в 1808 г. свою вторую работу — “Введение к научным трудам XIX века”. Это и несколько других сочинений он печатал малым тиражом и рассылал видным ученым и политическим деятелям, прося критики и помощи в дальнейшей работе. Но это был глас вопиющего в пустыне.

В 1810-1812 гг. Сен-Симон дошел до предела нужды. Он писал, что продал все свое имущество, вплоть до одежды, что кормится он одним хлебом и водой и не имеет топлива и свечей. Однако, чем труднее ему приходилось, тем упорнее он работал. Именно в эти годы окончательно формируются его взгляды на общество, которые он изложил в ряде зрелых работ, опубликованных начиная с 1814 г. Живет он случайными подачками благотворителей, гордо заявляя, что, не краснея, может просить помощи у кого угодно, ибо эта помощь нужна ему для трудов, единственная цель которых — общественное благо.

Внимание публики было привлечено к Сен-Симону его брошюрой о послевоенном устройстве Европы. В этой брошюре Сен-Симон впервые говорит свою любимую и знаменитую фразу: “Золотой век человечества не позади нас, а впереди”. Обоснование этого тезиса, разработка путей к “золотому веку” — таково содержание дальнейшей деятельности Сен-Симона.

Жизнь Сен-Симона к 60 годам несколько налаживается. У него появляются ученики и продолжатели. С другой стороны, проповедь мирного преобразования общества, обращенная к его естественным просвещенным “вождям” — банкирам, промышленникам, купцам — привлекает внимание некоторых людей среди этого класса. Сен-Симон получает возможность печатать свои сочинения, и они приобретают довольно широкую известность. Богатые последователи обеспечивают ему возможность жить в достатке и напряженно работать. Устроена его личная жизнь: при нем верная мадам Жюлиан — ближайший друг, секретарь, экономка. Свои труды он теперь диктует ей или кому-либо из учеников.

Но и в жизни и в своих сочинениях Сен-Симон остается бунтарем, энтузиастом, человеком порыва и фантазии. Группа банкиров и богачей, давших деньги на издание одного из сочинений Сен-Симона, публично отмежевывается от его идей и заявляет, что он ввел их в заблуждение и обманул доверие. Вскоре после этого Сен-Симон попадает под суд по обвинению в оскорблении королевской фамилии: он напечатал “Притчу”, в которой заявляя, что Франция ничего не потеряет, если вдруг волшебным образом бесследно исчезнут члены королевской фамилии, а заодно все аристократы, высшие чиновники, священники и т. д., но очень много потеряет, если исчезнут лучшие ученые, художники, мастера, ремесленники. Суд присяжных оправдал его, найдя здесь лишь забавный парадокс.

Если это скорее трагикомический эпизод в жизни Сен-Симона, то попытка самоубийства в марте 1823 г.— подлинно трагический. Сен-Симон стрелял себе в голову из пистолета, остался жив, но лишился одного глаза. До конца объяснить любое самоубийство невозможно, и едва ли стоит гадать о причинах поступка Сен-Симона. В прощальном письме близкому другу (где он также просит позаботиться о мадам Жюлиан) Сен-Симон говорит о своем разочаровании в жизни, вызванном слабым интересом людей к его идеям. Однако, едва поправившись после ранения, он вновь с жаром берется за работу и в 1823—1824 гг. издает свой самый законченный и отделанный труд — “Катехизис индустриалов”. В течение 1824 г. Сен-Симон лихорадочно работает над своей последней книгой — “Новое христианство”, стремясь дать будущему “обществу индустриалов” новую религию, берущую от христианства лишь его исходный гуманизм. В мае 1825 г., через несколько недель после выхода в свет “Нового христианства”, Клод Анри Сен-Симон умер.

Сен-симонизм

Автор статьи о Сен-Симоне во французском биографическом словаре писал в 1863 г.: “Сен-Симон не был ни безумцем, ни пророком; это был просто плохо сформированный ум, который в своей дерзости не поднимался над посредственностью. Несмотря на большую шумиху, которую поднимали вокруг его памяти, он уже принадлежит забвению, и он не из тех, которые воскресают из забвения”.

История зло посмеялась над этим самодовольным филистером. После его “приговора” прошло более 100 лет, а имя и идеи Сен-Симона продолжают привлекать внимание и интерес.

Можно сказать, что сен-симонизм прошел в своем развитии четыре стадии. Первая представлена трудами Сен-Симона до 1814—1815 гг. В этот период главные его черты — культ науки и ученых, довольно абстрактный гуманизм. Социально-экономические идеи сен-симонизма существуют лишь в зародыше.

Труды, пропаганда и практическая деятельность учеников в период от смерти Сен-Симона до 1831 г. представляют собой третью стадию сен-симонизма и, в сущности, его расцвет. Сен-симонизм становится подлинно социалистическим учением, поскольку он фактически требует ликвидации частной собственности на средства производства, распределения благ по труду и способностям, общественной организации и планирования производства. Наиболее полно и систематически эти идеи выражены в публичных лекциях, которые в 1828—1829 гг. читали в Париже ближайшие ученики Сен-Симона С. А. Базар , Б. П. Анфантен , Б. О. Родриг. Эти лекции были впоследствии изданы под заглавием “Изложение учения Сен-Симона”. Ведущую роль в социалистическом развитии идей Сен-Симона играл Базар (1791-1832).

Ученики придали взглядам Сен-Симона на классы и собственность более очевидное социалистическое направление . Они уже не рассматривают индустриалов как единый и однородный социальный класс, а говорят, что эксплуатация, которой он подвергается со стороны собственников, всей своей тяжестью ложится на рабочего. Рабочий, пишут они, “эксплуатируется материально, интеллектуально и морально, как некогда эксплуатировался раб”. Капиталисты-предприниматели здесь уже “участвуют в привилегиях эксплуатации”.

Сен-симонисты связывают эксплуатацию с самим институтом частной собственности. В пороках общественной системы, основанной на частной собственности, они видят также главную причину кризисов и анархии производства, присущих капитализму. Правда, эта глубокая мысль не подтверждается каким-либо анализом механизма кризисов, но она является еще одним обоснованием их важнейшего требования — резкого ограничения частной собственности путем отмены права наследования. Единственным наследником должно быть государство, которое будет далее передавать производственные фонды предпринимателям как бы в аренду, по доверенности. Руководители предприятий превратятся тем самым в доверенных лиц общества. Так частная собственность постепенно преобразуется в общественную .

Новое слово сен-симонистов состояло также в том, что они стремились найти материальные основы будущего строя в недрах старого общества. Социализм, по их представлениям, должен был возникнуть как закономерный результат развития производительных сил. Такой зародыш будущей планомерной организации производства в интересах общества они видели в капиталистической кредитно-банковой системе. Правда, позже эти глубокие идеи сен-симонистов превратились в “кредитные фантазии” мелкобуржуазного и откровенно буржуазного характера. Но саму идею о том, что социалистическое общество может использовать созданный капитализмом механизм крупных банков для общественного учета, контроля и руководства хозяйством, классики марксизма-ленинизма считали гениальной догадкой.

Как и Сен-Симон, ученики много внимания уделяли роли науки в развитии и преобразовании общества. Ученые и наиболее талантливые предприниматели должны были в будущем взять на себя политическое и экономическое руководство обществом. Политическое руководство постепенно сойдет на нет, поскольку при будущем строе надобность в “управлении людьми” отпадет, а останется только “управление вещами”, т. е. производством. Вместе с тем сен-симонисты резко критиковали положение науки и ученых в тогдашней действительности: “... в обмен за милость чуждая науке власть требует от ученого, приниженного до роли просителя, полного политического и морального рабства... Между ученой корпорацией и корпорацией преподавательской существует полное расхождение; не боясь согрешить против истины, можно сказать, что они говорят на разных языках. Не принимается никаких общих мер к тому, чтобы научный прогресс по мере его достижения переходил непосредственно в область воспитания...”.

В трудах Сен-Симона и его учеников мы не находим специальной трактовки основных категорий политической экономии. Они не анализировали создание и распределение стоимости, закономерности заработной платы, прибыли, земельной ренты. Отчасти они довольствовались принятыми представлениями буржуазной политэкономии той эпохи. Но главное заключалось в том, что их мысль развивалась в принципиально ином направлении и ставила иные задачи. Их заслуга в экономической науке заключается в том, что они выступили против основополагающей догмы буржуазных классиков и “школы Сэя” о естественности и вечности капиталистического строя. Тем самым вопрос о закономерностях хозяйства этого строя переносился в совершенно иную плоскость. Перед политической экономией была поставлена новая задача: показать, как исторически возник и развивался капиталистический способ производства, каковы его противоречия, почему и как он должен уступить место социализму. Сен-симонисты не могли решить эту задачу, но и постановка ее была большим достижением.

Сам Сен-Симон хвалил Сэя за то, что тот очертил предмет политической экономии как особой науки и отделил ее от политики. Ученики, не касаясь этого вопроса, подвергли Сэя и его последователей резкой критике и прямо указали на апологетический характер их учения. Отметив, что эти экономисты не пытаются показать, как возникли современные отношения собственности, сен-симонисты говорят: “Правда, они претендуют на то, что показали, как происходит образование, распределение и потребление богатств, но их мало занимает вопрос о том, всегда ли созданные трудом богатства будут распределяться сообразно происхождению и в значительной своей части потребляться людьми праздными”.

Период, начавшийся в 1831 г., представляет собой четвертую стадию и распад сен-симонизма. Не имея сколько-нибудь прочных позиций в среде рабочего класса, сенсимонисты оказались совершенно растерянными перед лицом первых революционных выступлений французского пролетариата. Еще более отдалила их от рабочего класса и даже от демократической учащейся молодежи религиозная сектантская окраска, которую принял сен-симонизм в эти годы. Анфантен стал “верховным отцом” сен-симонистской церкви, была основана своеобразная религиозная коммуна, введена специальная униформа (застегивающиеся сзади жилеты). Возникли резкие расхождения внутри движения между различными группами последователей Сен-Симона. Споры сосредоточились вокруг вопроса об отношениях полов и положении женщины в коммуне. В ноябре 1831 г. Базар с группой своих сторонников вышел из церкви. Вскоре орлеанистское правительство, пришедшее к власти после Июльской революции 1830 г., организовало против Анфантена и его группы судебный процесс, обвинив их в оскорблении нравственности и в проповеди опасных идей. Анфантен был осужден на один год тюрьмы. Движение распалось организационно, некоторые его члены продолжали разрозненно и безуспешно проповедовать сен-симонизм, некоторые примкнули к другим социалистическим течениям, а иные превратились в добропорядочных буржуа.

Тем не менее влияние сен-симонизма на дальнейшее развитие социалистических идей во Франции, а отчасти и в других странах, было весьма велико. Сила сен-симонистов заключалась в том, что, при всех нелепостях их религии, они имели смелую и последовательную программу борьбы против буржуазного общества.

Прекрасно сказал о них А. И. Герцен: “Поверхностные и неповерхностные люди довольно смеялись над отцом Енфантен (Анфантеном.— А. А.) и над его апостолами; время иного признания наступает для этих предтеч социализма.

Торжественно и поэтически являлись середь мещанского мира эти восторженные юноши с своими неразрезными жилетами, с отращенными бородами. Они возвестили новую веру, им было что сказать и было во имя чего позвать перед свой суд старый порядок вещей, хотевший их судить по кодексу Наполеона и по орлеанской религии”."

(А. В. Аникин . Юность науки: Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса)

Продолжение и .

В этом очерке речь пойдет не о знаменитом социалисте-утописте графе Клоде Анри де Рувруа Сен-Симоне (1760-1825), хорошо знакомом нашему читателю, а о его дальнем родственнике, великом классике французской литературы герцоге Луи де Рувруа де Сен-Симоне (1675-1755). Главным творческим итогом всей жизни герцога Сен-Симона были его "Мемуары".

Уже в юности ощутивший в себе призвание историка, он стремился стать бытописателем своего времени и рано начал составлять наброски будущего труда, имея в виду вначале создание "Мемуаров" в их традиционной форме, сконцентрированной на личности и поступках самого автора. Из этих черновых заметок практически ничего не сохранилось, но они, безусловно, были использованы, когда удалившийся от двора герцог (он совершил этот шаг еще в 48-летнем возрасте) приступил к написанию своего труда, сильно расширив первоначальный замысел. Возможность для этого расширения у него появилась после того, как в 1729 г. он стал обладателем рукописного дневника своего современника маркиза Данжо за 1684 -1720 гг. То была составлявшаяся изо дня в день хроника французской придворной жизни. Она дала Сен-Симону надежную хронологическую канву и пособие для проверки точности его воспоминаний. Вместе с тем сухая фактологичность заметок лояльного придворного раздражала оппозиционно настроенного герцога. Он принялся расцвечивать изложение Данжо своими зачастую язвительными комментариями, отдав составлению этих дополнений целых 10 лет. Их текст полностью воспроизводится в приложениях к некоторым изданиям "Мемуаров". Лишь после этого, в 1739 г., Сен-Симон почувствовал себя готовым к созданию настоящей истории своего времени: от 1691 г. (год его появления при дворе) до 1723 г. (год удаления в частную жизнь). Еще 10 лет напряженного труда, и в 1750 г. автор поставил последнюю точку, самолично написав генеральный алфавитный указатель к чистовой рукописи, занявшей 11 объемистых "портфелей" и 2754 страницы убористого текста. Так французская литература получила один из своих общепризнанных шедевров. Через пять лет Сен-Симон скончался.

Сен-Симон не стремился к прижизненной славе. Страстный, способный на резкие суждения автор неосуществленных планов государственного переустройства, он на старости лет сводил счеты с прошлым в "Мемуарах", будучи уверен, что пишет только правду, и в то же время не хотел, чтобы эта опасная правда стала известной его современникам и привела к потрясениям. Он думал о близкой кончине, мучился сомнениями: достойно ли христианина писать дурно о людях, которых уже нет на свете, - и все же довел до конца свое дело, выполнил задачу, поставленную перед собой еще в далекой юности. Луи де Сен-Симон, герцог и пэр Франции, не мог и представить себе, что через много лет после смерти он будет провозглашен одним из великих классиков французской литературы, что интерес к его личности и ко всему им написанному не ослабеет и через четверть тысячелетия. Часто отмечали его прегрешения против фактов, ретроградность политической позиции, но уникальность личности, блеск сен-симоновского портретизма увлекали и подкупали читателя. Мы очень далеко ушли от времени Сен-Симона, его заботы могут показаться до карикатурности мелкими, и все же постараемся понять человека, сравниваемого ныне с Бальзаком и Прустом.

Было нечто общее в начале жизни Сен-Симона и его государя Людовика XIV. Оба они стали долгожданными наследниками своих отцов, причем появились на свет тогда, когда на это, казалось, не было надежды. Отцом писателя был герцог и пэр Франции Клод де Сен-Симон (1607-1693), бывший любимец Людовика XIII, приобретший благодаря этому свое герцогское достоинство. У него долго не было сына, от первого брака он имел только дочь. Овдовев в 63 года, герцог Клод в 65лет решился на вторичный брак, от него-то 16 января 1675 г. и родился сын Луи (отцу было 68 лет, матери - 35). Впрочем, старый герцог прожил еще достаточно долго, чтобы оказать решающее влияние на воспитание своего наследника. Прирожденный король Людовик XIV и прирожденный герцог-пэр Луи де Сен-Симон - оба они выше всего ставили чувство долга перед своим саном, смысл и честь жизни видели в том, чтобы соответствовать высокому рождению.

Герцог Клод немало рассказывал сыну о предках. Хоть он и был первым герцогом-пэром в своем роду, сам род Сен-Симонов являлся древним, сильно разветвленным, с достоверностью восходившим к XIV в., когда пикардийский рыцарь Матье де Рувруа получил сеньорию Сен-Симон в приданое за женой, происходившей из рода владетелей Вермандуа, известного еще с каролингских времен. Существовала и еще более лестная генеалогическая легенда, культивировавшаяся именно Клодом. Ведь если предположить, что Рувруа сами принадлежали к одной из ветвей графского рода Вермандуа, а тот претендовал на происхождение от внука Карла Великого, короля Италии Бернгарда, то выходило, что Сен-Симоны были прямыми потомками прославленного императора.

Луи получил подобающее герцогу хорошее домашнее воспитание и классическое гуманитарное образование. Уже с детства он предавался чтению исторических сочинений и мемуаров, решив, что сам непременно станет историком-мемуаристом. Будущий мемуарист старался прежде всего усвоить генеалогию важнейших дворянских родов - необходимую науку в обществе, построенном по иерархическому принципу. Мальчик был низкорослым и тщедушным, но ловким и выносливым. Юный Сен-Симон слыл прекрасным танцором и хорошо владел конем. Он имел вспыльчивый, импульсивный характер и в то же время отличался большой серьезностью. Чуждый обычным придворным развлечениям, Сен-Симон не играл в карты, не увлекался охотой, не заводил любовниц. Он любил только жену и был к ней очень привязан, хотя вступил в брак совсем не по любви, а из желания заручиться влиятельными связями в придворных кругах. Ему была присуща глубокая религиозность. Высшим моральным авторитетом и духовным наставником для него стал друг его отца аббат Рансе, создатель ордена траппистов, отличавшегося особенно строгим монастырским уставом. Сен-Симон относился к нему с трогательной преданностью и, защищая его от критических суждений, был способен на эмоциональные вспышки даже перед своими близкими друзьями.

Старик отец успел представить сына монарху и вскоре умер. Луи стал герцогом-пэром в 18 лет. "Береги честь смолоду" - можно сказать, такова была главная забота вступившего в придворную жизнь юного герцога. А честь начиналась с этикета, и его надо было знать досконально. Противниками становились те, кто покушался на этикетную честь герцогов-пэров, на их место в сословной иерархии. Нарушение же иерархии для Сен-Симона всегда было равнозначно деградации морали и всего государственного строя.

Эту жизненную позицию нельзя считать слишком архаичной. Два десятка герцогов-пэров, украшавших двор Людовика XIV, не имели ничего общего, кроме звания, с былыми шестью светскими пэрами Франции, могучими феодальными властителями больших и богатых земель: герцогами Бургундии, Нормандии, Гиени, графами Тулузы, Шампани и Фландрии. Одни из этих гордых титулов уже не существовали, другие присвоила себе королевская семья: герцогом Бургундским именовался старший внук Людовика XIV, графом Тулузским - даже незаконный сын короля. Все новые наследственные пэрии были созданы уже абсолютной монархией (самая старшая пэрия из сохранившихся к концу XVII в. восходила к 1572 г.), стремившейся найти для себя надежную опору среди аристократических родов. И новые пэры действительно стали слугами короля, ни на какую политическую автономию они не претендовали, монарха "первым среди равных" по отношению к себе не считали и почтительно стояли в его присутствии. Их церемониальные привилегии - не остаток седой феодальной старины: это отличия, данные самой короной в процессе организации королевского двора. От абсолютной монархии новые пэры (группа отнюдь не сплоченная) хотели только того, чтобы она не нарушала ею же установленные правила.

От государя герцогов-пэров отделяло три иерархических ранга, чье первенство не вызывало у них никаких возражений. Это - 1) "сыновья (дочери) Франции" (те, чьим законным отцом или свекром был король или наследник престола); 2) "внуки (внучки) Франции" (один из королей был их дедом или дедом мужа); 3) "принцы (принцессы) крови" (все остальные члены царствующего дома Бурбонов, представители его боковых линий Конде и Конти). Свою следующую ступень в иерархии пэрам приходилось защищать в подспудной борьбе с влиятельными соперниками, и именно эта борьба привлекла к себе особое внимание молодого Сен-Симона, ее активного и страстного участника. Здесь от него требовалась вся его необыкновенная наблюдательность и большая бдительность - ибо борьба велась хитроумными методами, рассчитанными на создание прецедентов церемониального первенства, на которые можно было бы ссылаться в дальнейшем. В этих хронически возникавших мелких стычках юный герцог и обрел своих врагов.

Это были прежде всего обладатели статуса так называемых "иностранных принцев", особенно из Лотарингского дома (из его принадлежавших могучему некогда роду Гизов ветвей Эльбефов и Аркур-Арманьяков), а также из получивших этот статус в XVII в. домов Буйонов и Роганов. Претензии "иностранных принцев" на первенство основывались на их родстве с суверенными иностранными династиями или на собственном обладании (пусть в прошлом) независимыми от короны землями. А поскольку подавляющее большинство герцогов-пэров (за исключением нескольких имевших этот же сан "иностранных принцев") были природными французами и исконными подданными своего короля, соперничество могло приобретать для них принципиальный "патриотический" характер, чему способствовала и память об опасной для национальной монархии ультракатолической политике Гизов в религиозных войнах XVI в. "Ум Гизов" для Сен-Симона недаром был синонимом коварства и интриганства. Исход соперничества был неясен, и королевская власть намеренно не устраняла эту неясность, дабы поддерживать несогласие между двумя аристократическими группировками. Если по уставу ордена Святого Духа, учрежденного в 1578 г. (во время наибольшего влияния Гизов), "иностранные принцы", даже не имевшие герцогских титулов, должны были идти перед французскими герцогами , то в XVII в. наметилась иная тенденция, в силу которой первый французский "придворный календарь" за 1648-1649 гг. определил, что все "иностранные принцы" имеют свой ранг во Франции лишь постольку, поскольку они являются герцогами-пэрами или коронными сановниками .

Другими соперниками пэров являлись королевские бастарды. Правда, возразить против того, что Людовик XIV, повинуясь отцовской привязанности, делает пэрами Франции своих сыновей от Монтеспан, было нечего - то было суверенное право монарха. Но с точки зрения герцогов-пэров новые сотоварищи должны были занимать свое место в их ряду последними, в соответствии с датами их жалованных грамот (именно таков был принцип, определявший порядок старшинства между пэрами). Однако для пэров-бастардов был создан особый промежуточный ранг между принцами крови и герцогами-пэрами; соответственно место последних на иерархической лестнице снизилось еще на одну ступень. При строгих моральных принципах Сен-Симона это возвышение незаконных отпрысков монарха, появившихся на свет в результате прелюбодеяния, воспринималось им очень болезненно. Особенно ненавистному старшему бастарду, герцогу Мэну он, изменяя своему стремлению к объективности, дает плакатно-отрицательную характеристику, используя лишь черные краски. Вообще незаконнорожденность, как он склонен был думать, кладет несмываемое грязное пятно не только на самого бастарда, но и на его потомков. Отсюда - его резко враждебное отношение к братьям Вандомам, внукам бастарда Генриха IV.

Защита сословной чести и понятие чести личной для Сен-Симона были связаны нераздельно. Не будем осуждать герцога за повышенное внимание к мелочам этикета. Для него это были не мелочи, и он тоже не понял бы нашего пренебрежения ими, доходящего до готовности считать обыкновенную начальственную грубость чуть ли не проявлением похвального прямодушия. В борьбу он вкладывал всю страсть, 19-летний юнец, он проявил небывалую активность в процессе, противопоставившем большинство пэров одному из них, маршалу Люксембургу. Этот знаменитый полководец, полагаясь на свою славу и сильную протекцию, хотел путем явных юридических натяжек удревнить стаж своей пэрии, обойдя сразу 16 сотоварищей, в том числе и Сен-Симона, для которого являлся начальником по армии. Благоразумный человек мог бы вести себя более пассивно, но прятаться за спинами старших по возрасту было не в характере молодого герцога - он не побоялся возбудить против себя недоброжелательство столь влиятельной особы.

Требования чести не ограничивались для Сен-Симона защитой церемониальных привилегий. Подводя итог своей жизни, он напишет в "Заключении" к "Мемуарам", что всегда был на стороне благородства и боролся против подлости, что истина являлась для него законом. Не претендуя на беспристрастие, он в своих суждениях все же старался забывать о личных счетах (хотя это ему не всегда удавалось). "Порядок и правда" - таков мог бы быть, по его собственным словам, девиз Сен-Симона; порядок потому и важен, что он соответствует высшей истине. Герцог был склонен исправлять нравы своих друзей, откровенно говоря им об их пороках; впрочем, дружить он умел и добрых знакомых (а значит, информаторов) имел много.

Войдя в свет, Луи особенно нуждался во влиятельных связях. Друзья отца были уже стариками, от родственников матери многого ожидать не приходилось. Старая детская дружба с племянником монарха герцогом Шартрским (будущим регентом Франции при малолетнем короле Людовике XV, герцогом Филиппом Орлеанским) могла дать выход только к малому двору брата короля. Помочь могла женитьба, а точнее, обретение тестя, чье покровительство позволило бы юному пэру занять при дворе достаточно почетное положение, соответствующее его рангу, и дало бы возможность при случае иметь благосклонную аудиенцию у короля, верховного арбитра в делах чести. Вначале Сен-Симон надеялся жениться на дочери герцога Бовилье, государственного министра и воспитателя внуков короля, очень уважаемого монархом. Однако девушка твердо намеревалась стать монахиней. Тем не менее молодой человек вел сватовство с таким умом и тактом, что навсегда завоевал привязанность несостоявшегося тестя: два ближайших друга и свояка, герцоги Бовилье и Шеврез стали старшими друзьями и покровителями Сен-Симона. Во второй раз он посватался к дочери маршала де Лоржа, командующего Рейнской армией, в которой служил тогда Сен-Симон. Маршал был также командиром одной из рот лейб-гвардии и в этом качестве имел свободный доступ к монарху. Его зять мог надеяться со временем унаследовать столь почетную придворную должность (эта надежда, однако, не оправдалась). На сей раз никаких препятствий не встретилось, и брак с Мари-Габриэль де Лорж был заключен в апреле 1695 г.

Никаких колебаний в связи с тем, что мать невесты была дочерью финансиста Фремона, у жениха не возникло , его аристократизм не доходил до такой щепетильности. Кстати сказать, дочь Бовилье по матери тоже была внучкой явного плебея - знаменитого министра Кольбера. (Да ведь и предки самого Сен-Симона по материнской линии принадлежали отнюдь не к старому дворянству, а к почтенному среди "дворян мантии" роду Лобепинов.) В обществе не строго относились к браку, где социальный статус мужа превосходил статус жены, если только жена вела себя скромно и не пыталась управлять действиями супруга. А уж на права родившихся в таком браке детей происхождение матери никак не влияло, и никаких сомнений в родовитости мадемуазель де Лорж быть не могло. Сен-Симон прожил в браке почти полвека и был очень привязан к супруге. Имея несчастье пережить ее на 12 лет, он завещал не только похоронить его рядом с ней в склепе церкви его сеньории в Лаферте-Видам, но даже навечно соединить оба гроба цепями .

С первой минуты появления при дворе Сен-Симон стремился обратить на себя внимание короля. И это понятно: вся обстановка версальского двора была такой, что даже герцог-пэр не мог считать свое положение достаточно почетным, если не был обогрет вниманием "Короля-Солнца". Наш герой поспешил в 17 лет вступить на военную службу, хотя и не испытывал к ней никакого особого влечения. Но раз Франция ведет тяжелую войну, где же, как не в армии, должен находиться будущий герцог? К тому же на театр военных действий выезжает сам король, и можно надеяться, что он заметит его рвение. Сен-Симон воевал на самом важном, фландрском фронте, в 1692 г. участвовал в осаде Намюра. Через год он, капитан кавалерийской роты, храбро сражался в битве при Неервиндене. Но увы - король, чувствуя приближение старости, в это время уже перестал ездить к войскам. А затем последовал конфликт с командующим Фландрской армией маршалом Люксембургом, и Сен-Симон перешел служить в Рейнскую армию под начало своего будущего тестя маршала де Лоржа.

Прирожденный военный так никогда не поступил бы: германский фронт являлся второстепенным, здесь не было ни осад, ни генеральных сражений, противники стремились не наносить удары, а лишь самим не пропускать их, и военные действия напоминали сложный танец с переходом то на один, то на другой берег Рейна в поисках еще не разоренных местностей. Так прошли четыре кампании, не оставлявшие места для особых подвигов, и тем яснее становилась зависимость продвижения в чинах от протекции в военном министерстве, чей бюрократический стиль руководства на расстоянии Сен-Симон возненавидел всей душой. Несмотря на маршальское звание тестя (вскоре по болезни ушедшего в отставку), у Сен-Симона не было такой протекции, как не было и заслуг, позволявших внеочередное повышение в чине. Сан пэра министерством в таких случаях в расчет не принимался.

Поэтому в 1702 г., когда начиналась новая большая война - Война за испанское наследство, Сен-Симон не получил ни бригадирского чина, ни даже собственного полка, перед тем распущенного после Рисвикского мира 1697 г. Он счел это оскорбительным для своего достоинства и попросил об увольнении с военной службы под предлогом пошатнувшегося здоровья. Этот акт протеста задел короля, но отставка была принята, а поскольку в ходатайстве Сен-Симона выражалась надежда, что отныне он сможет уделять больше внимания обслуживанию особы монарха, Людовик XIV стал иногда поручать ему исполнение важной функции: держать подсвечник во время церемонии королевского отхода ко сну. Так герцог-пэр стал простым придворным без специальной придворной должности и мог всецело предаться писательским занятиям.

Пробовать перо будущий мемуарист начал очень рано. Еще в 15-летнем возрасте он составил дошедшее до нас описание похорон снохи короля, отличающееся особым вниманием к тонкостям церемониала. Затем он составлял описания военных действий, в которых ему довелось участвовать, подробную записку о процессе между пэрами и маршалом Люксембургом. Сен-Симон понимал, что его мемуары будут представлять интерес для читателя только в том случае, если сам он будет хорошо осведомлен о всех подробностях и потаенных пружинах придворной жизни, и он проявлял редкую любознательность, старался везде присутствовать, обо всем расспрашивать.

Наконец, в 1699 г. автор решился представить отрывки из своего будущего труда на суд человеку, чье мнение для него было неоспоримым: аббату Ранcе. Сен-Симон просил своего духовного наставника разрешить его сомнения: не придется ли ему в будущем стыдиться написанного? Хоть он и пишет только правду, а страстность служит лишь для оживления слога, но все-таки... Удалившемуся от мира монаху были посланы самые полемические отрывки, посвященные конфликту с маршалом Люксембургом. Ответ аббата не сохранился (видимо, он был дан устно при очередном приезде Сен-Симона в аббатство Ла Трапп), но в существе его можно не сомневаться: строго воздерживавшийся от вмешательства в мирские споры Ранcе, очевидно, не осудил безоговорочно занятий своего молодого поклонника, но предостерег его от опасности уклоняться в злословие.

После этого эпизода, который должен был охладить начинающего автора, мы почти ничего не знаем о его работе над мемуарами вплоть до 1729 г., когда в его руках оказался "Дневник" Данжо, хотя какие-то записи все это время им, безусловно, велись.

Сен-Симон далеко не сразу пришел к критике системы правления Людовика XIV. Когда он 16-летним юношей явился ко двору, Франция еще была на вершине могущества, она одна вела войну против целой коалиции европейских держав и на суше чаще всего побеждала. Личных оснований для недовольства королем у него не было. Нельзя согласиться с мнением И.М. Гревса: "Сен-Симон любил власть и, лишенный ее, считал свое положение унизительным" . Он как раз всегда предпочитал почет реальной власти над людьми. Будущий историк рано осознал, что его место в жизни - место наблюдателя, а не управителя; самое большее, на что он мог рассчитывать, - стать влиятельным советчиком при государе или министре. При регентстве своего друга герцога Орлеанского Сен-Симон вошел в состав Регентского совета, но решительно отказывался принимать предлагавшиеся ему посты в аппарате управления: он не пожелал стать главой Королевского совета финансов, хранителем государственных печатей, воспитателем короля-ребенка Людовика XV (пост, открывший путь к власти первого министра кардиналу Флери).

Конечно, строгого моралиста Сен-Симона оскорбляло возвышение королевских бастардов, шокировал факт тайного брака короля с маркизой Ментенон, тем не менее он не мыслил жизни без двора, ему нравились его блеск и пышность (с каким вкусом описывает он празднества в Компьеньском лагере!), а голод 1693-1694 гг., приведший к продовольственным волнениям в Париже, он просто не заметил. У него не было принципиальных возражений и по вопросам внешней политики: Сен-Симон не был таким противником завоеваний, как его старший современник, последовательный христианский пацифист Франсуа Фенелон. Образование антифранцузских коалиций он объяснял просто естественной реакцией соседей на рост могущества Франции. Даже по "Мемуарам" (хотя автор и не обозначил прямо свою позицию) чувствуется, что Сен-Симон внутренне одобрял принятие королем испанской короны для своего внука как решение наиболее достойное; он, очевидно, разделял воцарившееся тогда при дворе и прекрасно описанное им ликование. Он даже подверг критике Людовика XIV за то, что тот, желая избежать войны с Англией и Голландией, отпустил домой интернированные голландские гарнизоны испанских крепостей в Бельгии, оказавшихся в его руках: ведь война все равно была неизбежной, зачем же делать такой подарок будущему противнику?

Молодого Сен-Симона еще нельзя считать "выразителем интересов" старого дворянства или хотя бы аристократии в целом - до таких обобщений он тогда не поднимался. Его занимали в основном заботы герцогов-пэров, такова была исходная позиция в становлении его критики системы власти. Среди бумаг Сен-Симона хранится собственноручная записка "Набросок планов, над коими надо мало-помалу и неуклонно работать", которую по последней оценке следует считать написанной в 1701 г. Вся она посвящена восстановлению церемониальных прав герцогов-пэров, ущемляемых другими иерархическими группами. Обиды пэров велики: принцы крови перестали провожать их до кареты, требуют для себя от них обращения "монсеньор" (как от низших к высшим); первый президент Парижского парламента, спрашивая пэров об их мнении, не снимает головного убора; "иностранные принцы" присвоили себе отсутствующее у пэров право оставаться в шляпе в присутствии иностранных послов и т.д. и т.п. Для постоянной борьбы со всеми этими унижениями, полагал Сен-Симон, пэрам следует сплотиться, создать свой выборный "синдикат" (конечно, строго секретный - ясно, что королю такая инициатива не понравится), т.е. постоянный комитет из пяти членов, собирающийся два раза в месяц под видом дружеских встреч. Нужно, чтобы этот "синдикат" в вопросах чести имел "деспотическую власть" над своими сотоварищами, чтобы он налагал штрафы на проявляющих слабость и создавал вокруг них атмосферу общего осуждения. В записке нет и речи о том, чтобы увеличить реальную роль герцогов-пэров в управлении государством: достаточно обеспечить им подобающий почет, и вся моральная обстановка при дворе оздоровится.

Оппозиционером Сен-Симон стал под влиянием тяжелых поражений Франции на втором этапе Войны за испанское наследство. Один за другим обрушивались страшные удары, и сразу погас яркий ореол славы "Короля-Солнца". После разгромов при Бленхейме (1704 г.), Рамийи и Турине (1706 г.) Франция потеряла свои завоевания в Германии, Бельгии, Италии. Ей пришлось в напряженной борьбе защищать собственные границы. С большим трудом при французской помощи удерживал свою корону внук Людовика Филипп V Испанский, и союзники, чувствуя свою силу, поставили перед старым королем унизительное условие: чтобы получить мир, он должен сам прогнать из Испании своего внука. Гордый монарх не мог смириться с таким позором, и война продолжалась. Война разорительная, при хаосе в финансах, с крестьянским восстанием гугенотов-"камизаров" в тылу и продовольственными бунтами в столице - следствием голода после жестокой зимы 1708-1709 гг. Эти народные бедствия Сен-Симон заметил и с сочувствием описал в "Мемуарах".

В чем причина всех этих неудач? Какие пороки в государственном управлении сделали их возможными? Какие меры нужно принять, чтобы поправить дело - если не сейчас, то в будущем (в близком будущем: ведь король очень стар, и от его преемника все будут ждать каких-то новшеств)? Все эти вопросы волнуют Сен-Симона. Его кругозор расширяется, он стремится мыслить масштабно, учитывая интересы всей страны, всех ее сословий. "Отныне позволено думать только об отечестве"; "я пишу как простой француз, равный другим соотечественник всех прочих французов" - такие фразы появляются в одной из его записок. Несмотря на это похвальное стремление, весь строй мысли герцога остается иерархичным, ибо в строгом соблюдении иерархии рангов он видит одно из условий возрождения Франции.

14 апреля 1711 г. произошло событие, изменившее всю расстановку сил при дворе. Неожиданно скончался наследник престола, сын Людовика XIV. Новым дофином стал 29-летний внук короля герцог Бургундский, и это возбудило большие надежды сторонников реформ. О молодом принце было известно, что он находится под влиянием своего бывшего наставника, опального архиепископа Фенелона, который продолжает и из ссылки помогать ему советами. Почитателями Фенелона были старшие друзья Сен-Симона герцоги Бовилье и Шеврез (первый из них был ранее воспитателем принца). В ноябре 1711 г. на встрече между Фенелоном и Шеврезом в Шоне вырабатывается "План управления" ("Шонские статьи"), который предстояло осуществить герцогу Бургундскому, когда он станет королем Франции. Благодаря Бовилье в круг советчиков дофина был введен и Сен-Симон, увлеченно составлявший для него проекты будущих реформ.

Надежды на близкое царствование молодого преобразователя не длились и года. Королевскую семью поразила эпидемия оспы: сначала умерла супруга дофина, а через неделю, 19 февраля 1712 г., - и сам герцог Бургундский. Всего год назад потерявший сына, дед-король теперь пережил и внука. А через две недели и правнука: новый дофин, малолетний старший сын покойной четы, последовал за родителями. Наследником трона стал его младший брат, двухлетний правнук 74-летнего монарха, будущий Людовик XV.

Конечно, планы реформ продолжали сохранять актуальность. Тем более что в 1714 г. закончилась война, и на более легких условиях, чем можно было ожидать. Нелюбимый Сен-Симоном маршал Виллар в 1712 г. разбил Евгения Савойского, отразив угрозу нашествия врага в глубь Франции. Европа признала Филиппа V королем Испании, но за это ему пришлось отказаться от прав на французский трон, во избежание франко-испанской унии. (По нормам французского династического права Филипп должен был бы наследовать деду в случае смерти своего малолетнего племянника.) В мирных условиях можно было заняться внутренними преобразованиями, оставалось лишь подождать кончины старика короля.

Однако условия для проведения реформ усложнились. Францию ожидал длительный период регентства, а власть регента не обладала высшим сакральным авторитетом и у него был моральный долг передать ее подросшему королю в неурезанном виде. Но кто будет регентом при оставшемся круглым сиротой мальчике-короле? Вначале им должен был стать младший из трех внуков Людовика XIV герцог Беррийский (в обход старшего брата, короля Испании, с чем тот был несогласен). Но в мае 1714 г. неожиданно, в результате несчастного случая умер и он, и это означало, что регентом (а в случае смерти малолетнего Людовика XV - королем) станет давний друг Сен-Симона герцог Филипп Орлеанский. Никогда еще наш герой не был так близок к тому, чтобы стать первым советником правителя: даже в случае восшествия на трон герцога Бургундского это место явно было бы занято Фенелоном. Однако как раз в это время - в три года, оставшиеся до смерти старого короля, - ушли из жизни и Шеврез, и Бовилье, и Фенелон. А 1 сентября 1715 г. скончался Людовик XIV и началось регентство.

О политических взглядах Сен-Симона в 1711-1715 гг. можно судить по нескольким сохранившимся текстам. Написанные в разных условиях, они как будто отражают расширение кругозора их автора, что, видимо, имело место и в реальности.

Прежде всего, имеются две черновые собственноручные записки - "Проекты восстановления французского королевства" хранящиеся в архиве министерства иностранных дел Франции. Они составлялись в январе 1712 г. для герцога Бургундского и, очевидно, остались незаконченными из-за его смерти. Здесь Сен-Симон по-прежнему рассматривал особенно близкие ему проблемы восстановления и укрепления церемониальной иерархии. Он хотел бы сплотить воедино группу герцогов-пэров, фиксировать их численность и ограничить право монарха на пожалование новых пэрий при открытии вакансий, так чтобы пэром мог становиться только человек из высшего титулованного дворянства: маркиз, граф или прямой потомок герцога-пэра. Эти "столпы государства" станут превосходить по рангу даже коронных сановников, если те сами не будут пэрами: даже коннетабль по должности будет иметь ранг последнего герцога-пэра, а старшие сыновья пэров должны приравниваться к коронным сановникам и в их процессии уступать место только канцлеру. Королевские бастарды и их потомки лишаются не только своих пышных титулов, но даже легитимации, которая запрещается на будущее и для монархов, и для частных лиц специальным законом; короли будут присягать в этом при коронации. Для дворян, имеющих ранг ниже герцогского, учреждаются новые придворные должности по обслуживанию монарха в его повседневном обиходе, дабы отстранить от этого дела камердинеров: король должен быть окружен дворянами, ведь простолюдинам "трудно мыслить возвышенно". Проявлена и забота о сокращении государственных расходов: сильно сокращаются отдельные дворы членов королевской семьи,

Безусловно, дело не могло ограничиться всем этим. В беседах с молодым дофином речь шла и о более широких планах. Завесу над ними Сен-Симон приоткрыл (конечно, не полностью) в анонимном письме Людовику XIV , написанном в 1712 г., вскоре после смерти наследника престола.

Историки не сомневаются в том, что именно Сен-Симон был автором этого документа, хотя ни черновой автограф его, ни оригинал не сохранились. Однако за его авторство говорят существенные косвенные доводы: письмо представлено копией, сделанной неизвестным почерком (судя по характеру ошибок, под диктовку); она хранится в архиве министерства иностранных дел среди работ Сен-Симона и написана на бумаге, по филиграням идентичной с той, на которой обычно писал сам герцог. Речь скорее может идти о том, было ли письмо отправлено по назначению. За положительный ответ говорит как раз тот факт, что Сен-Симон предпочел не сохранять в своем архиве собственноручный черновик. В "Мемуарах" о письме ничего не сказано. Есть, однако, смутный намек: именно в это время Сен-Симон по каким-то причинам опасался опалы с высылкой в провинцию. Он предупредил эту высылку, добровольно выехав на несколько недель в свое имение, а после его возвращения ко двору опасность уже миновала. Может быть, у престарелого короля, потрясенного чередой смертей в своем семействе, не было настроения разыскивать и карать вольнодумца.

Письмо могло быть написано только в состоянии лихорадочного возбуждения: как и все сторонники реформ, Сен-Симон был глубоко расстроен безвременной смертью герцога Бургундского, крушением надежд на лучшее будущее. Возникла даже мысль: может быть, сам король все-таки решится осуществить некоторые намеченные планы, хотя бы те, которые ему понравятся? Подбираются и рекомендуются меры, которые должны были привести к росту реальной личной власти монарха, фактически устраненного от управления его же собственными министрами - государственными секретарями и генеральным контролером финансов. Сен-Симон предлагает заменить их единоличные министерства советами-коллегиями, "как во всех благоустроенных странах": король сможет сопоставлять разные мнения и будет сам решать дела. Как будто благая мысль - но как она подана! Похоже, что автор в своем неуемном правдолюбии (черта очень сен-симоновская) забыл о всяком чувстве такта. Королевский совет финансов объявляется им "пустым фантомом" ввиду его полной неосведомленности, а все, кто в нем заседает, - тоже фантомы, "начиная с самого Вашего величества".

"Ваше величество один во всей Европе воображаете, что Вами не управляют".

"Надо, сир, чтобы Ваше величество наконец-то стали править самостоятельно".

На что мог рассчитывать автор, писавший такие вещи, да еще призывавший короля, наподобие царя Давида, покаяться перед Господом в своих прелюбодеяниях? Нельзя было больнее оскорбить Людовика XIV, гордившегося тем, что он уже более полувека правит самостоятельно, не обращаясь к услугам первого министра. А тут какой-то не назвавшийся "из почтительности" подданный предлагал старому монарху признать, что все его правление было сплошной ошибкой и что надо все начать с белого листа! Никакого положительного отклика этот отчаянный призыв покончить с бюрократизацией центрального правительственного аппарата встретить не мог.

Действительно развернутое изложение реформаторских планов Сен-Симона содержится в записке "Проекты управления дофина, монсеньора герцога Бургундского" , не имеющей ни даты, ни подписи. (Впрочем, это особенность жанра: записки обычно не датировались и не подписывались.) Документ известен только в поздней копии, хранящейся не среди бумаг Сен-Симона, но в парижской Национальной библиотеке. Тем не менее его авторство принимается, по оценке И. Куаро, "с почти абсолютной уверенностью" . В записке есть много "фирменных знаков" сен-симоновского авторства: забота о герцогах-пэрах; желание включить в коронационную присягу обязательство короля никогда не легитимировать своих бастардов; ненависть к "иностранным принцам", доходящая до намерения выслать за границу всех членов Лотарингского дома; намерение не допускать принятия любым французом сана кардинала (мысль, развивавшаяся и в "Мемуарах"). Наконец, по содержанию документ вполне соответствует имеющемуся в "Мемуарах" описанию планов герцога Бургундского. Кроме того, не усматривается иных кандидатов в авторы. Хотя в записке всюду говорится о планах герцога Бургундского, невероятно, чтобы этот послушный ученик Фенелона мог разделять ряд ее положений, проникнутых галликанским и даже антиклерикальным духом.

А это были действительно проекты большого государственного переустройства. Сен-Симон не был настроен против всяких новшеств вообще, он понимал, что Франция часто меняет свои обычаи и нужно не противопоставлять новое старому, но выбирать то, что более соответствует "истинным законам и нормам (maximes) королевства" .

Вместе с тем в "Проектах управления..." он заявляет о необходимости учитывать опыт более богатых государств, Англии и Голландии, чье превосходство над Францией состоит именно в том, что "хозяевами этих двух государств являются их народы" - там нет раздутого благодаря повсеместному распространению откупной системы налогового аппарата, там представители народа вотируют налоги и следят за расходами. Целью французских реформ должно быть "подражание этим двум государствам способом, наиболее для нас подходящим" .

Как всегда после большой войны, основным являлся вопрос о финансовой политике: государственный долг откупщикам-финансистам был огромным. От него надо было избавиться, но как? До сих пор французским политикам приходилось делать выбор между двумя способами решения проблемы. Можно было, по примеру Фуке в конце 1650-х годов, взять курс на постепенное погашение долга, используя естественную тенденцию ссудного процента к понижению в условиях мира: заключать новые займы по все более низким процентам и из этого источника расплачиваться со старыми кредиторами. В этом случае кредит государства не был бы подорван, но погашение долга затянулось бы на длительный срок, в течение которого народу пришлось бы в годы мира платить налоги по нормам военного времени, и здесь был риск социальных потрясений. Можно было, как это сделал победивший Фуке Кольбер в 1661 г., пойти по пути юридически обоснованного и прикрытого государственного банкротства, создать, как не раз делалось и раньше, общефранцузскую Палату Правосудия для суда над финансистами, ибо все они в годы войны брали с государства за свои услуги непомерно высокие проценты, превышавшие норму, установленную законами. Тогда правительство, используя народную ненависть к финансистам, разрядило бы социальную напряженность, однако на несколько лет оказалась бы расстроенной система кредита.

Сен-Симон видел недостатки обеих политических линий, и обе они были им отвергнуты. Он предложил новый, более радикальный способ: открытое государственное банкротство, осуществленное волей народа, т.е. сословного представительного собрания. Он считал, что надо созвать Генеральные Штаты - но не по традиционной, а по совершенно новой схеме, связанной с таким переустройством государства, которое нанесет сокрушительный удар по всей системе финансизма.

В некоторых провинциях Франции существовали сословно-представительные собрания. Они вотировали запрашиваемый из центра сбор в пользу государства, и сами его собирали, используя наиболее удобный для себя способ налогообложения. То были Штаты Лангедока, Бретани, Бургундии, Ассамблея общин Прованса. Уровень налогообложения тут был явно заниженным, поскольку правительство отыгрывалось на провинциях, не имевших таких собраний. Сен-Симон вдохновлялся удачным опытом "земель Штатов" и предлагал распространить его на всю страну. Сословно-представительные собрания следовало создать повсюду, даже там, где об их существовании давно забыли. Сен-Симона не пугала связанная с этим радикальная перекройка административной карты. Страну предполагалось разделить на 12 частей, как можно более равных "не по площади, но по богатству (en produit)". Чем не практика 1789 г., когда Учредительное собрание разделило Францию на множество как можно более равных департаментов? И это не единственный пример, когда рационалист в Сен-Симоне оказывался сильнее традиционалиста.

В каждой из этих 12 частей должны были заседать ежегодно избираемые от трех сословий Штаты, решающие все вопросы самоуправления и налогообложения. Депутатов предполагалось немного, всего 36 человек (по 12 от сословия) - малочисленность лучше обеспечивает деловую обстановку на заседаниях. Раз в пять лет король должен был созывать столь же малочисленные Генеральные Штаты (36 человек), составленные из депутатов, выбранных из своей среды провинциальными Штатами (каждое собрание пошлет трех депутатов, по одному от сословия). В ведение всей этой общефранцузской системы представительных собраний и должно было перейти взимание королевских налогов, до того осуществлявшееся либо агентами мощных откупных компаний (все косвенные сборы), либо королевской финансовой администрацией (талья). В руках последней остались бы лишь немногие статьи доходов: домениальные сборы, "добровольный дар" духовенства, собранный стараниями сборщиков Ассамблеи французской церкви, да еще доходы от почтового откупа (особое положение которого объяснялось необходимостью иногда проводить перлюстрацию частных писем в высших государственных интересах).

При этом Сен-Симон вовсе не хотел ограничить абсолютную власть короля. Никакой законодательной властью Генеральные Штаты не наделялись. Когда король объявит им, сколько денег потребуется ему получить по налогам в грядущее пятилетие, они могут лишь обращаться к нему с просьбой о снижении этого запроса, и монарх вправе оставить их просьбу без внимания. Затребованная им сумма будет распределена Генеральными Штатами между провинциями, а провинциальные Штаты уже займутся ее распределением в пределах своих провинций, выбором способа налогообложения и собственно взиманием сбора силами своей администрации.

Кроме того, Генеральные Штаты будут обладать обширными контрольными функциями в сфере финансов, проверяя правильность ведения расходов по основным бюджетным статьям; они даже смогут наказывать растратчиков и коррупционеров, вплоть до приговора их к смертной казни "безо всякого судебного процесса и без апелляции". Аналогичное право получат и провинциальные Штаты.

В перерыве между сессиями Генеральных Штатов их будет представлять выборный постоянный комитет из 12 депутатов (по 4 от сословия) - важное новшество, поскольку прежние Генеральные Штаты постоянного представительства не имели. Здесь опять-таки использован опыт провинциальных сословных собраний. Однако роль этого комитета планировалась как чисто пассивная: он существует лишь для того, чтобы принимать к исполнению распоряжения монарха о сборе дополнительных налогов.

Самая важная миссия возлагалась на первую сессию Генеральных Штатов, которую следовало созвать как можно скорее после начала нового царствования. Именно здесь должно было быть принято решение о государственном банкротстве, и Сен-Симон не сомневался, что депутаты охотно пойдут на такой шаг, связанный с переходом к столь лестной для них новой форме финансового управления. Ведь тогда королевский аппарат в провинциях (элю, "казначеи Франции" ) будет полностью заменен собственным аппаратом провинциальных Штатов. Исчезнут и всевластные провинциальные интенданты: вместо них король будет лишь время от времени посылать на места комиссаров с чисто инспекционными целями. Потеряют свое политическое значение старые оппоненты абсолютистского правительства - парламенты и другие верховные палаты, поскольку из их ведения будет изъято все, что связано с финансами: избавленные от права регистрировать королевские финансовые эдикты, они превратятся в чисто судебные трибуналы.

В высших эшелонах власти произойдут не менее существенные метаморфозы. Государственный совет при монархе будет решительно очищен от неаристократов, и впредь в нем не должно быть никаких выходцев из судейских или секретарских родов. Ближайшими советниками короля станут только настоящие люди чести, благородные дворяне. В то же время Сен-Симон хотел сохранить и важнейший принцип правления Людовика XIV: в этом совете не будут состоять принцы крови. Тем самым от реальной власти отстранялись прирожденные вожди аристократии, потенциально наиболее влиятельные оппоненты монархического произвола. Вместо них самое почетное иерархическое положение среди министров резервируется, естественно, для герцогов-пэров. В совет не войдут и другие их возможные соперники: как и при "Короле-Солнце", министрами не будут духовные лица - ведь прелат на таком посту легко сможет стать кардиналом, а там и первым министром.

Ниже Государственного совета займут место работающие под его руководством семь специализированных советов: Церковный, Иностранных дел. Военный, Морской, Финансов, Совет Депеш (т.е. внутренних дел) и Совет Орденов. Придет конец всевластию министерской бюрократии: государственные секретари вернутся в свое исконное состояние протоколистов и экспедиторов, функционирующих под контролем соответствующего совета. Сен-Симон особо оговаривал: только герцоги-пэры могут быть главами Совета финансов. Совета Депеш и Совета Орденов; в последний, сплошь состоящий из титулованных дворян, войдут еще четыре герцога-пэра. Военный совет будет возглавлять обязательно маршал Франции, его членами станут шесть генерал-лейтенантов - после штатского руководства госсекретарей армией будут управлять военные. В Церковный совет под председательством одного из прелатов будет введено несколько членов Парижского парламента: за прелатами нужен светский присмотр, а парламентарии показали себя надежными защитниками дорогих сердцу Сен-Симона галликанских принципов, которые и должен отстаивать этот совет от посягательств Ватикана. Присутствие духовенства ни в каких других советах не предусматривалось.

Советники из "дворян мантии" войдут также, в меньшинстве, в Совет Депеш и, может быть, в Совет Иностранных дел (не более одного!). В этих важных советах численно должно преобладать старое дворянство. Специалисты (генеральный контролер и четыре интенданта финансов) будут лучше представлены в Совете финансов, но полномочия этого совета сильно ограничиваются в связи с общей реформой финансового управления. Он будет контролировать лишь малую долю статей бюджета, остающуюся в руках королевской администрации. Специалисты-моряки составят Морской совет, ведающий также и управлением заморскими колониями.

Для Сен-Симона особенно дорога мысль о создании отсутствовавшего ранее во Франции Совета Орденов - идея, заимствованная из хорошо известного ему опыта испанского абсолютизма. Именно этому совету, глава которого получит высокую должность главного гофмаршала, предстоит стать высшим судьей в вопросах церемониала и рангов, контролировать регистры церемониймейстеров королевских орденов и посылать в провинцию своих комиссаров по проверке дворянства.

Таков в общих чертах план преобразований, выработанный Сен-Симоном. Не следует преувеличивать оригинальность его мысли: основные идеи реформ "носились в воздухе". В "Шонских статьях" Фенелона и Шевреза тоже были мысли и о повсеместном созыве сословно-представительных собраний, и о Генеральных Штатах, и об уничтожении института провинциальных интендантов, и о замене единоличной власти госсекретарей коллегиальной властью советов. Отличие сен-симоновского проекта - в его большей осторожности, в стремлении избежать каких-либо внешних ограничений воли монарха. Если Фенелон хотел наделить Генеральные Штаты достаточно широкими полномочиями, с правом обсуждать любые вопросы внутренней и внешней политики, то Сен-Симон позволял им лишь повергать к стопам монарха покорнейшие просьбы о снижении налога - просьбы, которые король удовлетворять не обязан; налицо контраст между полной свободой распорядительной власти провинциальных Штатов и бессилием центрального сословно-представительного органа. По плану Фенелона, депутаты Генеральных Штатов должны были выбираться населением - по три человека от диоцеза, что составило бы корпус примерно в 350 человек, - и могли бы считать себя прямыми представители страны. А Сен-Симон под тем же громким названием подразумевал только малочисленное собрание делегированных в столицу представителей провинциальных Штатов. Поэтому автора "Проектов управления..." никак нельзя считать стоящим в оппозиции к абсолютной монархии, скорее он был создателем своеобразной абсолютистской утопии.

Осуществление плана Сен-Симона сокрушило бы центральные откупные компании, действовавшие в масштабах всего государства, а это означало бы и потрясение налаженной системы кредита. Но финансисты продолжали бы действовать на провинциальном уровне - естественно, присваивая себе определенную долю налога. Покончить с откупной системой было в принципе невозможно, если за монархом оставалось право, не считаясь с возражениями, определять сумму налога. Не привыкшее ограничивать свои запросы правительство пожелало бы и получить эти деньги как можно скорее. Такое желание пришлось бы учитывать послушным провинциальным Штатам, так что обращение к откупщикам было неизбежным.

Утопичным был и способ осуществления плана. Достаточно представить себе, что реально означало бы создание сословно-представительных собраний во всех французских провинциях. Именно эта мера была проведена в 1787 г. правительством Ломени де Бриенна, и она сильно политизировала французское общество, создала ту атмосферу небывалой новизны происходящего, которая подготовила народ к революции. Конечно, в 1715 г. еще не было широкого распространения просветительской идеологии, зато и контраст между абсолютным молчанием при Людовике XIV и обстановкой свободной предвыборной борьбы стал бы слишком разительным. Трудно предположить, чтобы созданная в такой ситуации система народного представительства оказалась столь послушной, как рассчитывал Сен-Симон. А в случае конфликта общества с правительством даже двухстепенность выборов в Генеральные Штаты могла стать осложняющим фактором: тесная связь с формирующими их провинциальными собраниями означала бы создание влиятельной "вертикали власти".

Сен-Симон понимал рискованность своего плана. Именно поэтому он считал его осуществление возможным не при всяких условиях, а лишь тогда, когда правительство будет обладать очень большим "кредитом доверия". Его мог бы иметь, став королем, молодой герцог Бургундский, в меньшей степени - регент Филипп Орлеанский, если бы он объявил о созыве Генеральных Штатов в самом начале своего правления. Регент на это не решился, а когда всего через полтора года регентства, в начале 1717 г., он стал задумываться над такой возможностью, сам Сен-Симон категорически отсоветовал ему это делать - в особой записке, включенной в состав "Мемуаров" .

К тому времени Филипп уже успел встать на тот путь решения финансового кризиса, который его друг считал принципиально неверным: он создал Палату Правосудия, тем самым связав свое имя с этим непопулярным в глазах рядовых рантье шагом и упустив возможность провести государственное банкротство волею представителей общества. В таких условиях Генеральные Штаты могли бы привести только к разброду, ибо нация слишком долго управлялась "не имея ни времени, ни свободы думать", и каждый заботился бы только о себе. При Людовике XIV не могло сформироваться достаточно много людей, понимающих в общественных делах, "из-за опасностей, связанных с такого рода увлечениями". Нужно время, "когда было бы позволено учиться, думать и рассуждать" . Еще одна неожиданная ипостась многоликого Сен-Симона - защитник свободы слова и трезвый реалист, он понимал, что для свободного общества нужны свободные люди.

Но не таким запомнили его современники, не знавшие о его планах реформ, которые так и не начали осуществляться. Заменившая при регентстве госсекретариаты система коллегиальных советов ("полисинодия") оказалась нежизнеспособной и продержалась всего три года, после чего вернулись к прежним порядкам. Сен-Симон мог похвалиться только успехами в борьбе против иерархических притязаний королевских бастардов и упорным отстаиванием церемониальных привилегий герцогов-пэров. О нем сложилось несправедливое мнение как о человеке вообще неспособном к масштабному мышлению, тщеславном аристократе, интересующемся только мелочами этикета. Это стереотипное суждение повторялось и некоторыми историками. "Франция сводится для него к дворянству, дворянство - к герцогам и пэрам, а герцоги и пэры - к нему самому", - обличал автора "Мемуаров" их издатель А. Шерюэль . Мы видели всю односторонность подобного мнения.

* * * "Мемуары" Сен-Симона - произведение трудно определяемого и, пожалуй, даже уникального жанра, особенности которого были связаны с историей создания книги. Вначале он хотел писать обычные мемуары, сосредоточившись на своих личных наблюдениях и поступках. Однако мы напрасно стали бы искать здесь внимания к собственной духовной жизни, каких-то элементов жанра "исповеди". Столь пристальный наблюдатель и психолог по отношению к другим людям, Сен-Симон не проявляет интереса к анализу собственных переживаний. Его взгляд устремлен вовне, а не внутрь себя. Можно сказать, что и себя он видит как бы извне, со стороны не чувств, а поступков. "Эти мемуары не предназначаются для излияния моих чувствований", - таков общий авторский принцип, нарушавшийся лишь в исключительных случаях. Но и при воспоминаниях о своих поступках Сен-Симон не склонен, подобно другому мемуаристу кардиналу Рецу, подвергать анализу свое поведение, признавать допущенные ошибки. Для себя он всегда прав. Особенно подробно описываются действия автора в его борьбе против "узурпаций" прав герцогов-пэров: для Сен-Симона важно показать на своем примере, как именно следует поступать, когда задета сословная, церемониальная честь.

Поступки автора не образуют, как в обычных мемуарах, стержня повествования. Это - записки человека, который всю жизнь был скорее наблюдателем, чем активным деятелем. Он остро нуждался в том, чтобы найти организующий композиционный принцип для своих многочисленных наблюдений, и этот принцип был найден, когда в его руках оказался упоминавшийся выше дневник маркиза Данжо. Его использование означало сильное расширение первоначального замысла, движение от мемуаров к истории, основанной на принципе синхронности излагаемых фактов.

К собственно дневниковой форме Сен-Симон так и не пришел, но по годам текст делится четко, так что автору постоянно приходится заново возвращаться к предыдущим сюжетам (издатели избранных отрывков в подобных случаях обычно объединяют эти тексты). Так вольный жанр мемуаров входит в рамки самой старой, средневековой формы исторической хроники - формы анналов - и подчиняется ее законам. В пределах же одного года Сен-Симон может позволять себе вольности с хронологией, группировать по темам однородные сообщения, причем эта группировка в известной мере коррелирует с ритмом придворной жизни. Летом велись военные действия, и молодой пэр, как и многие придворные, выезжал к армии. Соответственно, он пишет о событиях, происходивших на его фронте, но не только на нем - он считает своим долгом сообщить и о том, что ему известно о военных действиях на всех других фронтах. Осенью боевые офицеры и генералы возвращались ко двору, начиналось время балов и свадеб, и рассказ Сен-Симона заполняется этими сведениями: подробностями заключения брачных союзов, характеристиками новобрачных, их родственников и т.п. Столь же обстоятельными комментариями сопровождаются известия о наградах и назначениях на придворные должности. И всегда можно ожидать какого-нибудь колоритного, подчас анекдотического рассказа из жизни награжденных и назначенных, оживляющего картину придворного быта.

Сообщение о смерти какого-либо известного персонажа обычно влечет за собой рассказ и о других случившихся примерно в это время кончинах, так что образуется целый "некрологический" раздел, которому Сен-Симон придает очень большое значение. Рассказ о смерти - повод вспомнить о всей жизни покойного, дать его характеристику как личности. Именно здесь возникают знаменитые сен-симоновские "портреты". Биографические и характерологические экскурсы могут быть обширными, уводящими далеко в сторону: смерть старого отца дала сыну повод надолго углубиться в отдаленную эпоху царствования Людовика XIII, воздав при случае хвалу этому почитаемому монарху. Фактически в обособленный памфлет переходит и рассказ о кончине Людовика XIV с очень обстоятельной характеристикой его личности и правления.

Наконец, надо отметить, что круг интересов Сен-Симона как хрониста не ограничивается его страной и особо интересовавшей его Испанией, ставшей с 1700 г. династической союзницей Франции. Он считает своим долгом сообщать о важнейших событиях в других странах, как соседних, так и отдаленных: в Польше, Швеции, даже в России. Молодой Петр I попадает в поле его зрения еще во время русского Великого посольства 1697-1698 гг. Эти сведения отрывочны и содержат грубые ошибки, но заявка на общеевропейскую историю сделана.

Неспешное течение времени, его ритмичные сезонные циклы, пестрота и разнообразие жизни, где рутина и мелкие стычки перемежаются с потрясениями и катастрофами, где смешное соседствует с трагическим, - всеми этими ощущениями читатель "Мемуаров" обязан принятому Сен-Симоном синхронному методу организации материала. К сожалению, эти достоинства книги теряются при изданиях избранных отрывков. Только при чтении полного текста осознается вся грандиозность "собора", построенного старым герцогом.

Нетипичный мемуарист, Сен-Симон не типичен и как историк. Он не профессионал: допускает многие фактические ошибки, жертвует установлением истины для эффектности рассказа, не оснащает свой труд многочисленными вкраплениями публикуемых документов, что было очень характерно для настоящих историков его времени. Но в намерения герцога-пэра не могло входить желание стать профессионалом-историком, равно как и профессионалом-литератором.

Первые читатели "Мемуаров", знакомившиеся с ними еще в рукописи в конце XVIII в., при всем увлечении колоритными рассказами Сен-Симона, приходили в ужас от его стиля. Они привыкли к языку, очищенному стараниями Академии, к ясному, классически прозрачному синтаксису Фенелона и Вольтера. Вместо этого - длинные, запутанные фразы, через которые читателю приходится продираться, как сквозь чащу, путаясь в связях между местоимениями и существительными (кстати, образ дикого леса и сейчас часто возникает в посвященной "Мемуарам" литературе); смесь языковой архаики и грубо простонародных выражений; неприличное, почти раблезианское внимание к отправлениям "телесного низа". Подчас автор начинает и бросает одну тему, переходит к другой, возвращается обратно, не берет в расчет, что знает и чего не знает читатель. Принять все это было трудно, тем более что в других эпизодах, в многочисленных "вставных новеллах" Сен-Симон показывает себя великолепным рассказчиком, умеет поддерживать напряжение, создавать наглядную, зримую картину происходившего. Так почему же он не стал тратить время на шлифовку всего текста?

Есть большой соблазн решить, что стиль Сен-Симона не случаен, что это "сознательно выбранное орудие больших художественных задач" . Неоднородность, подчас сумбурность стиля "Мемуаров" действительно находится в определенном адекватном соответствии со сложностью, пестротой описываемой в них жизни. Именно так решали этот вопрос романтики, в частности автор предисловия к изданию 1856-1858 гг. Сент-Бев.

Но такой не могла быть точка зрения самого Сен-Симона. В его время еще не было представления о том, что недоделанность, необработанность, неоконченность могут сами по себе иметь определенную эстетическую ценность. Он признавал недостатки своего стиля, объясняя их тем, что форма изложения приносилась в жертву содержанию, что он хотел вместить в сжатый текст всю переполнявшую его информацию. Он просто освобождал себя от стилистической "доводки" книги - видимо потому, что считал эту работу делом специалиста-литератора, а таковым он становиться не собирался. Сен-Симон вел себя так, как того требовали нормы поведения светского "порядочного человека" (honnete homme), особенно опасавшегося прослыть педантом, узким специалистом. "Беда для порядочных людей, если по виду или манерам их примут за специалистов, ремесленников", - писал старший современник нашего автора, моралист Антуан де Мере . Гораздо предпочтительнее было оставаться на позициях светского человека, ведущего непринужденную, пусть даже сбивчивую беседу, свободную от подчинения выработанным профессионалами литературным правилам. Когда же в XIX в. весь корпус классицистской эстетики стал подвергаться яростной критике романтиков, вольная стилистика Сен-Симона пришлась им весьма по вкусу и способствовала шумному успеху "Мемуаров".

То же впечатление полной непринужденности оставляют "портреты" Сен-Симона, совершенно не похожие на опыты его предшественников. Литературная традиция описаний "характеров", самым блестящим представителем которой в конце XVII в. был Жан Лабрюйер (кстати, высоко ценимый Сен-Симоном) исходила из представлений о типичном: писатель изображал носителей какой-либо определенной страсти или недостатка, стараясь представить, как это основное качество персонажа будет проявляться в разных житейских ситуациях; это не столько портрет, сколько маска, которую можно примерять ко многим людям. В жанре мемуаров имелись хлесткие, броские в своей парадоксальности "портреты" исторических персонажей у Реца. Сен-Симон не стал на них ориентироваться: при всем своем виртуозном жонглировании психологическими характеристиками кардинал не "опускался" до создания физически зримого образа. Но именно воскрешение в памяти таких образов составляло исходный пункт сен-симоновских характеристик, причем физический облик (сам по себе складывающийся из многих противоречивых черточек) вступает в сложные соотношения с психическим.

Словно повинуясь неуемному желанию зафиксировать все свои воспоминания, Сен-Симон в беспорядке, без рационального отбора сочетает "положительное" и "отрицательное", как бы не заботясь о цельности впечатления. "Прекраснейшие в мире" ноги сына короля самым неожиданным образом оканчиваются необычайно малыми и худыми ступнями - принц, оказывается, передвигался с осторожностью, опасаясь падения. В "портрете" герцогини Бургундской взор переходит от ее отвислых щек к "выразительнейшим и прекраснейшим на свете глазам", затем к малочисленным и насквозь прогнившим зубам, потом предлагается представить ее походку "богини в облаках". В своей увлеченности Сен-Симон постоянно пользуется превосходной степенью при описании как красот, так и уродств, как добродетелей, так и пороков, очень любит контрасты, доходящие до гротеска. И если при всем этом у зрителя возникает цельный, но очень богатый оттенками образ - то в этом и состоит искусство портретиста, настоящего мастера реалистического портрета. Ибо Сен-Симон не безразличен к своим персонажам, одних он любит, других ненавидит и презирает - и умеет так высветить портрет светом своей симпатии или антипатии, что мы разделяем именно его отношение.

Как уже было сказано, Сен-Симон не мог в полной мере понимать значение своего стилевого новаторства. Но все же на уровне интуиции он должен был чувствовать, что для его книги подходит именно тот стиль, который сложился как бы сам собою. Видимо, нежелание его выправлять было связано отчасти и с этим.

* * * Следует особо сказать о том, как нашла дорогу к читателю и завоевала широкую популярность книга, утаенная от публики ее автором. Опасаясь, что нелицеприятные характеристики двора "Короля-Солнца" окажутся слишком злободневными и рассчитывая на внимание достаточно отдаленного потомства, Сен-Симон завещал свою рукопись опекавшемуся им родственнику из другой ветви его рода - Клоду де Сен-Симону, епископу Меца. Через пять лет, в 1760 г., после смерти этого прелата, правительство наложило руку на весь архив писателя. Вспомнив, что покойный герцог был одно время чрезвычайным послом в Испании, его бумаги поместили на хранение в архив министерства иностранных дел, доступ в который был строго ограничен.

Впрочем, "заточение" книги не было слишком суровым. Основательно расшатанная официальная идеология была уже неспособна на жесткие запреты. Сами министры заказывали для себя и своих знакомых списки наиболее колоритных отрывков. В ходу были и выдержки, скопированные для друзей автора еще при его жизни. К 1780-м годам о существовании "Мемуаров" знали многие, и некоторые писатели использовали отдельные отрывки из них без ссылок на имя автора.

Наконец, в 1788-1791 гг., в обстановке начавшихся революционных потрясений, одному предприимчивому издателю, аббату Ж.-Л. Сулави удалось опубликовать, в три приема, 20 томиков небольшого формата, содержавших произвольно подобранные и скомпонованные фрагменты из "Мемуаров". Несмотря на плохое качество издания, актуальность обеспечила ему большой успех. Затем, уже при Реставрации, появилось новое выборочное издание 1818 г. (6 томов с предисловием проф. Ф. Лорана), где, в отличие от издания Сулави, отрывки были скомпонованы не в тематическом, а в хронологическом порядке. Именно оно было в библиотеке А.С. Пушкина.

Но лишь в 1828 г. королевское правительство, удовлетворив просьбу пэра Франции, маркиза и генерала Анри-Жан-Виктора де Сен-Симона (он был тогда главой рода Сен-Симонов), согласилось передать ему чистовой оригинал "Мемуаров" его знаменитого сородича, и только тогда стало возможным осуществить первое полное издание книги по этому наиболее авторитетному тексту. Оно вышло под эгидой самого маркиза (который, кстати, по матери был племянником другого знаменитого Сен-Симона, великого утописта) в 21 томе в 1829 - 1830 гг., имело огромный успех и послужило основой для ряда перепечаток. Обстановка как нельзя более способствовала его злободневности: то был канун Июльской революции 1830 г., положившей конец попыткам Карла Х вернуться к абсолютизму старого образца. К тому же определявшие развитие литературы писатели-романтики восхищались ярким, раскованным стилем Сен-Симона, видя в нем своего союзника и предшественника.

Однако это первое полное издание выпускалось наспех, не имело не только комментариев, но даже введения и содержало много ошибок. Возникла потребность в критическом издании, с тщательной выверкой текста, и такая работа была проделана известным историком А. Шерюэлем в 20-томном издании 1856 - 1858 гг. Сам Шерюэль как почитатель монархии Людовика XIV отнюдь не был солидарен с политическими взглядами Сен-Симона (он "свел с ним счеты" в специальной монографии "Сен-Симон как историк Людовика XIV", вышедшей в 1865 г.) и, возможно, поэтому введение к его изданию было написано не им, а крупнейшим французским критиком Ш.-О. Сент-Бевом, подчеркнувшим литературные достоинства произведения.

Демонстрация Шерюэлем ошибок Сен-Симона как историка отнюдь не умалила достоинств писателя в глазах публики. "Мемуары" стали рассматриваться как подлинная энциклопедия "века Людовика XIV", возникло желание знать как можно больше об упомянутых в них людях и событиях, а потому возросла потребность в обстоятельных комментариях, которых в издании Шерюэля было очень мало. Обширное комментирование стало главной задачей следующего издания "Мемуаров", занявшего благодаря этому целых 43 тома и выходившего с 1879 по 1930 г. под редакцией сначала А.-М. Буалиля, а затем Л. Лесестра в серии "Великие писатели Франции".

И Шерюэль, и Буалиль работали по чистовому оригиналу "Мемуаров", который в 1863 г. был приобретен знаменитым издательством Гашетт, ставшим на время монополистом в деле издания этой книги. Сейчас эта рукопись хранится в парижской Национальной библиотеке (nouv. acq. fr. 23096 - 23107). Прочие бумаги Сен-Симона до сих пор хранятся в архиве министерства иностранных дел Франции.

В XX в. интерес к Сен-Симону не ослабел, существует научное "Общество друзей Сен-Симона", издающее с 1973 г. свои ежегодные "Тетради". После гигантского памятника эрудиции Буалиля и Лесестра вышло несколько более компактных изданий "Мемуаров": первое издание в серии "Библиотека Плеяды" под редакцией Гонзаг-Трюка (8 томов, 1948-1961 гг.), издание Рамсея (18 томов, 1977 г.) и второе издание "Библиотеки Плеяды" под редакцией виднейшего знатока Сен-Симона Ива Куаро (8 томов, 1983-1988 гг.).

* * * Книга Сен-Симона вскоре обратила на себя внимание русских читателей. В российских библиотеках хорошо представлены все издания "Мемуаров", начиная с самых первых изданий Сулави 1788-1791 гг. Однако особого интереса к себе Сен-Симон долго не вызывал и предметом споров не был. В переводах на русский язык не возникало необходимости, пока вся образованная элита общества свободно владела французским.

Первый перевод отрывков из "Мемуаров" появился лишь в 1899 г. в весьма популярном журнале "Мир Божий" , издававшемся в Санкт-Петербурге в 1892-1906 гг. и объединявшем авторов из либеральной и легально-марксистской интеллигенции: в нем печатались П.Н. Милюков, П.Б. Струве, Е.В. Тарле, М.И. Туган-Барановский и др. Имя переводчика не указано, а в качестве предисловия дан несколько сокращенный перевод вводной статьи Сент-Бева к шерюэлевскому изданию 1856-1858 гг. Подстрочные комментарии отсутствуют, и к тому же переводчик свободно обращался с текстом оригинала, сокращая многочисленные повторения, вводные замечания, не интересующие широкого читателя детали и т.п. Можно считать символичным совпадением тот факт, что в России, как и во Франции, рост интереса к Сен-Симону обозначился накануне революции, призванной покончить с абсолютистскими методами правления. Читатели "Мира Божия" не нуждались в чьих-либо подсказках, чтобы воспринимать французского герцога прежде всего как обличителя деспотического режима.

Во второй раз русский читатель получил возможность познакомиться с Сен-Симоном в 1934 - 1936 гг., когда появился двухтомный сборник переводов избранных отрывков из "Мемуаров" в издательстве "Academia" . Основная работа по подготовке книги была проделана И.М. Гревсом (1860-1941), заслуженным историком старого поколения и очень авторитетным педагогом, мэтром петербургской медиевистики. Именно он скомпоновал и перевел сен-симоновские фрагменты, написал комментарии и вступительную статью "Сен-Симон, его жизнь и «Мемуары»" . Однако сборник имел и второе введение, более общего, "установочного" характера - "Франция на рубеже XVIII века", написанное другим историком, Г.С.(Ц.) Фридляндом (1896-1937) , в то время также очень известным, но имевшим совсем другую биографию и научную ориентацию. Он принадлежал к поколению молодых историков-марксистов, сформировавшемуся после революции, и вел активную борьбу на "идеологическом фронте" против буржуазных концепций в исторической науке. Сам он был очень серьезным знатоком истории Великой французской революции, автором монографий о Марате и Дантоне, издателем памфлетов Марата. Таким образом, Фридлянд в данном случае должен был как бы играть роль комиссара при беспартийном специалисте Гревсе. Ирония судьбы, однако, проявилась в том, что старик Гревс умер своей смертью, а Фридлянд был репрессирован, так что с его статьей можно ознакомиться только по экземплярам книги, оставленным для спецхранов, - во всех прочих соответствующие страницы выдирались, а фамилия автора выскабливалась с титульного листа.

Размашистыми мазками Фридлянд нарисовал общую социологическую схему своеобразного "театра трех актеров". Вот возглавляющая дворянство аристократия, которая в годы Фронды попыталась воспрепятствовать укреплению королевской власти, опираясь на широкое социальное движение народных низов. Буржуазия, поддержавшая в этой борьбе абсолютизм, создавшая его величие, а веком спустя сама пришедшая к власти. Народ, постоянно боровшийся против классового государства, опора сначала аристократии, а затем буржуазии. Место Сен-Симона в этой системе координат несомненно: реакционер, который хотел бы вернуться к временам дворянского величия. Правда, он, находясь под обаянием абсолютной монархии, не дерзал мечтать о подлинном дворянском правлении, но добивался того, чтобы король поделился хотя бы частью своей власти с аристократией. Подобный мыслитель заслуживает только презрения, он виноват даже в том, что находит какие-то привлекательные черты в таком полном ничтожестве, как Людовик XIV. Эта оценка заимствована у английской либеральной историографии, особенно у Маколея. Но при этом Маколей считал Сен-Симона одним из самых либеральных людей его времени, вооруженный же классовым подходом Фридлянд подобную снисходительность решительно отверг.

Введение Гревса гораздо ближе знакомит читателя с автором "Мемуаров" как с незаурядным человеком и талантливым писателем. Можно сказать, что благодаря научному и личному авторитету Гревса именно его ярко написанная статья определила отношение к Сен-Симону российской публики, интересующейся историей.

Все же надо признать, что и это введение, несмотря на оговорки о различии между субъективной позицией автора "Мемуаров", явного сторонника абсолютной монархии, и объективным смыслом его творения, отмечено печатью своего времени, с его неизбежной склонностью к слишком широким социологическим обобщениям. Даже язык Сен-Симона определяется как "надстройка над его социальным самочувствием". Гревс счел возможным провести прямую линию между кризисом начала XVIII в. и Великой французской революцией. Сквозной темой "Мемуаров" он считает "начало падения монархии во Франции", так что вся книга - "один из существенных источников по истории Французской революции". Исходя из этой посылки, он и подбирал отрывки для публикации. Перед перспективой революции был бессилен Сен-Симон - идеолог высшей аристократии, ненавидевший овладевавших государственным аппаратом буржуа. Логически такая постановка вопроса вела к представлению о том, что в конце правления Людовика XIV Франция вступила в эпоху затяжного беспросветного кризиса, затянувшегося почти на столетие, - и этот фаталистический стереотип действительно распространился в советской историографии, закрывая путь к пониманию динамичного развития французской экономики в XVIII в.

Антиковед и медиевист, Гревс никогда не занимался как исследователь историей Франции эпохи абсолютизма. Уступая общей социологической схеме, он мог допускать ошибки как в мотивациях действий Сен-Симона, о чем уже упоминалось выше, так и в комментариях на тему французской административной истории. Например, он считал провинциальных интендантов представителями средней буржуазии и проводниками буржуазного влияния, а главу парижского муниципалитета, королевское должностное лицо, лишь по традиции именовавшееся "купеческим старшиной", - действительно купцом и главой купеческой корпорации.

Впрочем, в то время широкомасштабные социологические построения еще не выглядели столь упрощенными, как сейчас: сама французская историография видела смысл истории Старого порядка в борьбе между приходящим в упадок дворянством и поднимающейся к власти буржуазией, причем к буржуазии безоговорочно причислялись высшие должностные лица государственного аппарата, министры и парламентарии, хотя они и состояли в рядах "дворянства мантии".

После издания Гревса отрывки из "Мемуаров" публиковались в нашей стране еще дважды. В 1976 г. в издательстве "Прогресс" вышли два томика таких отрывков в оригинале, без переводов, но с комментариями и вступительной статьей на русском языке . Автором этой статьи и одной из составительниц сборника (совместно с Э. Л. Линецкой) была известный советский литературовед Л.Я. Гинзбург (1902-1990) . Спустя 15 лет, в 1991 г., то же издательство опубликовало новый двухтомник, в который были включены, в переводе Ю.Б. Корнеева, три десятка фрагментов "Мемуаров" . Вступительная статья принадлежала перу другого видного литературоведа, А.Д. Михайлова, специалиста по истории французской литературы средневековья и Возрождения . В обеих статьях читатель найдет немало интересных мыслей о стиле Сен-Симона, об уникальных жанровых особенностях его книги, о его искусстве "портретиста" и характеролога. Что касается суждений общеисторического плана, то оба автора отдают дань старой социологической схеме, архаизаторским представлениям о взглядах герцога-мемуариста. Однако данное А.Д. Михайловым определение позиции Сен-Симона - "немного наивный либеральный консерватизм" - при своей оправданной противоречивости выходит за рамки этих представлений и свидетельствует о стремлении к их пересмотру.

Такой пересмотр действительно назрел, и способствовать ему было задачей настоящего очерка.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См.: Шишкин В.В. Дворянское окружение Людовика XIII. - Французский ежегодник 2001. М., 2001. с. 100.

2. Estat de la France comme elle estoit gouvernee en l"an 1648 et 1649. - Archives curieuses de l"histoire de France, ser. 2, t. 6. Paris, 1838, p. 394.

3. Такое впечатление почему-то сложилось у Гревса. См.: Гревс И.М. Сен-Симон, его жизнь и мемуары. - Сен-Симон.
Мемуары, т. 1. М. -Л.. 1934, с. 12.

4. Их общая могила не сохранилась: в годы революции местные санкюлоты, уважавшие гробницы своих сеньоров не больше, чем парижане усыпальницу королей, выбросили останки на свалку.

5. Гревс И.М. Указ. соч., с. 15.

6. Saint-Simon L. de. Traites politiques et autres ecrits. Paris, 1996, p. 3-41. Ранее эту записку было принято датировать 1711 г.; новая датировка обоснована в 1996 г. И. Куаро (Ibid., р. 1351 - 1352). Действительно, наивный план создания
"секретного синдиката" герцогов-пэров говорит в пользу молодости автора.

27. Михайлов А.Д. Поэзия и правда истории ("Мемуары" Сен-Симона). - Там же, кн. 1, с. 5-41.

Сен-Симон (Saint-Simon) Клод Анри де Рувруа (17.10.1760, Париж-19.05.1825, там же) — французский мыслитель, социолог, социалист-утопист. Ученик Д`Аламбера, неудовлетворенный буржуазной революцией, Сен-Симон замыслил «исправить» ее результаты с помощью научной социологической системы, призванной служить орудием создания рационального общества.

Начав с идей «социального физицизма», построенного на механистическом распространении ньютоновского закона тяготения на общественные явления, Сен-Симон разрабатывал затем концепцию физиологии социальной , в которой рационалистические воззрения 18 в. сочетались с историзмом в истолковании общественных явлений. Объясняя развитие общества в конечном счете сменой господствующих в нем философско-религиозных и научных идей, Сен-Симон полагал, что определяющее значение в истории имеют «индустрия» (под которой он подразумевал все виды экономической деятельности людей) и соответствующие ей формы собственности и классы. Каждая обществ, система, согласно Сен-Симону , развивает постепенно и до конца свои идеи и господствующие формы собственности, после чего эпоха созидательная, «органическая», сменяется «критической», разрушительной эпохой, ведущей к построению более высокого общественного строя.

Таким образом, Сен-Симон сделал первый шаг по пути рассмотрения общественных явлений как различных сторон закономерно развивающегося целостного организма. Понимание всемирной истории у Сен-Симона пронизано мыслью о прогрессе как поступательном движении человечества от низших обществ, форм к высшим по стадиям религиозного, метафизического, и позитивного, научного, мышления. Основными ступенями прогресса Сен-Симон считал переход от первобытного идолопоклонства к политеизму и основанному на нем рабству, а затем смену политеизма монотеизмом христианской религии , что привело к утверждению феодально-сословного строя.

Сен-Симон не противопоставлял интересы пролетариата и буржуазии, объединяя их в единый класс «индустриалов». В «промышленной системе» Сен-Симона буржуазия, сохраняющая собственность на средства производства, призвана обеспечить трудящимся рост общественного богатства. Разработанная Сен-Симоном религиозная концепция «нового христианства» призвана была дополнить материальные стимулы «промышленной системы» моральными требованиями новой религии с ее лозунгом «все люди — братья».

Сен-Симон оказал большое влияние на передовую обществ. мысль и развитие социалистических идей во Франции, Германии, Италии, России и ряде др.

Сен-Симон Анри Клод

стран. Ученики Сен-Симона — Б. П. Анфантен, С. А. Базар, О. Родриг и др.- образовали школу сен-симонизма , которая систематизировала, а в ряде вопросов продолжила разработку учения Сен-Симона , развивая его социалистические тенденции. Однако она вскоре выродилась в религиозную секту и в начале 30-х гг. 19 в. распалась. Учение Сен-Симона явилось одним из идейных источников научного социализма.
Соч.: Избранные сочинения. М.-Л., 1948. Т. 1-2.

Анри Сен Симон

СЕН-СИМОН Клод Анри де Рувруа, граф (1760-1825) - французский философ, один из теоретиков утопического социализма. Будучи учеником Д`Алам бера, испытал сильное влияние идей Просвещения и сохранил приверженность им на всю жизнь. Видел значение философии Просвещения в том, что она разрушила предрассудки и верования, на которых покоился старый феодальный режим, и подготовила предпосылку для нового общества. Этой предпосылкой является прежде всего научный метод, который представляет собой распространение метода физики и астрономии на социальные науки, психологию. Тем самым создалась возможность для возникновения новой науки - «социальной физиологии», науки о человеке и обществе (т. е. социологии, политологии, экономики, этики, права и т. д.), которая будет стоять на «позитивном основании» научного метода. Позитивные науки, в свою очередь, сделают возможным новое общество, в котором на первое место выдвинется промышленность и экономическая жизнь, а политика уступит ей место, и одновременно дворяне и юристы уступят место ученым и промышленникам. Будет покончено с имущественным неравенством, эксплуатацией человека человеком, люди совместно займутся эксплуатацией природы в условиях социальной гармонии.

Сен-Симон оказал значительное влияние на интеллектуальную жизнь Франции в первой половине XIX в., вдохновил движение сен-си монистов, оставившее о себе память строительством железных дорог и каналов. Многие из его идей нашли впоследствии развитие у его бывших учеников, прежде всего О.Тьерри и О.Конта.

Сен-Симон Клод Анри де Рувруа (1760-1825), граф, французский мыслитель, социалист-утопист.

Родился 17 октября 1760 г. в Париже в знатной, но разорившейся дворянской семье. Участвовал в Войне за независимость в Северной Америке (1775- 1783 гг.).

Во время Великой французской революции примыкал к якобинцам и разбогател, наживаясь спекуляциями на национализированном имуществе погибших при якобинском терроре граждан.
Однако богатство не задержалось долго в его руках. В период Директории (ноябрь 1795 - ноябрь 1799 г.) Сен-Симон промотал награбленное состояние и решил погрузиться в философию.

Он был убеждён, что общество, как и природа, подчиняется непреложным закономерностям развития и историческая наука должна изучать законы истории, так же как естествознание - законы природы. Общественный строй определяется философией данной эпохи, и естественная смена общественных систем связана с прогрессом научных знаний, морали и религии.
Когда господствующая философия перестаёт соответствовать состоянию цивилизации, она разлагается и погибает, уступая место новой философии и новой ступени социального развития. Строй античного рабовладельческого общества определялся политеизмом, Средневековья - христианством; обе идеологии составляли теологическую ступень истории. Разложение фео-дально-богословской системы с XV в. подняло общество на метафизическую ступень, главную роль в созидании которой сыграли энциклопедисты XVIII в.

Сутью Французской революции, согласно Сен-Симону, было отрицание: она завершила процесс разрушения старого строя.

Краткие биография и философия Сен-Симона

Чтобы построить новый порядок и подняться на новую, позитивную ступень, обществу нужно «новое христианство».

Могучая религия, опираясь на научные знания и искусство, «направит общество к великой цели наискорейшего улучшения участи наибеднейшего класса». Новые общественные группы - светские учёные и промышленники в лице руководителей предприятий (вождей промышленников-рабочих) - обеспечат всеобщее счастье на основе научно организованной и плановой промышленности. Политическое управление людьми будет заменено организацией производства.

Книги Сен-Симона («Письма женевского обитателя к современникам», 1902 г.; «Очерк истории науки о человеке», 1813- 1816 гг.; «Труд о всемирном тяготении», 1813-1822 гг.; «О промышленной системе», 1821 г.; «Катехизис промышленников», 1823-1824 гг.; «Новое христианство», 1825 г.) захватили воображение современников. Возникла целая школа сенсимонистов.

Ученики философа предложили запретить наследование и распределять людей по социальной лестнице согласно способностям с помощью «Центрального банка», как деньги по отраслям производства. Государство должна была заменить Всемирная ассоциация трудящихся.

Идеи Сен-Симона отразились в позднейшей коммуйистической философии и практике социалистического строительства XX в.

Сен-Симон и марксизм

Что Маркс и Энгельс уже в самом начале своей литературно-общественной деятельности изучали Сен-Симона и прекрасно знали его сочинения, - не подлежит сомнению. Это видно хотя бы из статьи Маркса о биографии Сен-Симона, написанной Карлом Грюном и вышедшей в свет в первой половине 40-х годов. Детальные указания на допущенные биографом фактические неточности и острый анализ идеологических искажений сен-симоновской системы ясно свидетельствуют о том, что Маркс уже и в те годы был близко знаком не только с теориями самого Сен-Симона, но и с историей идейного развития его учеников. Тем не менее и Маркс, и Энгельс говорят о Сен-Симоне мало, - несравненно меньше, чем о Фурье и Оуэне.

В статье «Прогресс движения за социальные реформы на континенте», относящейся к этому же периоду, Энгельс, сравнивая фурьеризм с сенсимонизмом, дает этому последнему довольно пренебрежительную характеристику. «Мы находим в нем (фурьеризме. - Ст. В.) нечто более ценное, чем то, что нам давала предшествующая школа. Правда, и в них (фурьеристах) нет недостатка в мистицизме и даже подчас в прямом сумасбродстве. Однако, если его оставить в стороне, остается нечто, что у сенсимонизма нельзя найти, - а именно, научные изыскания, трезвость, смелость систематического мышления, короче, социальная философия, между тем как сенсимонизм в лучшем случае заслуживает названия социальной поэзии» (Собр. соч. Маркса и Энгельса, изд. ИМЭЛ, т. II, стр. 395).

В «Коммунистическом манифесте» Сен-Симон не выделяется из прочих утопистов. «Коммунистический манифест» не отрицает важности той предварительной работы, которую проделали Сен-Симон, Фурье и Оуэн. «В этих социалистических и коммунистических произведениях заключаются также и критические элементы. Они затрагивают все основания существующего общества. Они поэтому доставили драгоценный материал для просвещения рабочих». В то же время, в отличие от основателей утопических систем, признаваемых «революционерами», «Манифест» характеризует их последователей, как «реакционные секты». После этого, вплоть до появления «Анти-Дюринга», Маркс и Энгельс нигде не упоминают о Сен-Симоне и как будто совсем забывают о нем.

Причина такого сдержанного отношения вполне ясна. В средине, и даже в конце сороковых годов сен-симонистская школа еще не совсем сошла со сцены и продолжала оказывать влияние если не на массы, то на отдельных писателей, занимавшихся социальными вопросами (Пьер Леру, Прудон, Луи Блан во Франции, Лоренц Штейн и Родбертус в Германии), и на передовые группы революционно настроенных рабочих. А влияние это несомненно было реакционно, ибо последыши сенсимонизма призывали к классовому миру и теоретическое изучение социальных противоречий подменяли туманными мистическими исканиями. Естественно, что Маркс и Энгельс должны были бороться с этим направлением и не могли особенно выдвигать на первый план положительные стороны сен-симоновской системы.

В семидесятых годах XIX столетия положение было иное. Марксизм, как научное мировоззрение, окончательно сложился, сложилась и боевая классовая партия пролетариата, и сен-симонистская мистика, принадлежавшая истории, была уже не опасна. Сен-Симону можно было воздать должное, не рискуя лить воду на мельницу реакции. Утопическая сторона его теорий, опровергнутая всем ходом общественной жизни, была забыта, и тем рельефнее выступали его заслуги в области теоретической мысли. В «Анти-Дюринге» Энгельс отзывается о Сен-Симоне с величайшим уважением. «Гегель, наряду с Сен-Симоном, был самым всеобъемлющим умом своего времени». («Анти-Дюринг», т. XIV, стр. 24). «У Сен-Симона мы находим величайшую широту взглядов, позволившую ему высказать в зародыше почти все позднейшие социалистические идеи» («Развитие социализма от утопии к науке», т. XV, стр. 514). «В 1816 году Сен-Симон заявляет, что политика есть наука о производстве, и заранее предсказывает ее полнейшее поглощение экономикой. Если понятие о происхождении политических учреждений видно лишь в зародыше, зато совершенно ясно выражена та мысль, что политическая власть над людьми должна превратиться в управление вещами, в заведывание процессом производства, т. е. прийти к упразднению государства, о котором так много шумели за последнее время» («Анти-Дюринг», т. XIV, стр. 262–263).

В предисловии к книге «Крестьянская война в Германии» заслуги великих утопистов подчеркнуты еще сильнее. «Немецкий теоретический социализм никогда не забудет, что он стоит на плечах Сен-Симона, Фурье и Оуэна, - трех людей, которые при всем утопизме своих учений принадлежали к величайшим умам всех времен и которые гениально предвосхитили бесчисленное множество положений, правильность которых мы теперь доказали теоретически» (Предисловие к «Крестьянской войне в Германии», т. XV, стр. 142).

Итак, идейная связь марксизма с Сен-Симоном признается полностью. Но значит ли это, что марксизм, как старается например доказать историк французского социализма Ж. Вейль, есть лишь продолжение сенсимонизма и что даже марксова теория стоимости заимствована у Анфантена? Стоит только сопоставить эпоху Сен-Симона с эпохой Маркса и Энгельса и припомнить основные тезисы обеих школ, чтобы увидеть всю нелепость таких утверждений.

В эпоху Сен-Симона машинное производство только что зарождалось, и капитализм не успел еще полностью проявить ни своих творческих сил, ни свойственных ему внутренних противоречий; такой же половинчатостью, неясностью отличался и идейный багаж этого поколения, сочетавшего неизжитые еще традиции XVIII века с реакционно-романтическими порывами де Местра и Шатобриана. В эпоху Маркса и Энгельса капиталистический строй уже раскрыл все свои основные особенности: техническую мощь предприятий, прогрессирующее обнищание масс, непримиримость интересов буржуазии и пролетариата, социально-политическую борьбу между этими двумя классами.

Чтобы понять смысл всех этих явлений и создать на основании их новую социально-философскую систему, людям этого поколения не было надобности обращаться к авторитетам прошлого, ибо бесстрашному, свободному от буржуазных пристрастий исследователю жизнь сама намечала вехи его творчества. Новое мировоззрение подсказывалось самой социальной обстановкой, и мыслители двадцатых годов, как бы гениальны они ни были, могли только облегчить философскую работу молодых революционеров, а не дать им направление и метод. И в этом отношении ответы, дававшиеся великими утопистами, были пожалуй даже менее ценны, чем вопросы, вызываемые их логическими промахами и теоретическими ошибками. Тут ничего нельзя было повторять, ибо все приходилось переделывать.

Насколько различны две эти эпохи, настолько же различна и общая установка Сен-Симона с одной стороны, Маркса и Энгельса - с другой.

Сен-Симон - дуалист, отводящий «духу» такую же роль в историческом процессе, как и «материи». Маркс и Энгельс - выдержанные монисты-диалектики, стремящиеся объяснить всю историю, как следствие изменений окружающей человека материальной - главным образом экономической - среды. Сен-Симон ищет целей человеческой деятельности, Маркс и Энгельс - ее причин. Сен-Симон подходит к производству с чисто внешней его стороны, не анализируя ни природы стоимости, ни процесса накопления, ни вытекающих отсюда взаимоотношений между владельцем средств производства и наемным рабочим, - Маркс начинает с выяснения природы стоимости и из условий процесса капиталистического производства выводит формы социальной борьбы, свойственные капиталистическому строю.

Уже одно это сопоставление показывает, что Маркс и Энгельс не могли быть продолжателями Сен-Симона. Они отличаются от него всем строем своего мышления, всей своей философской природой. Если они «стояли на плечах Сен-Симона», то это еще далеко не значит, что они выросли из его головы.

В богатой сокровищнице идей, оставшейся после великого утописта, они, конечно, находили немало ценных мыслей, но мысли эти переплавлялись заново, меняли не только свою словесную форму, но и свой внутренний смысл и теряли почти всякую связь с их прежним автором.

Поясним это на примере главнейших положений сенсимонизма и марксизма.

Сен-Симон устанавливает общее понятие исторической необходимости и выражает его с поразительной для того времени четкостью. Мы видели, что в историческом процессе для него не существует ни случайности, ни произвола отдельных, хотя бы и гениальных, личностей. Но так как он дуалист, так как он считает «духовные» элементы жизни не зависящими от материальных ее элементов, то при практическом применении этой идеи к отдельным историческим событиям он запутывается в противоречиях (вспомним, например, его объяснение некоторых этапов Французской революции). Поэтому экономическая обусловленность отдельных явлений, которую он нередко усиленно подчеркивает, сплошь и рядом ускользает от него, и вместо причин, породивших тот или иной общественный строй, он начинает говорить о целях, которыми руководились создавшие этот строй люди. Внутренние противоречия тут не случайны, - они неизбежно вытекают из дуалистического мышления Сен-Симона, - и потому продолжать его теорию значило бы повторять все ее ошибки. Для Маркса и Энгельса дело заключалось не в ее улучшении, а в ее коренной переработке. Чтобы правильно понять историческую необходимость, нужно было стать на совершенно иную исходную точку зрения, признав экономику определяющим моментом общественных отношений и подчинив ей все духовные проявления человеческой жизни.

Это и сделали творцы научного социализма. Вместо неопределенного, половинчатого и непоследовательного историко-философского мировоззрения получилась классически ясная формула: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, от их воли независящие отношения - производственные отношения, которые составляют определенную ступень развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономический строй общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и который соответствует определенной фазе общественного сознания. Способы производства материальной жизни обусловливают социальный, политический и духовный процессы вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот: их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими общественными отношениями или - что является только юридическим выражением этого - с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались… Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции». («К критике политической экономии», изд. ИМЭЛ, стр. 47–48).

В учении Сен-Симона о взаимоотношениях общественных классов мы опять-таки видим большое внешнее сходство с положениями марксизма при полном различии внутреннего духа обеих теорий. Согласно Сен-Симону, цель общества заключается в «улучшении положения самого многочисленного и самого бедного его класса»; причина бедственного положения этого класса - современная система собственности («наследственные привилегии», - как выражается сам Сен-Симон, - «собственность на орудия труда»; - как уже гораздо определеннее выражаются его ученики). Средство избавления - реформа собственнических отношений (у Сен-Симона - ликвидация класса феодальных землевладельцев и праздных, не занимающихся сельскохозяйственным производством земельных собственников, у его учеников - передача всех орудий производства в собственность государства). Но эту «цель» Сен-Симон определяет, как некую от века данную моральную задачу. А мораль, будучи «духовным началом», не зависит от экономики и, хотя она меняется в соответствии с экономическим строем общества, все же представляет собой самостоятельную силу, руководящую деятельностью людей. Отсюда вывод: улучшения положения «самого многочисленного класса» можно добиться лишь путем идейного воздействия на господствующие классы, которые сами произведут необходимую реформу - отчасти под влиянием собственных экономических интересов, а главным образом под влиянием моральных побуждений.

Таким образом освобождение от капитализма изображается, как результат просвещенной и благородной деятельности самих же капиталистов. Этот нелепый практический вывод нельзя было исправить, оставаясь в рамках сен-симоновской системы. Чтобы «продолжить» сен-симоновскую теорию, нужно было пересадить ее на совершенно иную идейную почву и коренным образом изменить ее исходный пункт.

Как осуществил эту задачи марксизм - достаточно хорошо известно.

Маркс и Энгельс прежде всего иначе истолковали «цель общества», а затем и средства, ведущие к ее достижению. Отвлеченной, раз навсегда данной социальной «цели» вообще не существует. Цели общественной жизни диктуются обществу теми производственными отношениями, которые имеются в данное время. А свойственные капитализму производственные отношения, покоящиеся на принципе частной собственности, таковы, что ни о каком серьезном и длительном улучшении положения пролетариата не может быть и речи, пока радикально не перестроится весь общественный порядок, - иначе говоря, пока не рухнет капитализм.

Следовательно, о мирных реформах сверху не приходится говорить; завоевание политической власти - вот единственно возможное средство социального освобождения. Поэтому и мораль, навязываемая пролетариату всем ходом исторического развития, есть не мораль классового примирения, а мораль беспощадной классовой борьбы. Только при таком истолковании сен-симоновский лозунг - «улучшение существования самого многочисленного и самого бедного класса» - превратился из благого пожелания в действенную программу.

Всего отчетливее различие обоих мировоззрений проявляется в вопросе о способах борьбы.

Для Сен-Симона пролетариат является пассивной стихией, судьбы которой направляются правящей верхушкой общества. Верхушка эта тщательно избегает насильственных переворотов, которые могут грозить и ее собственному благополучию, и потому борьба ее носит мирный характер и не выходит за рамки моральной пропаганды. Для революционного марксизма, наоборот, пролетариат - единственный возможный творец будущей человеческой истории, который может осуществить свои цели только в том случае, если он уничтожит без остатка все основы старого строя. Не только путь сотрудничества с правящими классами, но и путь компромисса для него исключен. Борьба его в полном смысле слова борьба не на жизнь, а на смерть, и потому единственной формой ее, приемлемой для рабочего класса, оказывается пролетарская революция.

Чтобы придти к такому выводу, нужно было не продолжить сен-симоновскую теорию, а подойти к ней с противоположного конца, поставив на первое место не «аристократию талантов», а творческую рабочую массу.

Нечего и говорить, что такой подход стал возможен только тогда, когда сама эта масса выступила на сцену как самостоятельная сила. Революционная тактика Маркса и Энгельса была не кабинетной теорией, а непосредственным отзвуком самой жизни, безжалостно опрокинувшей филантропические мечты Сен-Симона и его учеников.

Но Маркс и Энгельс имели в виду не только программу-максимум, а и программу-минимум, рассчитанную на переходный период. Поэтому, когда им пришлось вырабатывать для германской коммунистической партии ближайшие конкретные требования, они вынуждены были приспособить программу реформ к хозяйственной обстановке отсталой Германии. Естественно, что некоторые из выдвинутых ими пунктов весьма близко подходили к реформам, намеченным Сен-Симоном за двадцать пять лет до этого. Вот некоторые из этих пунктов:

«7. Имения государей и прочие феодальные имения, все рудники, копи и т. д. обращаются в собственность государства…

9. В тех областях, где развита аренда, земельная рента или покупная плата уплачивается государству в виде налога… Собственно земельный собственник, не являющийся ни крестьянином, ни арендатором, не принимает никакого участия в производстве. Поэтому его потребление - просто злоупотребление.

14. Ограничение права наследования.

15. Введение усиленного прогрессивного налога и уничтожение налогов на предметы потребления.

16. Устройство национальных мастерских. Государство гарантирует всем рабочим существование и берет на себя попечение о неспособных к труду.

17. Всеобщее бесплатное народное образование».

(«Требование коммунистической партии Германии». Приложение IV к «Коммунистическому манифесту», изд. ИМЭЛ, стр. 318).

В пунктах 7 и 9 характерно разграничение двух категорий: землевладельцев, не принимающих участия в процессе производства (к ним относятся феодалы и землевладельцы-рантье), и землевладельцев, участвующих в сельском хозяйстве. Первые (по терминологии Сен-Симона «праздные собственники») подлежат ликвидации, вторые оставляются. Это - как раз то, что предлагал сделать (правда, с выкупом) Сен-Симон. Пункты 14, 15, 16 и 17 - именно те мероприятия, которые Сен-Симон рекомендовал провести в первую очередь при составлении «индустриального» бюджета.

Правда, в 1848 году о них говорили многие французские социалисты, и в программу германской коммунистической партии они перешли вероятно именно оттуда. Но все же в обиход французской социалистической мысли они вошли главным образом благодаря сен-симонистам.

Как мы уже говорили, особенностью сен-симоновской системы, отличающей ее от всех прочих утопий начала XIX века, является ее универсализм.

Общемировой характер капиталистического производства и международные лозунги, из него вытекающие, были гораздо яснее Сен-Симону, чем прочим утопистам. Но инициаторами и осуществителями экономического объединения мира опять-таки являлись выдающиеся «индустриалы», т. е. те именно люди, торговая конкуренция которых как раз и приводит к международным конфликтам и войнам между нациями.

Таким образом верная мысль - создание единой мировой экономической организации - превращалась в нелепость благодаря тому, что проводить эту реформу в жизнь должны были классы, органически ей враждебные. Чтобы развить этот лозунг и из утопии сделать его реальным требованием, нужно было понять мировой капитализм не в его мнимой гармонии, а в его действительных противоречиях, вскрыть постепенное нарастание этих противоречий и определить единственный общественный класс, способный преодолеть их путем революционного преобразования мирового социального строя.

Другими словами, призыв: «индустриалы всех стран, соединяйтесь!» нужно было заменить призывом: «пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Это и сделали Маркс и Энгельс в «Коммунистическом манифесте».

Эти примеры, касающиеся наиболее важных сторон сен-симоновской системы, можно было бы дополнить целым рядом других. Учение Сен-Симона о замене политической организации общества («государства») организацией экономической, теории его учеников о преобразовании семейного быта, указания на анархию современного экономического строя, встречающиеся в «Изложении сен-симонистской доктрины», учение об объединяющей роли банков, выдвинутое Сен-Симоном и развитое его последователями, - все эти мысли не столько связные теории, сколько гениальные предвидения. Их нельзя было последовательно развивать, - их приходилось переделывать. Творческий гений Маркса и Энгельса сумел найти для этих «гениальных зародышей» настоящую питательную среду и, объединив их новой теорией общественных отношений, дал им возможность расти не в оранжереях фантастического утопизма, а на пажитях действительности. Таким образом марксизм сделал эти предвидения достоянием точной исторической науки, предварительно изменив их природу.