В послевоенной охваченной «холодной войной* Европе сложились два противостоящих и соревнующихся между собой военно-политических и экономических блока. Не будем касаться военнызЛорганизаций, а выделим только сферу международной торговли. На западе континента с начала 50-х годов происходило поэтапное формирование Общего рынка ведущих европейских держав, на востоке Советский Союз примерно в это же время приступил к созданию другой региональной группировки - Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВа), объединившего страны, оказавшиеся в орбите его влияния. И хотя последняя после 40 лет существования распалась, история обоих экономических образований весьма поучительна и заслуживает изучения.

Рождение СЭВа в 1949 г. было вызвано наряду с экономическими соображениями явными политическими мотивами. Москва стремилась направить развитие стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы, освобожденных в ходе войны советской армией, по пути народной демократии и социализма, что вызвало противодействие западных держав и привело к «холодной войне» и торгово-экономической изоляции этих стран. Чтобы привязать их к себе и открыть им рынки сбыта и получения необходимого сырья и топлива, Советский Союз выдвинул план регионального сотрудничества и интеграции. В СЭВ вошли Албания (в 1963 г. вышла из него), Болгария, Венгрия, ГДР, Польша, Румыния, Чехословакия, а в последующем к нему

присоединились Монголия, Куба, Вьетнам.

По замыслу его основателей СЭВ должен был стать альтернативой международному капиталистическому разделению труда и служить примером нового типа международных экономических отношений. Идеи социалистической солидарности и взаимопомощи, планомерных торговых и расчетных отношений, выравнивания уровней развития были

декларированы в его уставных документах. Создаваемая региональная система экономического сотрудничества претендовала на то, чтобы стать прообразом будущего мирового социалистического хозяйства. Она представляла исключение из мировой практики рыночных отношений. Административно-плановое управление хозяйством в

странах-участницах и координация планов между ними определяли направления и объемы обмена товарами и услугами, а рыночные механизмы носили вспомогательный, во

всей мировой торговли и до 40% внешней торговли

стран-членов СЭВа, было невозможно. Поэтому и цены, и валютные курсы, и многие другие инструменты торговли на рынке СЭВа строились с оглядкой на мировую практику.

Приспосабливая их к требованиям планирования, лишая необходимой гибкости, связи со спросом и предложением,

участники СЭВа придавали механизму сотрудничества ква-

зирыпочный характер. Это был опыт региональной интеграции посредством плана, а не взаимного открытия рынков и

либерализации торговли.

Под влиянием как политических, так и экономических факторов произошла значительная переориентация внешней торговли членов СЭВа: две ее трети стали приходиться

в 70-е и 80-е годы на региональный рынок, а у Болгарии, Кубы, Монголии в 80-е годы его доля достигала 80%. Свертывание торговли с Западной Европой, США и рядом других развитых стран в немалой степени было результатом политики этих стран, ограничивавших в условиях «холодной войны» экспорт так называемых стратегических товаров за «железный занавес». Новейшие виды оборудования и технологии оказались недоступными для членов СЭВа,

вынуждая их к нелегальным способам приобретения и ориентации на самообеспечение. Поэтому регион СЭВа представлял собой скорее специфический анклав, чем интегральную часть мировой экономики.

Плановые механизмы, создавая предпочтительные условия сотрудничества, способствовали быстрым темпам экономического роста в Центральной и Восточной Европе, индустриализации аграрных стран, росту благосостояния населения. Комплекс отраслей тяжелой промышленности в Советском Союзе мог обеспечить растущие потребности

партнеров по СЭВу в импорте нефти, газа, электроэнергии, угля, железной руды, металла*, лесоматериалов, удобрений. С другой стороны, дефицит многих видов продовольствия,

изделий легкой промышленности, мебели на советском

рынке частично покрывали поставки из других стран СЭВа.

То же можно сказать о машиностроительной продукции,

приборах, химикатах из ГДР и Чехословакии. 268

СЭВ интенсифицировал развитие транспортной инфраструктуры в регионе, положил начало созданию сети трансграничных нефте- и газопроводов, линий электропередачи,

автомобильных дорог. В рамках этой организации настойчиво осуществлялась политика развития международной внутриотраслевой специализации и кооперации производства по типоразмерам продукции, а также по отдельным деталям, узлам и компонентам изделий. Это способствовало

созданию и развитию современных высокотехнологичных производств во всех странах-участницах. Той же цели отвечали различные формы научно-технического сотрудничества. Нельзя отрицать роль СЭВа в создании ряда современных промышленных производств в странах-членах, в развитии авиа- и автомобилестроения, электропики, химии и т.д.

Выгоды регионального сотрудничества проистекали не только из значительной взаимодополняемости отраслевых структур экономики стран СЭВа. Немалые преимущества давала система устойчивых и во многих случаях льготных

цеп взаимной торговли, а также заранее согласованный на годовые и более длительные периоды и гарантированный планами сбыт экспортной продукции и получение импортных товаров. До образования СЭВа торговля между его членами велась в текущих мировых ценах. В 1950-1951 гг., когда мировой рынок отреагировал на войну в Корее беспрецедентным взлетом цен, было решено сохранять во взаимной торговле уровень цен 1949 - начала 1950 г. Эти «стоп-цены* просуществовали вплоть до 1957 г., а при определении постоянных цеп на семилетний период - 19571965 гг. - использовались в качестве базы средние мировые цены 1957 г. На очередную пятилетку - 1966-1970 гг. - базой неизменных цен стали усредненные мировые цены 1960-1964 гг., а в следующие пять лет - цены 1965-1969 гг.

После 1975 г. были предприняты меры по приближению

контрактных цен к текущим мировым для уменьшения негативных последствий «ножниц*- мировых цен, т.е. отставания их роста на сырье и топливо от увеличения цен на готовую продукцию. Торговые партнеры Советского Союза

получали от этого долгие годы огромные материальные

выгоды, которые по мере укрепления их экономики становились все менее оправданными.

Ныне опыт интеграции в рамках СЭВа принадлежит истории, по он не лишен поучительных сторон. Внесение плановых начал в формирование международного разделения труда, обеспечение гармонии интересов стран и выравнивание их экономических уровней, специализация и кооперация передовых производств - вес это актуально и сегодня в мировой экономике. Вместе с тем игнорирование роли рыночных рычагов и механизмов как внутреннего экономического развития, так и регионального сотрудничества

обусловило снижение эффективности интеграции и неудачу амбициозных планов на будущее. Но не только и не

столько это вызвало распад СЭВа и отказ от многих взаимных связей, вполне оправданных и взаимовыгодных. Главной причиной явились кардинальные политические перемены внутри соответствующих государств и в международных отношениях. Социалистическая система не выдержала соревнования с капиталистическим миром, слишком поздно и недостаточно успешно приступила к назревшим

реформам.

Наиболее успешным на протяжении последних четырех

десятилетий и убедительным примером возможностей региональной интеграции служит, несомненно, Европейский союз, объединяющий ныне 25 стран Европы.

Его становлению и укреплению способствовало благоприятное стечение

политических и экономических предпосылок. Лидеры

США и основных европейских государств понимали необходимость преодоления приведших к войне противоречий в

Европе, прежде всего между Германией и Францией, стремились создать условия для экономического, а в дальнейшем и политического сплочения западноевропейских государств. В желании усилить свое присутствие в Европе, помочь ей восстановить экономику и стать надежной преградой на пути распространения советского влияния США в апреле 1947 г. выдвинули «План Маршалла» (инициатор - госсекретарь США Дж. К. Маршалл), который вступил в действие в апреле 1948 г. Он предусматривал существенное вливание американских капиталов в разоренную войной

Европу, содействие в удовлетворении первоочередных ее нужд Б топливе, металле, продовольствии.

Первым шагом в строительстве будущего экономического сообщества явилось образование в 1951 г. Европейского

объединения угля и стали, ядром которого стали ФРГ и

Франция, но в которое вошли также Бельгия, Люксембург, Италия, Нидерланды. В 1957 г. участники этого объединения заключили в Риме договор о создании Европейского

экономического сообщества (ЕЭС), целью которого было формирование общего рынка. В 1973 г. к ЕЭС присоединились Великобритания, Дания и Ирландия, в 1981 г. - Греция, в 1986 г. - Испания и Португалия. После преобразования ЕЭС в 1992 Г. в Европейский союз на основе Маастрихтского договора, наметившего программу углубления интеграции вплоть до перехода к единой валюте, в ЕС были

приняты в 1995 г. Австрия, Финляндия и Швеция. Наконец 1 мая 2004 г. ЕС пополнился еще 10 новыми членами:

Венгрией, Кипром, Латвией, Литвой, Мальтой, Польшей, Словакией, Словенией, Чехией, Эстонией.

Региональной интеграцией оказались охвачены государства с населением 460 мдн. человек, экономическим потенциалом, сопоставимым с США и даже превосходящим их, с

более чем 40%-ной долей в мировой торговле товарами и услугами. На ЕС приходится чуть меньше половины всех прямых иностранных инвестиций. Эти цифры свидетельствуют об огромной экономической мощи, сосредоточенной в рамках ЕС и подпадающей под общие правила регулирования.

Для этого образованы соответствующие управленческие структуры и механизмы. Наряду с США ЕС выступает одним из главных действующих сил в глобальной экономике. Обширный региональный рынок, представляемый ЕС,

притягивает многие другие страны, которые стремятся к установлению с ЕС тех или иных форм сотрудничества и ассоциации. Среди #их Россия, многие африканские и латиноамериканские государства. ЕС, например, проводит политику привлечения к себе стран Южного Средиземноморья,

предоставляя им в рамках двусторонних договоров ряд преференций. Обсуждаются планы создания Евро-Средиземноморской зоны свободной торговли. Европейская интегра-

ция таким образом дает импульсы более широкому процессу экономической глобализации. Европа, разумеется, представляет особо благоприятную

территорию для разностороннего экономического взаимодействия стран. Здесь исторически сложились достаточно развитые культура и производство, сформировалась разветвленная транспортная, коммуникационная, банковская и другие инфраструктуры. Все это в послевоенных условиях облегчало сотрудничество на основе взаимовыгодного разделения труда и разносторонней кооперации не только в производстве, но и в науке и технике, а также в других сферах хозяйственной и общественной жизни. Вместе с тем реальная экономическая и политическая интеграции потребовали достаточно длительного времени и настойчивого, а порой и мучительного согласования несовпадающих национальных интересов. Как бы ни был уникален опыт становления ЕС, он вносит немало поучительного в теорию и практику образования региональных торгово-экономических образований и валютных союзов.

Рождение Европейского союза, представляющего ныне

не только экономическое и валютное, но и политическое объединение государств, сопровождалось, с одной стороны, совместным решением крупных и жизненно важных производственных и технических проблем, а с другой - поэтапным созданием механизмов и правил международного сотрудничества, гармонизацией национальных законодательств, выработкой общей политики. И то, и другое происходило параллельно и в тесной взаимоувязке. Чтобы выстоять в состязании с другими центрами экономической силы, прежде всего с США, нужно было извлекать максимальные преимущества из региональной интеграции.

Общий рынок стал зоной, не только не знающей таможенных барьеров на пути движения между его участниками

товаров, капиталов,7рабочей силы, но и защищенной от внешней конкуренции общим тарифом и некоторыми нетарифными ограничениями. Создание таможенного союза открыло дорогу другим интеграционным начинаниям. Чтобы придать справедливый характер конкуренции на этом рынке, стали постепенно проводиться в жизнь меры по унификации внутренней экономической политики. Отстраивались наднациональные регулирующие органы - Европейская экономическая комиссия, выполняющая роль международного правительства, Европейский парламент как

законодательный и контролирующий орган и другие совместные институты и организации.

Одновременно объединялись усилия в развитии важнейших отраслей экономики. Помимо опыта сотрудничества в

угольной и металлургической промышленности кардинальное значение имели договоренности по поддержке сельского хозяйства в ряде стран-членов, обеспечению надежного энергоснабжения стран сообщества, созданию атомной

энергетики, расширению и улучшению работы транспортной системы, развитию конкурентоспособного гражданского авиастроения, помощи в преодолении экономической отсталости отдельных регионов. Страны ЕС стремятся к

проведению согласованной промышленной политики, чтобы идти в ногу с современным научно-техническим прогрессом, быстрее и с меньшими затратами переходить на

новые технологии. Решение обостряющейся энергетической проблемы тргбует расширения виерегионалыюго сотрудничества, прежде всего с Россией. В этой сфере, как и

в ряде других областей, ЕС испытывает вызовы экономической глобализации, сталкивается с необходимостью

взаимодействия с производителями и экспортерами энергии, а также энергосберегающих технологий в других частях мира.

На новую ступень интеграционное сотрудничество поднимает переход ведущих стран ЕС к использованию единой валюты - евро. Это смогли сделать страны, экономики и финансовые системы которых удовлетворяли установленным требованиям в отношении уровня инфляции, государственной задолженности, бюджетного дефицита и учетных

Несмотря на то, что современная европейская интеграция это процесс, охватывающий немногим более полувека истории человечества, истоки европоцентризма восходят еще к античным временам. Римская империя (до 27 г. до н.э. Римская Республика) не без оснований считается первым региональным европейским проектом. За относительно небольшие сроки ей удалось подчинить своей власти значительную часть континента, на территории которой действовала единая система римского права. Именно в этот период зародилась уникальная для Европы универсалистская тенденция, которая до сих пор находит отклик в речах многих политиков региона.

Средневековый период в истории Европы также ознаменовал несколько событий, способствовавших развитию европейской идеи. Во-первых, коронованный Папой Римским в 800 г. император франков Карл Великий предпринял первую попытку объединения бывших земель Западной Римской Империи, стремясь привить варварским народам единую социально-культурную общность. И христианство, к тому моменту ставшее доминирующей религией в регионе, было призвано стать ключевым инструментом создания подобной идентичности. Идеи Карла Великого заложили основу для дальнейшего развития Священной Римской Империи Отона I и формирования первых европейских военно-политических блоков, консолидированных в первую очередь благодаря т.н. конфессиональному фактору. Так, в 1463 году для противостояния турецким иноверцам по инициативе чешского короля Иржи Подебрада был образована конфедерация, включившая в себя Францию, Чехию и Венецию. По замыслу чешского правителя, это объединение должно было достигнуть общеевропейских масштабов и стать гарантом безопасности христианской Европы от внешних врагов.

Подъем общественной мысли в XVII-XVIII вв. вызвал оживленные дискуссии о судьбе единой Европы и привнес много идей, в дальнейшем составивших основу для системы ценностей, пропагандируемую сторонниками европейской интеграции. В частности, герцог де Сюлли (суперинтендант французского короля) первым в 1638 году предложил модель общеевропейского «баланса сил», заключавшуюся в образовании конфедерации из 15 равных по силе и размерам государств, руководить которой должен был бы Генеральный Совет. Веком позднее немецкий философ Иммануил Кант, впечатленный событиями Французской революции, выдвинул свою модель европейского проекта в работе «К вечному миру» (1795). По его мнению, Европу должна была объединить конфедерация государств, подписавших т.н. договор о «вечном мире» (т.е. о сохранении status quo на всей территории региона). Наконец, работы таких мыслителей эпохи Просвещения, как Джон Локк, Шарь Монтескье и Жан-Жак Руссо, также оказали значительное влияние на выработку либеральных нравственных ориентиров и принципов свободы, равенства и справедливости, являющихся основополагающими тезисами современной европейской идеологии.

Державший в страхе всю Европу в первой четверти XIX века Наполеон Бонапарт также пытался объединить под своей властью весь регион. В частности, ему удалось внедрить французский Гражданский кодекс в законодательство некоторых стран и создать проект военного объединения (Буторина, 2016). Однако, мечтам амбициозного француза было не суждено сбыться после 1815 года Священный Союз между Россией, Австрией и Пруссией стал основной силой в регионе, сумевшей на некоторое время оградить его от революционных потрясений.

А.И. Тэвдой-Бурмули отмечает что в связи с ростом национального самосознания, а также из-за потери интереса к общеевропейским проектам со стороны монархов, попеременно вступавших в коалиции и союзы друг против друга, во второй половине XIX века инициатива в рассуждениях на тему единой Европы перешла к гражданскому обществу. Так, знаменитый французский писатель Виктор Гюго, выступая на Третьем Конгрессе мира в Париже (1849), выдвинул смелую идею о создании СШЕ Соединенных Штатов Европы, образованных по аналогии с США, чье политико-административное устройство вызывало неподдельный интерес со стороны приверженцев консолидации европейского общества.

Прерванное ростом межнационального напряжения на рубеже XIX-XX веков развитие идей европейского единства возобновилось лишь после окончания Первой мировой войны. Ключевым идеологом единой Европы в межвоенный период был Р. Куденхове-Калерги, немецкий аристократ и автор манифеста «Пан-Европа» (1923). Подчеркивая значительное ослабление ведущих экономик региона, он видел решение проблемы в образовании таможенного союза и единого внутреннего рынка, которые позволили бы европейским странам составить конкуренцию своим оппонентам. Кроме того, немецкий мыслитель отмечал необходимость защиты Пан-Европы от внешних соперников (СССР, США и даже Великобритании), которая могла бы быть обеспечена только за счет создания военно-политического блока с наднациональным механизмом власти Захлебнувшая многие государства Центральной и Западной Европы волна национализма и шовинизма вскоре вытеснила лозунги сторонников панъевропейского движения с европейской политической сцены. Тем не менее, наступившая позднее Вторая Мировая Война породила еще несколько идей со стороны обеих воюющих сторон гитлеровскую «Новую Европу» и Европейское федералистское движение, организованное деятелями Сопротивления. Однако, лишь по окончании войны, собравшиеся в 1948 году в Гааге делегаты от 16 европейских стран пришли к общему выводу: Европа больше не может откладывать процедуру объединения. Именно с этого момента был запущен процесс современной европейской интеграции, который продолжается и по сей день.

Продиктованные Гаагской конференцией 1948 года и знаменитой речью У. Черчилля «Трагедия Европы» (1946) интеграционные настроения дали мощный импульс к созданию новых международных институтов уже в конце 1940-х годов. В частности, 1 января 1948 года начал функционировать Бенилюкс (таможенный союз Бельгии, Нидерландов и Люксембурга), а в 1949 году Совет Европы, занимавшийся сотрудничеством по широкому спектру вопросов от экономических до социально-культурных. Авторитетные исследователи европейской интеграции Ю.А. Борко и О.В. Буторина выделяют следующие «драйверы» интеграционных процессов на территории региона:

Ш По прошествии двух самых разрушительных войн в истории человечества, европейские страны, наибольшим образом пострадавшие от боевых действий, остро нуждались в долгосрочном мире, который мог бы быть достигнут лишь при условии реализации принципов «баланса сил»;

Ш Большинство европейских политиков осознавало, восстановление и дальнейший рост национальных экономик не представляются возможными без интенсификации экономических связей между странами региона;

Ш Оформление биполярной системы международных отношений наряду с неизбежным процессом деколонизации вывели крупные европейские страны из «большой игры»; европейская интеграция виделась многим как единственный способ вернуть региону вес на геополитической арене.

Известный французский общественный деятель и лидер Комитета борьбы за Соединенные Штаты Европы Жан Монне заложил основы концепции европейского строительства, подчеркнув необходимость обеспечения мира и единства на территории региона посредством поэтапной интеграции. При этом он заметил, что объединение должно начаться с экономической сферы и в дальнейшем распространиться на другие аспекты жизни общества, что представляется возможным лишь при условии формирования наделенных реальной властью наднациональных институтов, действующих на основе единой законодательной базы.

50-60-ые годы ХХ столетия ознаменовались для Европы подписанием целого ряда договоров, выходивших далеко за рамки классического международного сотрудничества. Подписанный в апреле 1951 года Францией, ФРГ, Италией и странами Бенилюкса Договор о Европейском объединении угля и стали (ЕОУС) заложил основу для интенсификации интеграционных процессов в регионе. В рамках данного соглашения стороны обязывались создать условия для формирования общего рынка угля и стали, а также способствовать научно-технической кооперации в данной области Интегрирование этих двух стратегических отраслей сделало возможным существенное ускорение роста национальных экономик. В 1957 году те же 6 стран подписали так называемые Римские соглашения, в результате которых были образованы Европейское сообщество по атомной энергии (Евратом) и Европейское экономическое сообщество (ЕЭС). В то время как первое сообщество координировало сотрудничество стран в сфере мирного применения атомной энергии, второе ставило своей основной задачей создание таможенного союза с дальнейшим переходом к общему рынку. В 1965 году в Брюсселе «шестеркой» был подписан так называемый договор о слиянии, учредивший единую Комиссию Европейских сообществ и единый Совет, которые вместе с судом ЕС и Европарламентом стали координировать деятельность ЕОУС, ЕЭС и Евроатома, ранее действовавших обособленно.

Успехи начальных этапов европейской интеграции не заставили себя долго ждать: в 1958 году был утвержден проект совместной аграрной политики, призванной защитить отечественных производителей; с 1968 года были полностью отменены таможенные пошлины внутри ЕЭС, а в отношении третьих стран устанавливался единый таможенный тариф. Кроме того, ЕЭС вело активную деятельность на международной арене, в результате чего был заключен ряд выгодных торговых соглашений (в частности с группой из 18 западноафриканских стран будущих членов ЭКОВАС).

Период 1970-ых начала 1980-х гг. стал серьезной проверкой на прочность для Европейских сообществ. В условиях неопределенности, вызванной крахом Бреттон-Вудской системы в 1971 году и первым нефтяным кризисом в 1973 году, ЕЭС вынуждено было существенно сократить темпы интеграции и уделить серьезное внимание диверсификации и реструктуризации национальных экономик. Тем не менее, в рассматриваемый период произошел ряд институциональных преобразований. Во-первых, был разработан «план Вернера» и запущен механизм «валютной змеи», что позволило сделать шаг вперед навстречу валютному союзу. Во-вторых, был учрежден европейский совет на уровне глав государств и утвержден механизм прямых выборов в Европарламент (оба события в 1974 году). Кроме того, несмотря на торможение экономической интеграции, высокая активность сохранялась и на ниве обеспечения безопасности. Так, Общеевропейское совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе достигло значимых результатов, отмеченных подписанием Хельсинкского акта, утвердившего status quo территориальных границ в послевоенной Европе. Второй этап евроинтеграции также ознаменовался расширением ЕС в 1973 году к сообществам присоединились Ирландия, Дания и Великобритания; начались переговоры о вступлении с целым рядом других стран региона. В целом, европейская модель успешно справилась с шоками и кризисами, поразившими ее в период 70-х середины 80-х годов прошлого века и к 1985 году смогла возобновить высокие темпы интеграции.

В середине 80-х годов ХХ века Европейское сообщество вступило в фазу стремительного развития. 1986 год отметился подписанием Единого Европейского Акта (ЕЕА), призванного обеспечить к 1992 году полную свободу движения на территории объединения 4 факторов производства капиталов, рабочей силы, товаров и услуг. Для достижения поставленной задачи был упрощен ряд процедур принятия решения в сообществе (переход от единогласного выбора к выбору большинства по многим вопросам), расширена система судебных органов и дополнены полномочия Совета. В 1992 году в городе Маастрихт (Нидерланды) был подписан договор о Европейском союзе, в рамках которого были обозначены три «опоры» европейской интеграции:

Ш три сообщества ЕОУС, Евроатом и ЕС;

Ш совместная внешняя политика;

Ш внутриполитическое сотрудничество.

Данный договор существенно расширил полномочия наднациональных органов ЕС и создал предпосылки для политической интеграции. Кроме того, по итогам Маастрихтского соглашения был создан институт гражданства ЕС и усилено межгосударственное сотрудничество во внутриполитической сфере. Наконец, договор провозгласил курс на образование Экономического и валютного союза (ЭВС), что предусматривало разработку критериев, необходимых для вступления в зону единой валюты (т.н. критерии конвергенции).

Подписанный в 1997 году Амстердамский договор существенно изменил принципы сотрудничества стран-членов ЕС в области внутренней политики и правосудия. В рамках этого соглашения в законодательную базу ЕС были инкорпорированы так называемые шенгенские нормы, а также унифицированы вопросы иммиграции, визового контроля и охраны внешних границ.

В 2001 году был подписан Ниццкий договор, создавший условия для существенного расширения ЕС на восток. По итогам переговоров были пересмотрены квоты в наднациональных органах, как для текущих, так и для будущих членов союза. Кроме того, в процесс голосования в Совете был внедрен принцип двойного большинства, а полномочия Европарламента были в очередной раз дополнены.

Рассмотренный период можно охарактеризовать как наиболее продуктивный для европейской интеграции, как с точки зрения подписанных соглашений, так и с точки зрения достигнутых результатов. Так, в 1993 году был окончательно сформирован Единый рынок. Период 1990-х был ознаменован значительными успехами в снятии пограничных барьеров на внутренних границах союза. Провозглашенный курс на образование ЭВС был закреплен учреждением в 1998 году Европейского Центрального Банка (ЕЦБ). С 1999 года начала реализовываться Европейская политика безопасности и обороны (ЕБПО), позволившая ЕС участвовать в миротворческих процессах по всему миру. Интеграционная группировка активно расширялась, увеличив свой состав до 25 членов. Во всех странах-участницах союза начались дебаты по введению Конституции ЕС, для разработки ее проекта было созвано специальное собрание Конвент (2002).

Многие европейские политики уповали на то, что Конституция ЕС поможет продолжить движение вперед по лестнице интеграции и заменит все существующие договора, избавив объединение от неэффективных институтов. В 2004 году ее проект был согласован и подписан участниками Конвента, после чего он был вынесен на референдум во всех государствах-членах ЕС. Граждане Франции и Нидерландов проголосовали против нового проекта Конституции, что сделало невозможным ее ратификацию. Европейский Союз поразил очередной системный кризис. Лишь в 2007 году был подписан гораздо более скромный Лиссабонский договор, в который не вошли положения, так или иначе свидетельствовавшие о политической интеграции региона и о процессе федерализации. Данное соглашение затронуло систему договоров ЕС, упростив и упорядочив институциональную структуру интеграционной группировки, которая будет подробно описана в следующей части настоящей главы.

И подписали соглашение об образовании Европейского объединения угля и стали (ЕОУС), заложившего первый камень в экономический фундамент будущего . В марте 1957 г в Риме теми же странами были подписаны договоры о создании Европейского экономического сообщества и Европейского сообщества по атомной энергии (Евратом). Позже все три организации обрели единые руководящие органы и общее наименование - Европейское экономическое сообщество (ЕЭС).

С подписанием 7 февраля 1992 г. в Маастрихте (Нидерланды) Договора о Европейском союзе начался новый этап европейской интеграции. Развернулось строительство экономического, валютного и политического союза с постепенной ликвидацией внутренних границ между странами. Сформировался единый внутренний рынок, обеспечивающий свободное передвижение людей, товаров, услуг и капиталов.

Желание тесной интеграции во второй половине XX в. было обусловлено рядом факторов:

• противоречием между стремительной интернационализацией современной экономики и теснотой национально-государственных границ для ее функционирования;
• стремлением к внешней экспансии наиболее преуспевающих национальных производителей;
• потерей позиции Европы как мирового центра в процессе распада колониальных империй;
• стремлением к усилению общего экономического и военно-стратегического потенциала в условиях конфронтации двух политико-экономических систем вплоть до начала 1990-х гг.;
• демократизацией жизни послевоенной и реализацией прав и свобод граждан.

Создание единого общеевропейского экономического пространства шло постепенно в течение нескольких десятилетий. Это естественно, так как столь масштабные системные изменения всегда проходят болезненно. Усиление конкуренции неизбежно приводит к обострению проблемы банкротства несостоятельных производств, безработице. Особенно тяжело интегрируются в общеевропейские структуры менее развитые страны. Например, в в конце 1980-х гг. после вступления в ЕЭС безработица охватила 25% экономически активного населения. Обострились многие социально-экономические проблемы в отсталых по европейским меркам , . Тем не менее жизнь уже доказала жителям этих стран, что в долгосрочной перспективе выгоды перекрывают издержки «большого пути».

К настоящему времени учреждено гражданство Европейского союза. Определены права граждан ЕС, в том числе на свободу передвижения, выбор места жительства, получение образования, куплю-продажу недвижимости и предпринимательскую деятельность, а также порядок защиты прав граждан Союза. Все это стимулирует инициативу людей и создает огромные возможности для всех, кто готов ими воспользоваться.

В настоящее время Европейский союз проводит политику сближения уровней развития бывших национальных экономик своих членов и формирования общего экономического пространства. Важнейшим шагом в этом направлении в конце 1990-х гг. стало создание Валютного союза и поэтапное введение единой общеевропейской валюты (евро), начавшееся в 1999 г. С 1 января 2002 г. прекратились наличные операции с национальными деньгами.

По сути, создание единого общеевропейского экономического пространства, окончательный переход к евро и введение общеевропейского паспорта означают отказ от таких традиционных атрибутов государственности, как границы, национальные экономики, гражданство. Несмотря на серьезные и неизбежные проблемы роста, Европейский союз уже стал одним из ключевых субъектов на политической и экономической картах мира. Сегодня это уникальное объединение государств с населением, почти в 1,5 раза превосходящим население Соединенных: Штатов Америки и в 2,5 раза - . Среднедушевой ВВП (по ППС) во второй половине 1990-х гг. превысил 20 тыс. долларов США. ЕС превращается в один из самых привлекательных для инвестиций регионов мира. На форуме Европейского союза в Барселоне (март 2002 г.) был провозглашен курс на достижение лидерства ЕС в мировой экономике до 2010 г. Стартовые позиции для того, чтобы «догнать и перегнать» по важнейшим экономическим показателям, по многим параметрам выигрышные. Время покажет реалистичность выдвинутого лозунга.

Понятие европейской интеграции

Определение 1

Европейская интеграция - это процесс производственной, политической, правовой, экономической (также в некоторых случаях социальной и культурной) интеграции держав, которые целиком либо частично находятся в Европе. Европейская интеграция преимущественно осуществляется посредством Европейского Союза и Совета Европы.

В политической науке существует несколько подходов к определению понятия европейская интеграция: межправительственный, институциональный и коммуникативный подходы.

Сторонники межправительственного подхода отводят приоритетную роль в процессе интеграции национальным государствам. Результатом их взаимодействия на межправительственном уровне является особая окружающая среда, которая влияет на появление общих институтов. В рамках институционального подхода (Эрнст Хаас) европейская интеграция рассматривается как процесс трансформации национальных практик взаимодействия институтов, которая ведёт к созданию особой многоуровневой системы управления с множеством центров принятия решений (governance).Коммуникативный подход трактует европейскую интеграцию как процесс создания социальных общностей посредством эффективного взаимодействия между их членами в различных областях. В результате чего формируется сообщество безопасности, в котором политические факторы ориентированы на создание нового политического центра. Этот политический центр и должен будет координировать работу участников.

История

Замечание 1

Одним из первых, кто задумался о союзе европейских наций, был Рихард Николаус Куденхове-Калерги, который написал манифест «Пан-Европа» в $1923$ году. Его идеи повлияли на Аристида Бриана, который произнёс речь в защиту Европейского Союза в Лиге Наций $8$ сентября $1929$ года, и кто в $1930$ году написал меморандум об организации Европейского федерального союза.

В конце Второй мировой войны континентальный политический климат благоприятствовал единству европейских стран, что рассматривалось многими как спасение от экстремальных форм национализма, которые угнетали континент. В знаменитой цюрихской речи $19$ сентября $1946$ года Уинстон Черчилль призвал к созданию европейской федерации по подобию США, а первым шагом к объединению Европы назвал франко-германское примирение.

Впоследствии были образованы такие организации как Западноевропейский союз $(1948)$, НАТО $(1949)$ и Совет Европы $(1949)$.

$9$ мая $1950$ года декларация Шумана была исполнена подписанием Парижского договора и образованием Европейского объединения угля и стали (ЕОУС). В состав ЕОУС вошли Бельгия, Италия, Люксембург, Нидерланды, Германия и Франция(«европейская шестёрка», которая впоследствии стала движущей силой европейской интеграции). В том же году при посредничестве США был учреждён Европейский платёжный союз.

$27$ мая $1952$ года те же страны подписывают договор об образовании Европейского оборонительного сообщества (ЕОС). $10$ сентября того же года параллельно начинается подготовка договора, который утвердит Европейское политическое сообщество.

Но в $1954$ году Национальное собрание Франции отвергло договор о ЕОС, после чего прекратилась подготовка и договора о ЕПС.

Таким образом, в начале $1950$-х годов странам «европейской шестёрки» не удалось начать интеграцию в оборонной и политической сферах. Но интеграция продолжала развиваться в других сферах, в первую очередь в экономической.

$25$ марта $1957$ года всё те же шесть государств подписывают два бессрочных договора об учреждении Европейского экономического сообщества (ЕЭС) и Европейского сообщества по атомной энергии (Евратом). Эти договоры вступили в силу $1$ января $1958$ года. Целью ЕЭС было создание таможенного союза в рамках стран «шестёрки» и последующий переход к общему рынку, что должно было обеспечить свободу движения товаров, физических лиц, услуг и капиталов.

8 апреля $1965$ года подписан Брюссельский договор, учреждающий единый Совет и Комиссию европейских сообществ, что объединило ЕОУС, Евратом и ЕЭС в единую организационную структуру. Этот договор вступил в силу $1$ июля $1967$ года. Согласно договору началось постепенное снижение таможенных пошлин, а в $1968$ году внутренняя торговля в сообществе стала беспошлинной. Ещё через два года торговая политика перешла в компетенцию ЕЭС, что завершило образование таможенного союза в регионе. В общем, в $1950-1960$-х годах европейская интеграция набирала силу.

В $1973$ году к сообществу присоединились Великобритания, Дания и Ирландия. ВВП ЕС благодаря этому повысилось более чем на $30\%$. А во второй половине $1970$-х начались переговоры о вступлении в европейское сообщество Греции, Португалии и Испании на фоне политических перемен в этих странах. Греция стала десятым членом ЕС в $1981$ году, а Испания и Португалия присоединились в $1986$ году.

В феврале $1986$ года члены ЕС подписывают Единый европейский акт, чьей задачей было создание к $1992$ году единого внутреннего рынка. А договор о Европейском Союзе подписали $7$ февраля $1993$ года. Этот договор расширил полномочия органов ЕС.

Участие европейских стран в европейской интеграции

В этой таблице присутствуют все страны Европы, кроме России, Белоруссии, Азербайджана и Армении, которые в данный момент не являются членами или официальными кандидатами нижеперечисленных европейских организаций.

Рисунок 1.

Настоящий этап интеграции характеризуется следующими особенностями:

1. масштабность расширения;
2. низкий социально-экономический уровень стран-кандидатов;
3. усиление назревшей необходимости институциональной реформы в ЕС;
4. приоритет политических соображений над экономическими.

Присоединению стран Центральной и Восточной Европы и Балтии к Европейскому союзу предшествовал большой путь, направленный на сближение уровня их экономик: от отдельных программ помощи к выработке конкретных критериев и мер по объединению в рамках Европейского союза. Союз осуществлял значительные финансовые вложения и постепенно ужесточал критерии конвергенции, отстаивая в первую очередь свои интересы. Центральный вопрос расширения - резкое усиление гетерогенности (неоднородности) Европейского союза. Инструментом выравнивания социально-экономических различий являются структурные фонды, финансовые ресурсы которых формируются за счёт прироста ВВП ЕС и перевода части прежних получателей средств в разряд благополучных районов.

Замечание 2

В ЕС до сих пор отношение к расширению весьма противоречиво. Это подтверждают разногласия по вопросу принятия единой конституции Европейского союза. В декабре $2007$ г. на саммите в Лиссабоне институциональный кризис был преодолён: одобрен проект конституционального соглашения Европейского союза, который теперь будет проходить процедуру ратификации в каждой из стран - участниц. Союз сделал ещё один шаг к созданию Соединённых Штатов Европы.

Выбор оптимальной модели европейской интеграции делает необходимым более детальный разбор существующих механизмов взаимодействия. Особенно взаимодействия центра и регионов в рамках федерализма, автономизации, регионализма и иных схем, соответствующих концепций автономии национальных культур. В результате возникает возможность прогнозирования альтернативных путей европейской интеграции, а также поиска особых стратегий для отдельных государств, регионов, культурных и национальных общностей.

Проблема государственного суверенитета постоянно была в центре философии права. Теория гражданского общества, правового государства и суверенитета от Канта и Гегеля до Кельзена и Карре де Мальберга, разработанная европейской либеральной философией права, давала ответ на основные вопросы, поставленные в германской (1) и вообще европейской правовой мысли периода перехода от абсолютных государств к представительной системе и от унитарных государств к федеративным, а именно – государственно-правовым формам федеративных отношений, государственному суверенитету, системе формирования представительных институтов, теории разделения властей, роли судебной власти в разрешении публично-правовых и административных конфликтов, правам и политическим свободам личности (2). Однако сейчас высказываются сомнения в том, насколько теории предшествующего времени – суверенитета, формы правления, этических, политических и юридических ограничений власти – могут быть использованы для изменившейся реальности (3).

Данное научное наследие актуализировалось в современной литературе в связи с объединением Европы, является магистральной линией дебатов о характере этого объединения – должно оно иметь статус союза государств, конфедерации или федерации, а возможно, представлять какую-либо новую, оригинальную форму, еще не известную теоретикам права; должны ли в этом объединении преобладать нормы международного права (предполагающие равенство государств-членов независимо от их размеров и мощи) или принципы конституционного права (допускающие возможность различного представительства от регионов в едином наднациональном центре); получит это образование симметричный или асимметричный характер (включая сюда проблемы бюджетного федерализма, представительства от регионов и национальных меньшинств). Наконец, сохраняет значение главный вопрос: как следует интерпретировать понятие суверенитета.

ПОЧЕМУ НЕ БЫЛА ПРИНЯТА

ЕВРОПЕЙСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ?

Идеи европейской интеграции опираются на длительную историческую традицию, включающую опыт Римской империи, империи Карла Великого, Священной Римской империи, империи Наполеона, дискуссий о создании Соединенных Штатов Европы начала ХХ в., интеграционных процессов, активно шедших после Второй мировой войны. Европейское единство – объективный процесс, подготовленный предшествующими международными договорами – Маастрихтским (1992), Амстердамским (1997) и Ниццким (2001) (4). В условиях глобализации очевидной и вполне разумной представлялась необходимость единого экономического и правового пространства – европейской конституции, которая должна была стать его символом (5).

Очень скоро, однако, выяснилось, что Европа в начале XXI в. также далека от единства, как и ранее. Опросы общественного мнения показывали, что Европа расколота поровну на еврооптимистов и европессимистов. Обращает на себя внимание, что кризис интеграции и принятия конституции обострился как раз перед вступлением новых членов. Подготовительная работа по конституции, длившаяся более года, оказалась отвергнута из-за позиции Польши и Испании. Возник тезис о Европе двух скоростей как альтернативе (со стороны великих держав – Германии, Франции, Англии). В чем причина этого конфликта?

Внешним проявлением противоречий стал конфликт международного права и национального публичного права. Европейская конституция легитимировалась ее создателями как наиболее полное выражение демократических принципов, которые уже присутствуют в национальном законодательстве всех стран-участниц интеграционного процесса. Главное, как подчеркивалось в официальных комментариях, состоит в том, что закреплены основные завоевания Европы в области прав человека; создан эффективный механизм противостояния глобальным экономическим вызовам, наконец, координирующие институты, необходимые для управления в новых условиях. Способ создания конституции действительно специфичен (в основе – международные договоры, а не национальное государственное право), но такие случаи уже бывали (напр., Германия после войны и Дейтонские соглашения).

Критики конституции, однако, указали на следующие слабые черты проекта. Прежде всего, Европейская конституция – это главным образом германский проект, суть которого состояла в стремлении предложить Европе германскую модель объединения. Она имеет свои специфические исторические особенности, которые трудно реализуемы в других странах и культурах. Из фактически унитарного государства, каким Германия стала в период Третьего рейха, она вновь превратилась в федеративное государство, причем закрепила федерализм как вечный принцип, не подлежащий изменениям в будущем (в Основном законе 1949 г.). Но это превращение было достигнуто в результате давления со стороны стран-победительниц (прежде всего США и Франции). Объединение ФРГ и ГДР было реализовано без национального референдума и вызывало критику за недостаточную демократичность (6). Таким образом, германская модель интеграции, по мнению критиков, не являлась подлинным ориентиром для европейского единства.

Другой тезис критиков состоял в выявлении юридической неопределенности конституции Европы прежде всего по таким параметрам, как конституирующая власть, формы объединения, организация единой власти и решение проблемы суверенитета. Разработка конституции Европейским конвентом базировалась на принципах международного (а не национального) права. Европейская конституция поэтому – квазиконституционное (международное право) – противостоит различным национальным публично-правовым традициям. Способы преодоления конфликтности двух видов права были найдены в следующем: поправки в национальные конституции (Франция, Испания, Германия); роль Европейского суда по правам человека и его наднациональных прецедентов (создаваемых также на основании международного, а не конституционного права, в виде прецедентов, что не типично для континентальной системы права); попытки теоретического пересмотра концепции суверенитета (разделенный или распределенный суверенитет, объединение суверенитетов и т.д.) (7).

Неопределенность интерпретации суверенитета, как было показано, – центральный вопрос юридических споров. С точки зрения теоретиков Евросоюза, Единая Европа – это принципиально новое образование: не федерация (США), не конфедерация (Швейцария в прошлом), не международная организация (ООН). Это – нечто оригинальное и не имеющее аналогов в истории. Но цели интеграции (с формально юридической точки зрения) остались не ясны (будет ли это союз государств или союзное государство). Европа по этой конструкции суверенитета оказывалась, с одной стороны, единым юридическим лицом, способным подписывать международные договоры с другими государствами, но при этом сохранялось право вето, закрепляющего позиции отдельных государств. Отмечалось, что данная модель объединения напоминает не столько реальное политическое образование, сколько умозрительную идеологическую конструкцию, реализация которой приведет к созданию бюрократического наднационального центра, способного подавлять культуру и интересы отдельных государств-членов (проводились даже аналогии с моделью федерализма, зафиксированной в конституциях СССР). Более того, утверждалось, что подобное образование может существовать лишь при наличии определенной угрозы извне – как некоего цементирующего фактора интеграции, без которого вся постройка рухнет.

Принцип вертикального и горизонтального разделения властей оказался чрезвычайно конфликтной областью. В проекте Европейской конституции выделялись следующие параметры федеративного государства: области исключительной компетенции (торговля, иностранная политика, безопасность); смешанной компетенции (правосудие, транспорт, экономическая и социальная политика); область ведения национальных правительств (которая признавалась европессимистами чрезвычайно ограниченной). В то же время отмечалось, что в данную конструкцию включен ряд неприемлемых положений: право сецессии и даже, возможно, вето, что делает это образование неработоспособным; двойное гражданство (национальное и европейское), проблема идентичности (европейская, как и советская, идентичности отрицают национальную идентичность), права меньшинств; усиление союзных органов (Парламента и Комиссии, Суда). Горизонтальное разделение властей воспринималось как громоздкая структура, порождающая дублирование функций: избираемый населением Парламент и Совет министров, которые контролируются национальными правительствами, – с одной стороны, Комиссия и президенты на европейском уровне – с другой. Следствиями признавались – денационализация, утрата идентичности, бюрократизация (8).

Выступили конфликты, связанные с характером представительства от государств-членов: пропорционально численности населения или, в соответствии с принципами международного права, – равное представительство от государств. За этим прослеживался конфликт государств-доноров и дотационных (к которым относятся Испания и Польша). Подчеркивался негосударственный подход этих новых членов ЕС, которые, получая деньги из европейской кассы, отказались от рационального перераспределения средств с учетом перспектив расширения ЕС.

Особенно болезненной стала критика интеграционного процесса с точки зрения идеологии прав человека. Критика с этих позиций раскрыла противоречивость ряда основных документов, лежащих в основе Европейской конституции, – Конвенции о правах человека и Хартии Европейского союза об основных правах (2000 г.), а также судебных прецедентов (9). Направления критики Хартии особенно четко представлены в Англии: она рассматривается как очень абстрактный документ, который годится как политическая декларация, но не как правовой акт. Он говорит о правах, нормах и принципах, но эти понятия имеют разный смысл; неясна трактовка этих прав из текста документа (хотя есть решения суда, но их недостаточно); Хартия противоречит по ряду позиций Конвенции, что запутывает дело; неясен уровень действия Хартии – общеевропейский или она относится к национальному уровню (отдельных государств); содержит очень общие и неверные положения (напр., о том, что все имеют право на забастовку – значит, также полиция, армия, что неверно); включает противоречие личных прав и социальных прав. Документ представлялось необходимым доработать, но сделать это тихо и тайно. Англия говорила о его условной поддержке. Вообще в этой дискуссии выявилась острая проблема для будущей интегрированной Европы: как совместить значительные социальные гарантии и право на забастовку в относительно более отсталых странах. Сочетание этих двух норм (понятное в свете длительного господства социал-демократов в Европе) нерационально в странах, стоящих перед необходимостью экономической модернизации.

Суммируя, можно констатировать, что аргументы за принятие конституции были взяты из логики интеграционных процессов послевоенной Европы, а также опирались на идеологию социального государства. Процесс интеграции, согласно этому подходу, объективен – он сулит удобство, безопасность и предсказуемость для Европы, экономические преимущества и защиту прав личности. Аргументы против конституции включали необходимость оставить некоторые области в сфере правовой неопределенности, с одной стороны, и осознание трудности реализации интеграционного проекта – с другой. Противники интеграции вообще подняли острую проблему сворачивания демократии и роста конформизма в Европе: объединение Европы приведет по их мнению к утрате либеральных ценностей, поскольку такие базовые ценности как национальная идентичность, социальные и личные права, бюджет, защита меньшинств; проблема иммиграции и предоставления убежища, визы (уже – единая) – будут решаться вне контроля национальных правительств. В частности принятие европейского социального стандарта сразу после шоковой терапии – вызывало протесты в Восточной Европе (поскольку вело, по их мнению, к реставрации социалистических принципов централизванного распределения). Осознание этого факта стало особенно болезненным для малых народов, увидевших в интеграционных формулах угрозу своего национального существования.

Конституция Европы, задуманная как триумфальное завершение холодной войны, была призвана показать торжество Запада на фоне распада бывшей Советской империи. Оказалось, однако, что эта конституция не давала необходимого качественного уровня концепционной новизны в решении таких проблем, как европейская идентичность, соотношение национального и европейского суверенитета, стратегия интеграционного процесса. Некоторые положения проекта конституции подозрительно напоминали советскую модель. Продемонстрировав неспособность выдержать вызовы современности, конституционный процесс оказался отвергнут на референдумах во Франции и Голландии. Это стало внешним стимулом к новому осмыслению интеграционных процессов. Данный пересмотр должен иметь своим лозунгом не еврооптимизм или европессимизм, но “еврореализм” (понятие, вошедшее в политическую лексику в последнее время).

ИНТЕГРАЦИЯ И ДЕЗИНТЕГРАЦИЯ В ЕВРОПЕ

Современных исследователей часто ставит в тупик наличие диаметрально противоположных тенденций развития Западной и Восточной Европы. В то время как на Западе интеграционные процессы набирают силу, Восток Европы оказался в ситуации дезинтеграции. Данное противоречие действительно бросается в глаза, однако может получить различные интерпретации. Нам представляется, что речь должна идти не столько о противоположности тенденций развития двух частей Европы, сколько о стадиальной смещенности этого развития. Те процессы, которые имели место в Западной Европе 50 лет назад, могут быть обнаружены в другой ее части в настоящее время.

Обратимся к истории интеграционных идей на Западе. Они восходят к спорам федерелистов и антифедералистов периода принятия Конституции США, но включают также опыт обсуждения идеи Соединенных штатов Европы начала ХХ в. Наряду с теоретическими аргументами масштаб выбора тех или иных предпочтений в конституции определялся социальными реалиями эпохи. В этом контексте может интерпретироваться конфликт федералистов и антифедералистов – двух основных идеологических течений эпохи принятия американской конституции. Следует оговорить историческое содержание этих терминов, которые могут вводить в заблуждение при сопоставлении с современной политической лексикой. В американском контексте под федералистами понимали сторонников и идеологов сильного централизованного государства, основанного на принципах федерализма. Федералисты, следовательно, это те, кто выступал за принятие конституции, наделявшей Конгресс и правительство страны возможно большими полномочиями. Напротив, антифедералисты – это фактически противники образования единого государства, сторонники конфедерации. В конституционных дебатах они выступали либо против принятия конституции единого союзного государства, либо за такую конституцию, которая сохраняла бы реальную власть за правительствами штатов при максимальном ограничении прерогатив центрального Конгресса и правительства. Отметим, что многие аргументы федералистов и антифедералистов, высказанные впервые в этом споре, повторялись затем неоднократно при образовании (или распаде) федеративных государств в условиях острых противоречий субъектов федерации и союзного центра. Те споры, которые идут в настоящее время по вопросу о конституции Единой Европы, также отражают подобные аргументы. В Америке этот спор выражал в конечном счете позиции сторонников и противников принятия конституции. Поэтому они могут быть названы также конституционалистами и антиконституционалистами (10).

После Второй мировой войны соотношение моделей союза государств, конфедерации и федерации стало предметом обсуждения в условиях распада колониальных империй. Если Британская колониальная система была преобразована в Содружество, то Французская не смогла повторить этот опыт. Параметры Вестминстерской системы политического устройства и тенденции ее реформирования до настоящего времени определяют близкие процессы в странах Британского Содружества (11). Вестминстерская система в широком смысле – это парламентский режим британского типа, модель которого была чрезвычайно влиятельна за пределами Соединенного королевства. Многие характерные ее черты были экспортированы в страны-члены Британского содружества, как Канада, Индия, Австралия и Новая Зеландия. Если первые три государства отличаются тем, что имеют федеративную систему, то последнее – чистый пример унитарного государства. Сюда можно отнести большинство английских колоний в Азии и Западной Африке, а также Израиль, но там эта модель была принята скорее по политическим причинам (конфликт религии и светской власти).

Иная динамика представлена в ходе обсуждения судьбы Сообщества во Франции периода принятия конституции Пятой республики (1958 г.). От решения данной проблемы зависел тогда тип политического образования, которое должно было возникнуть в результате деколонизации, – будет оно унитарным, федеративным или конфедеративным. Идея федерализма американского образца была завезена во Францию еще маркизом де Лафайетом в период Великой французской революции, однако не получила тогда поддержки. Она появилась затем при Четвертой республике в связи с проектом пересмотра титра VIII Конституции 1946 г. Данная идея фигурировала затем в ходе подготовительных работ к Конституции 1958 г. среди первых директив Де Голля в рамках пятого пункта конституционного закона 3 июня 1958 г. Уже в протоколах заседаний рабочей группы фиксировалась возможность для заморских территорий федеративного и конфедеративного объединения, “федерального Сената” и “федеральных министров”. Идея федерации занимала большое место в дебатах Конституционного консультативного комитета, дискуссии в котором быстро выявили непреодолимые противоречия между сторонниками федерации и конфедерации. Первоначально представители заморских территорий выступали за идею федерации. В ее пользу высказывались в период Четвертой республики Феликс Уфуе-Буани, Мобито Кейта и Леопольд Сенгор. В дальнейшем, однако, последний изменил свои взгляды в пользу конфедерации. Невозможность добиться консенсуса в этом вопросе привела к “реалистическому” решению, состоявшему в введении компромиссного термина – “Сообщество” (Communaute) – прагматической концепции, предложенной Комитетом для выхода из тупика, в который завела дискуссию идея федерации. Появление данного понятия – “сообщество” – вызвало единодушное одобрение и заставило быстро забыть проект федерации. Это положило конец одному из выраженных альтернативных путей и отказу от политически “сверхчувствительных” понятий федерации и федерализма (“politiquement hyper-sensibles”). Как резюмировал М.Дебре, “сообщество не есть федерация” (12).

По вопросу о форме сообщества (идея Франко-Африканского сообщества) спор шел о выборе между федерацией и ассоциацией. Начав с федералистской перспективы, правительство закончило выбором в пользу независимости. Право на независимость и возможность выхода из сообщества были провозглашены официально Де Голлем в 1958 г. в период голосования по принятию конституции (ее неприятие означало выход из сообщества). В окончательном виде была принята компромиссная формула, которая выражала как идеи сторонников федерализма, так и независимости – “союз независимых государств и автономных государств”. Президент республики становился президентом сообщества, но власть в нем осуществлялась органами республики (а органы сообщества получали лишь консультативные функции). В конечном счете идея сообщества, как ранее – федерации, тихо окончила свое существование, а соответствующий раздел конституции был устранен из нее.

Третий вариант процесса деколонизации представлен Португалией. Являясь фактически подсистемой британской колониальной системы, эта конструкция существовала наиболее длительное время – до революции 1974 г., когда она была радикальным (и неправовым) образом разрушена. Проблемы, относящиеся к прошлому колониальной империи, не могли не получить отражения в конституции. В конституции был отражен статус таких заморских территорий, как Азоры и Мадейра, Макао (до 1999, когда оно было предано КНР), Восточный Тимор (ныне обретший статус независимого государства), право на самоопределение которого Португалия обеспечивала. Конституция не только фиксирует права человека, %но и признает “право народов на восстание против любых форм угнетения, в частности против колониализма и империализма”, – положение, которое можно интерпретировать как разрыв с колониализмом и даже обоснование борьбы с империализмом, колониализмом и агрессией (13). Международное право – интегральная часть португальского права. Фундаментальные принципы, закрепленные Конституцией Португалии, – народный суверенитет, региональная автономия (для Азорского архипелага и Мадейры). Таким образом, Западная Европа дает три основных примера деколонизации (и дезинтеграции) – с сохранением содружества (Великобритания), его юридическим прекращением в ходе принятия новой конституции (Франция) и, наконец, революционным разрушением (Португалия).

Если сопоставить с этим процессы дезинтеграции в Восточной Европе конца ХХ в., связанные прежде всего с прекращением существования СССР, то можно без труда найти аналоги всем трем моделям. Первая из них может быть усмотрена в создании Союза независимых государств (СНГ), ряд проектов которого стремился сохранить общие контуры геополитической стабильности. Вторая модель представлена отказом от участия в переговорах по созданию СНГ стран Прибалтики, а также последующими выходами из договора ряда государств. Наконец, третья модель выражена в цепной реакции распада государств Центральной и Восточной Европы, а также процессах дестабилизации, крайней формой выражения которых стало образование так называемых “непризнанных государств”.

Совпадение принятия демократических конституций с процессом поиска национальной идентичности оказалось деструктивным фактором. В Восточной Европе (в отличие от Западной) данный процесс не завершился до настоящего времени и оказывал самостоятельное воздействие на переходный период практически во всех странах региона, где национализм набирал силу и вставала проблема самоопределения национальных меньшинств. В одних случаях дезинтеграция Советского блока могла приводить даже к интеграционным процессам (например, присоединение ГДР к ФРГ). В других процесс дезинтеграции охватывал отдельные государства и выражался в юридическом оформлении их распада. Примером может служить судьба Чехословакии. Законодательные институты были реконструированы на базе дискуссий за “круглым столом” до выборов в 1990 г. Однако конфликт различных политических ориентаций чехов и словаков внутри единого парламента привел к расколу в новой федеративной республике. Политические переговоры лета 1992 г. закончились решением о формальном разделении Чехословакии с 1 января 1993 г., формальный акт, устанавливавший дату роспуска федеративной республики, был принят Федеральным собранием в ноябре 1992 г. Чешская конституция была принята в декабре 1992 г. и вступила в силу 1 января 1993 г. Словацкая конституция, создающая суверенное словацкое государство, была принята в сентябре 1992 г. и вступила в силу 1 октября 1992 г. Бархатная революция закончилась вскоре “бархатным разводом” (“velvet divorce”).

Примером радикального и неуправляемого конституционного конфликта стал распад Югославии. Он был обусловлен тем, что в условиях отсутствия однородного гражданского общества, при наличии различных и противостоящих друг другу исторически идеологических и социокультурных традиций процесс национального самоопределения приобрел форму межгосударственного противостояния. Эти тенденции нашли выражение в создании партий по этническому признаку. Конфликт между Сербией, с одной стороны, Словенией и Хорватией – с другой, нашел выражение в войне в Хорватии (1991 г.), затем Боснии и Герцеговине (1992 г.), вооруженных действиях в Косово (1988 г.), бомбардировках Сербии, а затем распространении вооруженного конфликта на Македонию. Эти события стали результатом сочетания конституционного, национального и политического кризисов, поиском различных стратегий выхода из них.

Рост межнациональных конфликтов отмечался в Болгарии, Румынии, Венгрии и Прибалтике, развитие национализма стало одним из движущих мотивов в Польше. Мощным фактором конституционного развития повсюду в Восточной Европе стало возрождение национализма, которое (как в экстремистской, так и либеральной форме) было связано со стремлением восстановить разорванную историческую и правовую преемственность. В Польше стремление к восстановлению преемственности национальной истории проявилось в том, что преамбула к действующей конституции констатирует восстановление государственного суверенитета лишь с 1989 г., хотя и не выводит из этого каких-либо юридических следствий (в частности, не устанавливает отношения Третьей республики ко Второй и Первой), вводит ряд статей, осуждающих коммунизм и подчеркивающих исключительный статус католической церкви.

Именно в это время национализм вступает в конфликт с концепцией гражданского общества. Следует констатировать, что национальные государства в Центральной и Восточной Европе формируются со значительным опозданием по сравнению с Западной в результате распада крупных империй в начале ХХ в. (Германской, Австро-Венгерской, Российской и Оттоманской). Существует поэтому сходство исторических судеб стран региона, в частности, предпосылок конституционализма в Восточной Европе. В межвоенный период все страны Восточной и Южной Европы от Балкан до Балтики имели авторитарные режимы в виде президентских или монархических диктатур. Анализ этих диктатур 20–30-х гг. в Эстонии, Латвии, Литве, Польше Венгрии, Словакии, Румынии, Болгарии, Албании, Югославии и Сербии показывает, что они имели характерные общие черты и направленность. При всем различии обстоятельств возникновения их объединяли национализм, отрицание либеральной демократии, антипарламентаризм, критическое отношение к политическим партиям и стремление к единоличной власти вождя (в ряде случаев монарха, президента или военного диктатора). Все режимы межвоенного периода были попыткой стабилизировать национальные государства, найти выход из общеевропейского кризиса и утвердить национальную государственность авторитарными методами. На все эти страны далее, после Второй мировой войны, была распространена советская модель номинального конституционализма (представленная сталинской конституцией 1936 г.). Содержание переходного периода во всех этих странах также имело сходные параметры – представляло собой движение от номинального советского конституционализма к реальному, но окрашенному национализмом (14).

В результате для всех стран данного (постсоветского) типа конституционализма характерен острый конфликт двух тенденций: демократизации (как правления большинства, причем коренной нации) и либерального конституционализма (основной принцип которого – гарантии прав меньшинств и личности). Если на Западе эти два процесса были разделены во времени (основы гражданского общества и среднего класса сформировались постепенно до введения конституций), то в Восточной Европе они практически совпадают. Рывок к демократии и конституционализму вступал в противоречие с необходимостью непопулярных, прежде всего экономических, реформ. При отсутствии культуры компромиссов между этносами и партиями большего успеха добивались наиболее демагогические из них. В условиях конкуренции на выборах развивается феномен национального популизма – неоправданных обещаний быстрого улучшения ситуации (часто за счет других этносов) в условиях отсутствия реальной возможности сделать это.

ОСНОВНЫЕ МОДЕЛИ СООТНОШЕНИЯ ЦЕНТРА И РЕГИОНОВ В СОВРЕМЕННОЙ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ (ФЕДЕРАЛИЗМ, АВТОНОМИЗАЦИЯ, ДЕВОЛЮЦИЯ)

Какие концепции преодоления деструктивных тенденций может предложить Западная Европа? Реалистический подход к решению проблемы идентичности идет по линии такого поиска интеграции, которая была бы совместима с реально существующей асимметрией (национальной, экономической) развития регионов, в особенности тех из них, которые стремятся сохранить национальную идентичность. В современной Европе представлено несколько моделей такого поиска. Одна из них исторически связана с конфедерацией (Швейцария); другая – представлена федерацией (ФРГ); третья – государством автономий (Испания); четвертая – процессом деволюции (Великобритания); наконец, пятая – различными вариантами регионализации (Италия), а также административно-территориальной и функциональной децентрализации (Франция) (15).

Первоначальные идеи конфедерации как модели европейской интеграции, как мы видели, уступили место ее поиску по линии федерации или ее менее выраженных аналогов. Но нельзя сказать, что перспектива федерализма – единственная рациональная модель для Европы. Она может быть построена не на разделении власти (как обычно в федерализме), а на ее распределении. При этом, однако, как для федерализма, так и других вариантов децентрализации существует проблема асимметричности правления: о ней говорят как характерной черте решения по образцу Испании и Канады, даже как модели для Европейской интеграции, основанной на различных национальных историях и включающей государства разного масштаба. Асимметричность федерации означает систему, в которой некоторые образования имеют большие прерогативы самоуправления, чем другие. Напротив симметричная модель федерализма представляет государство, где граждане инкорпорированы в образования, имеющие равные права. Асимметричность более подходит для многонациональных федераций, где различные группы индивидов с разными культурными и коллективными идентичностями ищут конституционного признания своей национальной самобытности. Симметрия предполагает унифицированное федеративное деление, где существуют гомогенные и равные территориальные образования. Асимметрия характеризует федерацию различных народов, признание их стремления к национальному самоуправлению. Поэтому практически неизбежно, что национально детерминированные образования будут искать иных и более серьезных полномочий, чем регионально детерминированные образования.

В сравнительной перспективе в государствах, где в последнее время остро стояла проблема соотношения федерализма и многонациональности, усилия предпринимались не столько в направлении развития асимметрии, сколько ее поглощения унифицированным территориальным делением. Эта концепция была реализована в Испании, где (после введения симметричной модели децентрализации Конституцией 1978 г.) три национально детерминированные автономии (Каталония, Страна Басков и Галисия) по-прежнему требуют большей автономии, чем другие четырнадцать регионов. Испания определяется как “государство автономий”, которое в своей организации стремится сочетать принципы нерушимости национального единства и признания региональных автономий. Сочетание двух принципов обеспечивается системой рационализированного парламентаризма. Признание региональных автономий и организация их отношений с центральным правительством вызвали к жизни разновидность умеренного федерализма, который стремится создать не автоматически возникающую, но октроированную властью автономию, которая может принимать различные схемы. При этом само понятие федерации автономных сообществ не допускается в официальной лексике. Отличие испанского решения от итальянского состоит в том, что итальянская конституирующая власть допустила роспуск (слияние) регионов. Кроме того, признавая формально существование народов и национальностей и обязывая всех граждан знать официальный государственный язык (кастильский), испанская конституирующая власть доказала свое чувство реальности признанием также официального характера других языков Испании в автономных сообществах и, следовательно, права их граждан свободно практиковать их (16).

Конституция должна была решить два различных вопроса: с одной стороны, примирить проблему конституирующей власти с реализацией права на автономию; с другой стороны, урегулировать взаимодействие центральных властей государства (которые не получили в конституции конкретного определения) и властей автономных сообществ (обозначение, принятое, после некоторых колебаний, применительно к будущим территориальным подразделениям, наделенным политической автономией) (17).

Критику вызывала система критериев, положенная в основу подразделения между двумя уровнями автономий. Этими критериями, по мнению критиков, служили не столько исторические и социологические факторы (как культурные и языковые различия), сколько, скорее, сами процедурные параметры. Регионы, прежде бывшие автономными (как Каталония и Страна Басков) или где автономная инициатива была принята кворумом (как в Андалузии), находились на высшем уровне (закрепленном ст. 151); новые автономные регионы должны были начинать с низшего уровня. Они, однако, могли достичь высшего уровня (и в действительности достигли его) по прошествии пяти лет и после соответствующего реформирования своих статутов об автономии. Поскольку инициативы по введению автономий вотировались самими партиями, помещение регионов и общин на разные уровни автономности создало серьезные политические проблемы – напряжения, которые, как предвидели аналитики, вновь могли проявиться в ходе последующих дебатов по вопросу о переводе соответствующей автономии на вышестоящий уровень. Более того, указывалось, что те сообщества, которые уже находятся на высшем уровне, будут, вероятно, стремиться к получению дополнительных прерогатив по сравнению с другими, “молодыми” автономиями, требовать делегирования им всей полноты полномочий, предоставление которых возможно по конституции (ст. 150) (18). Принципиальное значение приобретала в этой связи проблема так называемых “исторических прав” регионов (19). Конституция, следовательно, решила проблему тем, что перевела ее в режим постоянного конституционного процесса и диалога.

Насколько успешен был этот диалог? На этот вопрос ответ может быть найден в сравнительной перспективе. В Канаде англоговорящие провинции жестко противостоят идее многонациональной федерации, в которой Квебек был бы признан особой национальностью, поскольку это привело бы к ослаблению национального единства. Это порождает острый конфликт о суверенитете и угрозу потенциальной сецессии (как единственного способа избежания ассимиляции). Квебек противостоит унификации, видя в ней навязывание воли большинства меньшинству (что может привести к упадку культуры Квебека) (20).

В Российской Федерации по Конституции 1993 г. существует значительная асимметрия между национально детерминированными субъектами Федерации и другими субъектами Федерации, которые выделены не по национальному, но по территориальному признаку и отражают региональное разделение внутри большинства русской нации. Однако асимметричность российского федерализма, связанная с особым статусом национальных образований, является объектом критики последовательных сторонников создания симметричного федеративного деления. Развитие федерализма постсоветского периода позволяет выявить следующие основные этапы: 1) начало перехода от номинального советского федерализма (фактического унитаризма) к реальному – данный этап начинается с конца 1980-х гг. и завершается распадом СССР и провозглашением государственного суверенитета России в 1991 г.; 2) начало процесса дестабилизации Российской Федерации и достижение неустойчивого консенсуса – принятие Федеративного договора 1992 г. и Конституции 1993 г.; 3) конфликтное развитие федерализма в 1993–2000 гг.; 4) новейший этап реформирования федерализма с 2000 г. по настоящее время. Если рассматривать это развитие федерализма в длительной исторической перспективе отношений центра и регионов, то оно может быть представлено в виде смены ряда моделей государственного устройства. В советский период преобладающей являлась модель “сильный центр – слабые регионы”. В постсоветский период первые два этапа определялись обратной логикой: доминирующей стала модель “слабый центр – сильные регионы”. Наконец, два последних этапа – принятие Конституции 1993 г. и начало реформ (с 2000 г. по настоящее время) – характеризуются ростом интеграционных процессов и постепенным возвращением к модели “сильный центр – слабые регионы”. Таким образом, можно констатировать определенную цикличность процесса развития федерализма постсоветского периода, включающего три основные фазы: фактически унитарная советская модель, ее распад и консолидация федерализма на новой основе с растущей властью федерального центра (21).

В данной сравнительной перспективе оказывается, что британская модель деволюции выступает скорее исключением, чем правилом, сознательно делая упор на асимметричность и передачу дополнительных прерогатив национальным образованиям с целью избежания требований сецессии с их стороны. Деволюция может быть определена как делегирование властных полномочий из центра (Вестминстерского парламента) в регионы (территориальные парламенты) без предоставления им, однако, статуса субъектов федерации. Иначе говоря, эти делегированные полномочия могут быть взяты центром обратно без всяких юридических последствий (что не исключает, однако, возможности политических последствий такого шага) (22).

Для интерпретации этих реформ английская литература использует ряд понятий – “квазифедерализма”, “деволюции” и “децентрализации”. Первое из них может использоваться потому, что реформы в Соединенном королевстве, которые хотя и не ведут непосредственно к созданию федеративного государства, однако включают ряд его формальных характеристик: формальное разделение властей между двумя уровнями управления в деволютивном режиме; резервированные и переданные полномочия; совместная юрисдикция в иностранных отношениях (включая ЕС) между центральными и региональными правительствами; новый конституционный суд в форме Судебного комитета Тайного совета; новая структура межправительственных отношений, определяемая договорами (concоrdats) между центральными правительственными департаментами и созданными ассамблеями. Она выражается в периодических саммитах премьер-министров, регулярных встречах министров одного профиля и их чиновников; введении двойного гражданства и своеобразном феномене “мультиидентичности”, который стал более явственным. Понятие “деволюции” означает передачу центром ряда важных прерогатив (в том числе определенного объема законодательной власти) в регионы, которые именуются при этом “государствами”. Различие между федерализмом и деволюцией определяется природой государства (которое продолжает оставаться унитарным), а отличие от понятия децентрализации состоит в том, что речь идет не о создании автономий, но более высоком статусе (23).

В случае успеха программы деволюции Соединенное королевство может эволюционировать со временем в оригинальную форму квазифедерализма, реализуя национальные и региональные идентичности путем асимметричного перераспределения власти. В случае ее провала эти процессы могут привести к распаду Союза. Возможен и третий вариант – замораживание конфликта с сохранением напряженности между Лондоном и Эдинбургом и Кардиффом. От успеха создания деволютивной квазифедерации во многом будет зависеть решение проблемы Северной Ирландии (24).

Британская модель деволюции, по мнению ее сторонников, характеризуется сравнительно большей способностью достижения консенсуса и избежания сецессии. В некоторых отношениях британский опыт “мультикультурализма” идет, по их мнению, впереди остальной Европы, создавая возможность мультикультуралистам сделать Европу более открытой и даже сконструировать на этой основе мост между Европой и не-Европой.

АЛЬТЕРНАТИВЫ ЕВРОПЕЙСКОГО ПУТИ

Можно констатировать, что поиск идентичности в современной Европе идет в двух противоположных направлениях, которые схематически следует определить как централизацию и децентрализацию. Первый из них набирал силы в течение всего послевоенного периода, достигнув пика формы с выдвижением единой Европейской конституции – символа интеграции. Второй процесс, менее заметный, но упорно прокладывавший себе дорогу в течение длительного времени, открыто выявился лишь в последнее время, представляя собой, очевидно, реакцию на слишком быстрые интеграционные процессы. Процесс децентрализации выиграл от кризиса, связанного с отказом от принятия Европейской конституции, и имеет определенные объективные параметры.

Во-первых, можно констатировать проблематичность европейской идентичности в связи с ростом культурной и национальной неопределенности (мультикультурализм); правовой (соотношение национального и европейского суверенитетов), политической (различные подходы к реализации идеологии прав человека). Эти процессы охватили как Западную, так и Восточную Европу, порождая центробежные тенденции внутри Европейского союза.

В контексте современных попыток пересмотра классической теории суверенитета, введения новых интерпретаций федерализма, осознания конфликтности социальных гарантий и экономической эффективности свежо выглядят вопросы, сформулированные старой философией права: пределы политического единства, характер будущего объединения (конфедерация, федерация, новые формы ассоциированного членства); правовой статус субъектов будущего политического образования (федеративные образования, субъекты деволюции, различные формы административной и территориальной автономии), споры о суверенитете и возможностях его ограничения; конфликтное соотношение демократии и правового государства (роль судебной власти в разрешении споров).

Во-вторых, происходит четкое осознание конфликта между приоритетами идеологии прав человека и необходимостью выстроить эффективную защиту от деструктивных процессов (крушение культурной идентичности, маргинализация, иммиграция, конкуренция дешевой рабочей силы). Европа оказывается перед жесткой дилеммой – сохранение социального государства или эффективная экономика; верность декларациям прав человека или отказ от них в пользу двойных и тройных стандартов, наконец, серьезную дилемму представляет стратегия такой защиты – должна Европа быть закрытой от внешнего мира с помощью протекционистских и полицейских мер, или открыта, создавая внутри гибкие механизмы конкуренции. Этот выбор определяет стратегию будущего развития – в пользу сворачивания демократических институтов (о которой говорят уже сейчас в условиях необходимости непопулярных политических решений) или поддержания их существования вопреки росту социальной напряженности.

В-третьих, серьезной проблемой становится сама возможность функционирования классических институтов парламентаризма в условиях современного массового общества. Падение качества образования и культурного уровня, с одной стороны, и расширение технических возможностей манипулирования общественным сознанием – с другой, создают предпосылки ослабления парламентаризма, ведут к росту роли политических элит в принятии стратегических решений. Современные авторы проводят аналогии с Европой межвоенного периода, и в частности с Веймарской ситуацией. Возможности манипулирования электоратом (в условиях информационного общества и развития массовых коммуникаций), связанные с феноменом медиально-плебисцитарного вождизма, медиапартий или даже необонапартизма, делают современную ситуацию типологически сходной с той, которая существовала в начале ХХ в. и интерпретировалась тогда как “кризис парламентаризма”. Возвращение современной Европы к плебисцитарной демократии (разумеется, на совершенно других основаниях) делает актуальным обращение к аргументам в пользу рационализированного парламентаризма и сильной исполнительной власти, объясняя интерес некоторых мыслителей к поиску приемлемой формы демократического авторитаризма.

Эти наблюдения раскрывают цикличность европейской модели конституционного развития и заставляют задуматься об общей логике смены его форм, в частности соотношения централизации и децентрализации (25). Политико-правовой компромисс в условиях переходного общества (фактически находящегося в состоянии конституционного кризиса) призван соединить рациональную модель сильного государства с его правовым ограничением как по линии центральной власти, так и регионов. Корректировка идеологии европейской интеграции должна переосмыслить параметры и проявления кризиса – идентичность, суверенитет, федерализм, центр и регионы, взаимоотношения между регионами. Очевидно, что поиск эффективного компромисса есть важнейшая задача всех переходных режимов современности.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Jellinek G. Allgemeine Staatslehre. Berlin, Julius Springes, 1921; Kelsen H. Reine Rechtslehre. Zweite neubearb. Und erweiterte Auflage. Wien.: Franz Deuticke, 1960; Loewenstein K. Verfassungslehre. Tubingen, Mohr, 1969; Schmitt C. Verfassungslehre. Berlin: Duncker und Humblot, 1970.

2. Carré de Malberg R. Contribution à la Théorie Générale de l’Etat. P.: Sirey, 1920. T. 1–2; Hauriou M. Précis de droit constitutionnel. P.: Sirey, 1929; Orlando V. Principii di Diritto Costitucionale. Firence: Barbera, 1921.

3. Politische Philosophie des 20. Jahrhunderts. Hrsg. Von K.Ballestrem und H.Ottmann. München, Oldenburg, 1990; Juristen. Ein biographisches Lexicon. Von der Antike bis zum 20. Jahrhundert. München, Beck, 1995; Beaud O. La puissance de l’Etat. P., 1993; Morrison W. Jurisprudence: from the Greeks to post-modernism. L.: Cavendish Publishing Limited, 2000.

4. Акты Европейского союза // Конституции зарубежных государств. М.: Клувер, 2003; Россия и Европейский союз: Документы и материалы. М.: Юридическая литература, 2003.

5. Конституция Европейского союза с комментарием. М.: Инфра-М., 2005.

6. Grimm D. Constitutional Reform in Germany after the Revolution of 1989 // Constitutional Policy and Change in Europe. Ed. By J.J.Hesse and N.Johnson. Oxford: Oxford Univ.Press, 1995. P. 129–151; Kommers D.P. The Constitutional Jurisprudence of the Federal Republic of Germany. 2nd ed. Rev.a.expanded.-Durham and London, Duke Univ.Press, 1997.

7. Европейский суд по правам человека: избранные решения. М., 2000. Т. 1–2.

8. Обсуждение этих проблем см. в статьях сборника: Diritti e Costituzione nell’Unione Europea. A cura di Gustavo Zagrebelsky. Roma: Laterza, 2003; Philip C. La Constitution européenne. P.: PUF, 2004.

9. Европейская конвенция о правах человека и Европейская социальная хартия: право и практика. М., 1998; Международные акты о правах человека. М.: Норма, 2000; Хартия Европейского союза об основных правах: Комментарий. М.: Юриспруденция, 2001; Хартия Европейского союза об основных правах // Конституции зарубежных государств. М.: Клувер, 2003.

10. Американский федерализм. Федералист. Политические эссе А.Гамильтона, Дж.Мэдисона и Дж.Джея. М.: Весь мир, 2000; Остром В. Смысл американского федерализма. Что такое самоуправляющееся общество. М.: Арена, 1993; Wood G. The Creation of the American Republic 1776–1787. North Carolina: University Press, 1998.

11. Британские политические традиции и реформа власти в России. М., 2005; Медушевский А.Н. Вестминстерская система: перспективы реформы // Космополис. 2005. № 1. С. 82–98.

12. Documents pour servir a l’histoire de l’élaboration de la Constitution du 4 octobre 1958. Paris, 1987–1991. Vol.1–3; L’Écriture de la Constitution de 1958. Sous la direction de D.Maus, l.Favoreu, J.-L.Parodi. P.: Economica, 1992; Témoinages sur l’écriture de la Constitution de 1958. P.: La documentation Française, 1997.

13. Конституции государств Европы. М., 2000. Т. 1–3; см. также: Конституция Португальской Республики // Конституции государств Европейского союза. М.: Норма, 1997.

14. Конституции государств Центральной и Восточной Европы. М., 1997; Конституционное правосудие в посткоммунистических странах. М., 1999; Россия и Совет Европы: перспективы взаимодействия. М., 2001.

15. Медушевский А.Н. Сравнительное конституционное право и политические институты. М., 2002.

16. Об особенностях договорной модели перехода к демократии в Испании см.: Вестник Европы. 2005. Т. XVI.

17. Rubio Llorente F. The Writing of the Constitution of Spain // Constitution Makers on Constitution Making. The Experience of Eight Nations. Ed. By R.A. Goldwin and A.Kaufman. Washington, 1988. P. 239–265; Rubio Llorente F. La forma del poder. Estudios sobre la Constitucion. Madrid: Centro de Estudios Constitucionales, 1997; Sanchez Navarro A.J. La transicion española en sus documentos. Madrid, Centro de Estudios Politicos y Constitucionales, 1998.

18. Конституция Испании вступила в силу 29 декабря 1978 года // Конституции государств Европейского союза. М., 1997.

19. Herrero de Minon M. Derechos historicos y constitucion. Madrid, Taurus, 1998.

20. Опыт канадского федерализма рассмотрен в кн.: Федерализм: система государственных органов и практический опыт их деятельности (российско-канадский проект). М., 1998.

21. Административно-территориальное устройство России. История и современность. М., 2003; Совет Федерации. Эволюция статуса и функций. М., 2003.

22. Bradley A.W. and Ewing K.D. Constitutional and Administrative Law. 13th Edition. Harlow, Pearson, 2003.

23. О теоретических основах деволюции и ее перспективах: Constitutional Futures. A History of the Next Ten Years. Ed. by Prof. R.Hazell. Oxford: Oxford University Press, 1999; Bogdanor V. Devolution in the United Kingdom, Oxford: Oxford University Press, 1999; The Changing Constitution. Ed. by J.Jowell and D.Oliver. 4th Edition. Oxford: Oxford University Press, 2000.

24. Blair’s Britain. England’s Europe. A view from Ireland. Edited by Paul Gillespie. Dublin: The Brunswick Press, 2000.

25. Медушевский А.Н. Теория конституционных циклов. М., 2005.