Полет к солнцу. Наса собирает имена желающих отправиться в полет к солнцу

Перед Солнечным зондом «Паркер» поставлена задача, которую до этого не смог бы выполнить ни один из созданных человеком космических аппаратов. Он займется изучением внешней атмосферы Солнца. Так называемой короны. Для этого он подберется к звезде на расстояние 6,2 миллиона километров, фактически «прикоснувшись» к внешнему слою ее атмосферы. Аппарат будет заниматься не только решением загадок звезды, но еще и пополнит наш багаж знаний о том, каким образом Солнце влияет на магнитосферу нашей планеты. Важность этой миссии сложно переоценить, поскольку все более распространенными становятся технологии, на которые так или иначе влияет активность нашего Светила. Вполне возможно, что данная миссия увеличит наши возможность по изучению Солнечной системы в целом.

50 лет подготовки

Запуск зонда в августе 2018 года стал кульминацией более 50 лет разработок и планирования этой космической миссии. О том, что температура солнечной короны может достигать миллиона градусов Цельсия научное сообщество выяснило еще в 40-х годах прошлого века. Подтверждение существования так называемого солнечного ветра (высокозаряженных ионизированных частиц плазмы, выбрасываемых короной) состоялось в 60-х годах. Однако ученые до сих пор не могут понять, почему температура короны Солнца гораздо выше температуры поверхности звезды. Кроме того, непонятно что именно ускоряет частицы солнечного ветра. Ответы на эти вопросы можно будет получить только при непосредственном контакте с солнечной короной, считают исследователи.

Идея провести подобное исследование впервые была предложена еще в 1958 году. С тех пор несколько космических аппаратов приближались к Солнцу, но ни один из них не сближался со звездой настолько, насколько по прогнозам это должен сделать солнечный зонд «Паркер».

Первый космический аппарат NASA, названный в честь живого человека

Аэрокосмическое агентство NASA давало своим космическим аппаратам самые разные имена, но ни один из них не назывался в честь еще живого человека. Солнечный зонд «Паркер» назван в честь астрофизика Юджина Паркера, который в 1958 году предсказал существование солнечного ветра.

В 50-х годах Паркер вывел сложную теорию о том, как звезды отдают свою энергию. Он ввел понятие «солнечный ветер» для описания каскадных выбросов энергии Солнца и даже предложил теорию, объясняющую причину более высокой температуры солнечной короны по сравнению с поверхностью звезды. Кроме того, астрофизик рассмотрел модель внешней атмосферы Солнца с постоянным истечением вещества из короны и показал, что скорость солнечного ветра растет с удалением от Солнца, достигая сверхзвуковых значений. Ученый также проанализировал влияние расширяющейся короны на магнитное поле в окрестностях Солнца и нашел, что поле должно быть спиральным вследствие вращения Солнца. Его выводы о скорости солнечного ветра и спиральной структуре солнечного магнитного поля были впоследствии подтверждены с помощью космических аппаратов. Сейчас Паркеру 91 год. Несмотря на возраст, 12 августа, в день запуска зонда астрофизик присутствовал на стартовом комплексе.

Солнечный ветер

Основные научные цели миссии будут в целом сосредоточены вокруг секретов, связанных с солнечным ветром. Создающиеся внутри короны порывы могут достигать скорости в 1,6 миллиона километров в час. Ученые из NASA надеются выяснить, почему солнечная корона такая горячая и что именно ускоряет движение солнечного ветра. Эти вещи невозможно выяснить без нахождения рядом с источником механизмов, отвечающих за эти процессы.

До Солнца очень сложно добраться

На самом деле для полета к Солнцу требуется в 55 раз больше энергии, чем на полет к Марсу. Во-первых, расстояние от Земли до нашей звезды составляет порядка 150 миллионов километров. Но расстояние не единственный фактор, выступающий здесь проблемой. Основной проблемой здесь выступает так называемая боковая скорость, то есть скорость относительно желаемого вектора движения.

Для понимая принципа боковой скорости необходимо понимать, как тела двигаются на орбитах. На самом деле все объекты на орбите Солнца бесконечно падают на звезду. Однако боковая скорость не даем им упасть, поскольку они фактически обгоняют тело, на которое падают. Земля движется вокруг Солнца со скоростью 108 000 километров в час. В итоге, когда аппарат сойдет с орбиты Земли, он будет двигаться в пространстве «вперед» и начнет падать на Солнце, но будет постоянно промахиваться, поскольку будет сохраняться показатель его боковой скорости. Для того, чтобы попасть к звезде, аппарату необходимо просто падать.

Для решения вопроса боковой скорости NASA планирует использовать гравитационные маневры вокруг Венеры. Они позволят почти полностью погасить этот показатель, но при этом повысят максимальную скорость движения Солнечного зонда «Паркер», которая на пике сможет составить до 200 километров в секунду.

Гравитационные маневры вокруг Венеры

Чтобы максимально сблизиться с Солнцем, Солнечному зонду «Паркер» придется выполнить несколько гравитационных маневров вокруг Венеры в течение 7 ближайших лет.

После первого пролета Венеры, зонд выйдет на эллиптическую орбиту с периодом 150 дней (2/3 от периода Венеры), делая 3 оборота, когда Венера делает 2. После второго пролета, период уменьшится до 130 дней. Менее чем через 2 оборота (198 дней) космический аппарат встретиться с Венерой в третий раз. Это сократит период до половины венерианского (112,5 дней). На четвертую встречу период будет составлять уже 102 дня. Через 237 дней зонд встретит Венеру в пятый раз, и период вращения сократиться до 96 дней (3/7 от венерианского). Аппарат на этот момент будет делать уже 7 оборотов, когда Венера будет делать только 3. Шестая встреча состоится почти через два года после предыдущей и сократит период до 92 дней (2/5 от венерианского). После еще пяти оборотов вокруг Солнца, зонд встретится с Венерой в седьмой и последний раз, что уменьшит период до 88-89 дней, позволив подойти еще ближе к Солнцу.

Самый быстрый космический аппарат в истории человечества

Благодаря нескольким гравитационным маневрам вокруг Венеры космический аппарат в итоге сможет развить скорость в 692 000 километров в час, что быстрее любого другого космического зонда, построенного человеком.

На данный момент времени самым быстрым космическим аппаратом является зонд «Юнона», предназначенный для изучения Юпитера. Его текущая скорость составляет около 266 тысяч километров в час. Скорость космического аппарата «Вояджер-1», запущенного покорять межзвездное пространство в конце 70-х годов и покинувшего Солнечную систему 35 лет спустя, составляет приблизительно 61 000 километров в час. Максимальная скорость Солнечного зонда «Паркер» более чем в два раза превзойдет скорость «Юноны» и в 11 раз скорость «Вояджера-1».

Тепловой экран

Тепловой экран зонда не менее впечатляет, чем его максимальная скорость. Размер расположенного в фронтальной части аппарата солнечного щита составляет 2,4 метра в диаметре. Он предназначен для отражения экстремального тепла от научного оборудования зонда. Толщина экрана составляет 11,5 сантиметра. Он состоит из углеродной композитной пены, зажатой между двумя углеродными пластинами. Фронтальная пластина, обращенная в сторону Солнца, покрыта специальной белой керамической краской, которая позволяет отражать тепло максимально эффективно. Используемые материалы позволили сделать щит довольно легким. Его вес составляет всего 73 килограмма.

В космосе температура может быть тысячи градусов, но конкретный объект не будет нагреваться, поскольку температура определяется скоростью движения частиц, тогда как тепло измеряется общим количеством энергии, которую они переносят. Частицы могут двигаться быстро (высокая температура), но если их будет немного, то и энергии будет немного (мало тепла). В космосе мало частиц, поэтому немногие из них способны передать энергию аппарату.

Самый автономный космический аппарат

Одно из объяснений эффективности теплового экрана заключается в очень «умном» программном обеспечении, с помощью которого управляется космический аппарат. Когда зонд будет находиться у Солнца то связь между ним и Землей будет в одностороннем порядке прерываться каждые 8 минут. В течение этого времени зонд сможет самостоятельно всего за 10 секунд вносить необходимые коррективы.

Создатели зонда внесли в его программное обеспечение абсолютно все возможные сценарии развития событий, какие только смогли себе представить, поэтому аппарат способен самостоятельно менять угол наклона и поворота защитного экрана при такой необходимости.

Научный сотрудник проекта Солнечного зонда «Паркер» Никола Фокс называет этот аппарат «самым автономным космическим аппаратом, созданным человеком».

Уникальный груз

В марте этого года NASA пригласило общественность принять участие в акции, в рамках которой имена сотен тысяч участников будут помещены на памятную табличку и отправлены к Солнцу вместе с зондом. Одним из участников стал Уильям Шетнер, актер сыгравший капитана Кирка в киноэпопее « ». В общей сложности запрос на добавление своего имени на именную табличку в NASA отправили более 1,1 миллиона человек.

«Это, пожалуй, одна из самых амбициозных и экстремальных разведывательных миссий в истории человечества. Кроме того, космический аппарат повезет с собой столько имен людей, сколько поддержат эту миссию», — заявила научный сотрудник программы Никола Фокс.

Девятаев Михаил Петрович

Полет к солнцу

Девятаев Михаил Петрович

Полет к солнцу

Из предисловия: Книга "Полет к солнцу" - документальное повествование о героическом подвиге группы советских военнопленных - узников фашистского концлагеря Пенемюнде. Автор ее Герой Советского Союза Михаил Петрович Девятаев - военный летчик. В 1944 году его самолет был сбит зенитным огнем над вражеской территорией, летчик оказался в плену. Летчика отправили сначала в Лодзинский, затем в лагеря Кляйн-Кенигсбергский, Заксенхаузен. На остров Узедом в Балтийском море в концлагерь Пенемюнде Девятаев был доставлен сюда как приговоренный "судом" к высшей мере наказания... Читатели узнают о героях перелета, их помыслах и действиях в период подготовки к побегу на самолете в труднейших условиях фашистского концлагеря. На родную землю группа советских храбрецов перелетела 8 февраля 1945 года на бомбардировщике "Хейнкель-111". Самолет вел М. П. Девятаев.

От издательства

Опаленные крылья

Вечерние облака

Товарищи

На грани смерти

Под чужой фамилией

Большие тайны

Пришла зима

Все не так просто

Наш "хейнкель"

Восемь дней жизни

Полет к солнцу

От издательства

Книга "Полет к солнцу" - документальное повествование о героическом подвиге группы советских военнопленных - узников фашистского концлагеря Пенемюнде. Автор ее Герой Советского Союза Михаил Петрович Девятаев военный летчик. В 1944 году его самолет был сбит зенитным огнем над вражеской территорией, летчик оказался в плену. Летчика отправили сначала в Лодзинский, затем в лагеря Кляйн-Кенигсбергский, Заксенхаузен. На остров Узедом в Балтийском море в концлагерь Пенемюнде Девятаев был доставлен сюда как приговоренный "судом" к высшей мере наказания...

Читатели узнают о героях перелета, их помыслах и действиях в период подготовки к побегу на самолете в труднейших условиях фашистского концлагеря. На родную землю группа советских храбрецов перелетела 8 февраля 1945 года на бомбардировщике "Хейнкель-111". Самолет вел М. П. Девятаев.

Воспитанные Коммунистической партией, патриоты Советской Родины совершили подвиг. Любовь к Отчизне окрыляла их, помогала им выдержать безмолвную схватку с сильным, коварным врагом, пользующимся совершенно не ограниченной силой и властью, и выйти победителями.

Главная роль в подготовке побега с аэродрома острова принадлежит подпольной коммунистической организации концлагеря Пенемюнде. Имея огромное негласное влияние на массы военнопленных, она сплачивала их и поднимала на борьбу в тяжелейших условиях, цементировала боевую интернациональную солидарность узников из стран антигитлеровской коалиции, С помощью подпольной партийной организации М. П. Девятаев находился в лагере под чужим именем, администрация не знала о том, что среди заключенных находится советский летчик.

Автор убедительно показал могучую волю советского человека, человека новой формации. "Морально-политические качества советских людей, - отметил Л. И. Брежнев в Отчетном докладе ЦК КПСС на XXIV съезде партии, формируются всем социалистическим укладом нашей жизни, всем ходом дел в обществе, но прежде всего целенаправленной, настойчивой работой партии, всех ее организаций".

Книга М. П. Девятаева "Полет к солнцу", изданная в 1970 году издательством "Советская Украина", представляет собой несколько сокращенный перевод с украинского на русский язык в литературной записи А. М. Хорунжего. Она рассчитана на широкий круг читателей, в первую очередь на молодежь, и, безусловно, послужит благородному делу воспитания у советских людей чувства гордости за наш народ, за нашу Родину.

Опаленные крылья

Очнулся я, вероятно, от грохота канонады. А может, от того, что на меня кто-то пристально смотрел: полные страха глаза глядели через стекло двери. Я увидел двух девушек. На их полотняных сорочках я заметил вышитые ярким мулине цветочки.

Надо мной как бы висел низкий потолок из толстых бревен, вокруг - голые земляные стены. Сквозь окошко, прорубленное наискось, врывался бледный солнечный свет.

Опершись на локти, я попытался подняться, но тут же повалился, почувствовав нестерпимую боль во всем теле.

Тяжелая, словно чужая, нога от ступни до колена вместе с наложенной на нее доской обмотана бинтом. Руки мои - в засохшей крови, в волдырях ожогов. Штанина брюк оборвана. Спина будто бы прилипла к койке.

Девушки продолжали смотреть на меня, в их глазах отражался испуг. Я снова попытался подняться.

О, товарищ обер-лейтенант уже готов к полету, - услышал я мягкий мужской голос. Из темного угла, куда я еще не успел взглянуть, выступил худой высокий человек в черном плаще-дождевике. В его одежде, в прилизанных рыжих волосах мне показалось что-то чужое. Он улыбался, словно обрадовался тому, что я зашевелился. Произнесенная им по-русски фраза еще скрывала от меня страшную правду. Вот он сделал движение, полы его плаща разошлись, и я увидел на нем военный френч, пряжку ремня с орлом и свастикой.

Я закрыл глаза, чувствуя, что куда-то проваливаюсь. Возможно, это ожили в памяти ощущения, прерванные потерей сознания: ведь я действительно долго падал...

Потом в концентрационных лагерях, куда меня забросили на целых полгода, я много раз вспоминал эти минуты пробуждения в землянке и первое впечатление от сознания своего положения пленного. Потом я не раз осмысливал, рассказывал друзьям, как и почему попал в плен, каждый раз все переживал сначала. В лагерях неволи и смерти я испытал чудовищные пытки, увидел трубы крематориев, виселицы, нацеленный в грудь автомат, не раз смотрел в холодные глаза смерти. Но самым тяжелым, самым мучительным так и осталось мгновение, когда увидел над собой железного орла со свастикой.

А сейчас снова содрогнулась земля. Мощные звуки канонады оживили мою память...

Беда случилась со мной вчера, 13 июля 1944 года. Я никогда не впадал в числовую мистику и никогда не жаловался на свою судьбу тринадцатого ребенка у матери, но воздушный бой 13 июля по стечению обстоятельств закончился для меня несчастьем.

В тот день, до предела заполненный гулом орудий и моторов, день начала наступления наших войск на Львовском направлении, я несколько раз ходил на сопровождение бомбардировщиков, в воздушных боях атаковывал "мессершмиттов", "фоккеров", "юнкерсов". Этот вылет был последним в моей биографии летчика-истребителя.

Солнце опускалось за лес, длинные тени сосен стлалась далеко по аэродромному полю, скрывая его тайны. Пилоты, освободив натруженные плечи от парашютных лямок, вылезали на крылья самолетов и медленно расстегивали шлемы. Их ожидал возле командного пункта (КП) грузовик, перевозивший по вечерам авиаторов с фронта в тыл - с аэродрома в село.

Полет к солнцу

Шнеллер!

Это слово, как удар бича, падает на голые костлявые спины заключенных, целого потока их, и оно ползет, втискивается между рядами нар, шевелится по всему длинному коридору барака, рассасывается и вот уже течет назад полосатой чернотой к выходу.

На заправку постели и одевание приходится одна минута. Если в этой утренней битве за жизнь не успеешь - тебя повалят, искалечат, растопчут. Нужно держаться середины потока, чтобы хоть немного тебя поддерживали, несли, как и ты поддерживаешь другого. Я сегодня особенно старательно сохраняю эту спасительную середину, где толпа прячет меня от надзирателей и бандитов.

Свою постель я заправляю кое-как. Мысль работает ясно и решительно: сюда больше не вернусь! Проталкиваюсь за дверь: все условности распорядка к чертовой матери, я должен видеть своих товарищей. Небо очистилось от туч. Сегодня бежим!

Я пробираюсь за бараками через снежные сугробы. На дворе темно, холодно, но одно слово греет меня изнутри, хочется крикнуть во весь голос:

Сегодня!

И нестерпимо хочется затянуться табачным дымом. Давно не чувствовал этого привычного вкуса во рту, но сейчас для меня нет ничего дороже на свете, как увидеть друзей, крикнуть им: сегодня!

Кривоногов стоял среди толпы заключенных возле своего барака. Увидев меня, он схватил за руку выше локтя, стиснул до боли:

Что с тобой? Ведь будут искать.

Сегодня... - лепечу я ему, задыхаясь.

Почему так рано прибежал?

Не видишь, звезды на небе? Сегодня... Достань сигаретку.

У меня нет.

Снимай пуловер, иди выменяй! - я уже проявляю волю, приказываю, не владея собой.

Да ты что? Пуловер?

Становится невыносимо смотреть на него, вялого, испуганного, равнодушного, не способного понять, что значит после стольких дней дождя и снега чистое небо. Почему я прибежал к нему?

Меняй! Завтракаем здесь, обедаем дома, на Родине!

Ваня ловит ртом воздух, старается что-то произнести и не может. Его знобит. В одно мгновение сбрасывает он с себя «мантель», срывает пуловер и исчезает в толпе.

В освещенных комнатах их барака еще мечутся фигуры. Они покидают помещение, затем начнется уборка. В нашем бараке сейчас происходит то же самое. Пока будут подметать, проветривать лютыми сквозняками комнаты, узники будут душиться в уборной. Там бандиты будут искать меня. Они свой приговор никогда не отменяют. Их особенно бесит то, что у меня есть защита - - мои товарищи. О побеге они, конечно, не знают, просто чувствуют, что мы сплочены.

Скорее бы возвращался Ваня.

Вот он. Подает мне две сигареты. И в эту же минуту перед нами вырастает Костя-заводила.

Я видел, куда ты шмыгнул. Тебя ждут в бараке.

Иван выступил вперед со сжатыми кулаками:

Иди и скажи, что не нашел.. Понятно?

Хочешь, чтобы меня отдубасили?

Я затянулся дымом, голова закружилась, все поплыло перед глазами.

Иван двинулся на Костю:

Не хочешь? Так мы сдерем с тебя твою собачью шкуру! Иди!

Пока Иван разговаривает с бандитом, я исчезаю в толпе. Пробираюсь к бараку Соколова. Мне одна кара - последняя расправа вечером. Я ее не вынесу. У меня все тело в болячках. Потому-то сейчас мне все лагерные порядки - ничто! Я больше не раб!..

Третий блок. Владимир распоряжается среди заключенных, что-то поручает делать. Увидев меня, он остолбенел. Я не приблизился к нему - жду, пока подойдет сам.

Сегодня! - говорю я.

Мишка! - вскрикивает он.

Бегу к Немченко.

Часовые в дощатых высоких будках сидят с наведенными на нас пулеметами. Но что стоит сейчас их оружие против дружбы, против нас, против жизни! Мы скоро пролетим над этими будками, над колючей проволокой, над проклятым Вилли Черным, который будет стоять с разинутым ртом, смотреть на наш самолет и ничегошеньки не сможет сделать. Пусть лопнет от злости этот изверг!

Немченко сверлит меня своим единственным удивленным глазом. Тот же вопрос: почему так рано?

Сегодня! В бригаде должны быть только наши люди.

Немченко поправляет свою черную повязку над выбитым глазом и спокойно, твердо говорит:

Сделаю все.

А я иду к Кутергину, к Емецу.

Кутергин задерживает меня, пытливо смотрит в глаза.

Да, да, летим! - теперь уже кричу я ему во весь голос.

Какой-то человек подслушивает нас, вытягивая свою длинную худую шею. Я оборачиваюсь:

Интересно? Прощай, дружище. Больше не увидимся.

Почему? Что такое?

Иду вешаться. Понял? - говорю я ему твердо и громко. Человек крутит пальцем у виска. Он считает меня помешанным. Я весь в синяках, лицо распухшее, перекошенное. Все смотрят на меня, как на сумасшедшего. Может, это и правда. Я переполнен радостью, воображение уносит меня в какие-то дали. Я сейчас соткан из напряжения, чувства опасности и трепещущих нервов. Я смотрю на мир, на узников не теми глазами, какими смотрите вы на меня. Я уже вижу под крыльями самолета родную землю. Я уже иду по родной тверди, а не по камням проклятого острова.

Сказал всем, кому мог. Нужно возвращаться в свой барак. Я должен со всеми прийти на аппельплац и стать, прикипеть своими деревяшками к тому месту, на которое становился ежедневно в течение вот уже больше трех месяцев. Помню это место, оно въелось в мой мозг, как соль в рану. Между двумя передними фигурами я должен видеть угол своего барака - точнее, его стену на ладонь, не больше.

Я должен там стоять обязательно. В последний раз.

Новые мысли, боевое настроение придают мне силы. Я перестал бояться и бандитов, и эсэсовцев, потому что я уже «лечу» над землей, в моих руках самолет с мощными моторами, я умею им управлять, знаю, куда лететь, надо мной - высокое чистое небо.

Откуда-то вынырнул Дима Сердюков. Маленький, взволнованный, смотрит он на меня снизу большими умоляющими глазами:

Кто просит, тому прощают его вину. Жалко смотреть на мальчика, который недавно причинил много неприятностей, но все понял, пережил, покаялся.

Помнишь свои обязанности в экипаже?

Все помню, дядя Миша. Все, что прикажете, - - худенький мальчишка прислонился ко мне своей головкой.

Беги, Дима к Соколову.

Навстречу мне торопливо шагает Емец. Спрашиваю:

Где Лупов?

В бараке. Комендант выстрелил ему в лицо.

Не полетит с нами. На руках не вынесешь, - объясняет мне Емец.

Он не знает, что Лупов не должен лететь с нами.

Угрожающая команда, словно рычаг, расчленила толпу на несколько рядов. Я стал на свое место: вижу угол дома, но стараюсь не выпячиваться в равнении, чтобы не увидели меня бандиты.

Перед началом смотра, как всегда, блоковые нас муштруют: «Митцен аб», «Митцен ауф». Снимаем и надеваем матерчатую шапочку. Я выполняю все аккуратнейшим образом.

Штильгештанген!

«Можно стоять и смирно, пожалуйста. Вытянусь в струну, но это в последний раз».

Ауген линкс!

Надо смотреть влево - там появился комендант. Но пока ему будут докладывать на фланге, можно ослабить ноги.

Уже слышны слова рапорта. Сколько за сутки умерло, сколько больных. И в конце обычная фраза: «Никаких происшествий за истекшие сутки не произошло!» «Да? Не произошло? - думаю я. - Будет же вам, проклятые, сегодня хорошенькое происшествие. Головой придется расплачиваться вам за это!»

Комендант медленно, важно продвигается, его шаги на бетонированной дорожке ближе и ближе. Сотни людей затаили дыхание, замерло биение сердец перед ним. Вот комендант остановился невдалеке, выждал минутку:

У кого есть какие жалобы?

«Посмотрим, как тебя сегодня будут спрашивать о том, сколько бежало на самолете. Что ответишь на это, палач?»

Бегут мои мысли. Во мне ни на минуту не утихает спор с врагами.

Строй расчленяется на ряды, и комендант начинает обход каждого. С вышки бьет прожектор и выхватывает из тьмы фигуру коменданта и то место, где он находится. От коменданта падает длинная, надвигающаяся на нас тень. Страшно смотреть на нее. Он сам и его тень - одинаково властные, жестокие.

Вот он передо мной. Высокий, в новой униформе, его большой, картошкой нос так и притягивает взгляд. Остановился возле меня.

Я устремляю взор куда-то выше, в темноту. Прямо на него смотреть нельзя - ударит. Млеют ноги. Что он скажет?

Гогер копф! - резиновой дубинкой ткнул он в мой подбородок. Я дернул головой. «Летим сегодня!» - мысленно говорю сам себе, глядя в широкую спину коменданта.

По рабочим командам, марш!

Все. Стопудовый камень свалился с плеч. Теперь - на аэродром.

На аэродром!

Люди сразу перемешались, забурлили, отыскивая свои команды.

Расталкивая толпу, ни на что не обращая внимания, я направляюсь к Соколову.

К нему, к нему! Там уже все. Там защитят товарищи. Там наша сила.

Команды ежедневно создавались произвольно, и часто в наши две пятерки становились люди, которых мы совсем не знали, и они не знали нас, да и сами заключенные иногда не придавали значения тому, в какой команде они оказались. Сегодня нам, как никогда, было важно пройти на аэродром той группой, которая давно сложилась. Ведь каждый из нас имел свои нерушимые обязанности. Кроме того, ненадежный человек мог бы завалить весь наш план. Потому-то за десять-пятнадцать минут, когда формировались бригады и отправлялись из лагеря, нам необходимо было устроить все надлежащим образом. Главное - проделать работу Соколову и Немченко. Это они могли выхватить человека из строя и послать его в другую группу, а на его место привести и поставить нужного.

Первая большая бригада в 45 человек собралась, пошла к воротам. Началась проверка по списку, отсчет, передача рабочей силы под власть охраны. Четыре эсэсовца заняли места спереди, сзади и по бокам, и команда отправилась на свой объект. Мы, две пятерки, должны были выходить за ними, и потому так пристально следили за этой процедурой. Вероятно, Соколов был уверен, что в нашей бригаде только свои люди, так как осложнение обнаружилось в последнюю минуту. В нашу бригаду затесалось несколько «чужаков». Рядом с Урбановичем стоял какой-то иностранец.

Наступило замешательство. В таком составе нам выходить за ворота нельзя. Кто-то окликнул Соколова, который уже подался вперед, кто-то самочинно вытолкал одного, позвал из толпы своего, кто-то огрызнулся, замахал руками. Но вот Немченко и Соколов оттиснули непокорных, пригрозили, а в средину втолкнули Диму, Адамова, Емеца. «Шагом марш!», и мы уже в воротах.

Айн, цвай, драй, фир, - пересчитывает часовой, ударяя каждого в грудь, в спину, и, когда он пропустил меня, показалось, что я перешагнул через пропасть.

За нашей небольшой группой стоял уже знакомый нам высокий рыжий, горбоносый эсэсовец. Запомнился он тем, что за малейшую провинность сразу бил куда попало прикладом винтовки. Ненависть к заклятому гитлеровцу сплачивала нашу команду.

Пройдя ворота, вахман, как обычно, передал свою сумку, в которой был противогаз, котелок, ложка, чтобы кто-то из заключенных нес этот груз до места работы. Там, на аэродроме, после обеда несший сумку имел право выскрести, что осталось в миске или котелке, и пойти помыть посуду. Несколько дней подряд мои товарищи передавали мне сумку «Камрада» и рыжего, чтобы я немного подкреплялся. И сегодня она дошла до меня. Взял ее машинальным движением. Я знал, что сегодня ее хозяину-извергу придет конец.

Не буду нести! Не буду служить ему, палачу! - сказал я и бросил сумку на землю.

Хлопцы всполошились. Кто-то подхватил сумку, Соколов поравнялся, накричал на меня.

При входе на аэродром снова задержались для проверки. Местная охрана осматривала кое-как, но сегодня мы опасались ее особенно. На работу мы всегда брали с собой охапку сухих дровишек, дощечек или хвороста, чтобы разжечь костер для вахмана. Эсэсовец ведь иногда и нам позволял подойти к огню на время. Охапка дров... Но в ней сегодня была припрятана железка.

Пропустили. Нужно было подождать мастера. В те дни, когда мы занимались ремонтом капониров, с нами шел старичок мастер, который осуществлял технический надзор за работами. Этот человек веселил нас своим внешним видом и своими наставлениями. Он являлся на службу в тоненьком пальто с бархатным узеньким воротничком, в кепи с наушниками, в модных осенних ботинках. Пальто он подпоясывал офицерским ремнем, на котором висел в кобуре большой парабеллум - все, кто имел дело с заключенными, должны быть вооруженными. Мастер был низкого роста, подслеповатый, прост в обхождении и наивно доверчив. Вот мы, например, вкапываем столб. Берем трамбовку и бьем под одну сторону - столб наклоняется в противоположную. Мастер отходит на некоторое расстояние, присматривается и говорит, что мы слишком подали влево. Мы стоим и разводим руками. «Как он мог наклониться?» Мастер подбегает к нам, успокаивает и детально объясняет, как можно исправить: бейте теперь слева. Несколько кольев трамбуют слева - и столб наклоняется вправо. Но мастера сейчас нет, он побежал куда-то: к ангарам или в столовую погреться. Приходит - столб снова стоит неровно. Старичок, видимо, забыл, какие он давал нам советы, страшно удивлен тем, что столб так намного подался вправо, и снова дает указание. При этом он сочувствует нам, что приходится столько возиться, а мы вздыхаем и беремся за дело: нам выгодно топтаться на месте.

Мастер на ходу застегивает свой ремень. Он и сегодня одет очень легко - значит, чаще будет бегать греться, хотя при разговорах о побеге мы никогда не принимали во внимание нашего мастера.

Рассветало. Темными силуэтами обозначились сооружения, самолеты. Уже срывался ветерок, по небу плыли высокие облачка, но сплошной рев моторов, короткое мигание фар бензозаправщиков, бомбовозов, прожекторов - все говорило о том, что сегодня, после нескольких дней скованной жизни, будет напряженная боевая работа крупной авиационной базы. Я прислушивался ко всем звукам, присматривался к движению, и меня все вдохновляло к действию. Полеты нам нисколько не мешали, наоборот, способствовали осуществлению нашего плана. Среди поднимающихся самолетов, подруливающих к стоянкам, и постоянного гула моторов легче проскользнуть к «нашему». Важно, чтобы наш «хейнкель» был на своем месте. Тучки, снежок нисколько не волновали меня - лететь можно!

Мы остановились, мастер подозвал Немченко и Соколова и долго втолковывал им, как мы должны засыпать и утрамбовать воронки, потом показал им куда-то рукой, и они повели команду к месту работы. Оглядываясь и разъясняя что-то жестами, мастер удалился.

Бригадир провел нас мимо истребителей, у них почти у всех крутились воздушные винты. Он остановил бригаду вблизи грохотавших моторами «юнкерсов». Между двумя капонирами чернело несколько свежих воронок, некоторые из них были прямо на дорожках, по которым, обходя ямы, рулили к старту самолеты.

Будем засыпать, - сказал Соколов и тут же на немецком языке объяснил вахману полученное задание.

Мы переглянулись между собой - никто не пропустил этого сигнала готовности - и взялись за лопаты. Я забрасывал яму землей, перемешанной со снегом, посматривая на удалявшуюся фигуру мастера.

Когда выровняли землю, Немченко приказал передвинуться на другое место. Мы выстроились и направились к новым воронкам. Уже совсем рассвело, как на ладони видно все, что делалось на аэродроме. «Юнкерсы», нагруженные бомбами, один за другим подкатывали к выметенному струями воздуха месту старта, где немка в темной военной форме флажками подевала команды. Сюда же подрулили истребители «фокке-вульфы» и, задерживаясь на несколько минут, парами взлетали.

Все происходило как и на наших аэродромах, и все было мне понятным. Вот мотористы сопровождают до стартовой площадки, придерживая за крыло свой бомбардировщик. Как же нам быть? Но тут же подрулил «юнкерс» без сопровождения, он развернулся, стал против ветра и пошел в разбег. Я перестал следить за остальными.

Воронок было много. Соколов и Немченко понимали, что нам нельзя уходить на другой конец летного поля, далеко от того капонира, где стоял прогретый наш «хейнкель», и потому задерживали нас на этом участке. Работали мы медленно, кое-как. Вахман, увидев, что тут немало дел, приказал разжечь ему костер.

Добыть сухих дубовых или березовых веточек, соломки для растопки - это каждый из нас выполнял с показной старательностью, так как делалось это по сути дела для бригады: глядишь, вахман позволит и нам погреться, а хороший костер делает его добрее.

Прислонив к плечу винтовку, вахман сидел возле костра и грел руки. Мы швыряли в воронки землю со снегом и не спускали с него глаз. Если бы с нами был сегодня добрый наш «Камрад», он бы, конечно, подозвал нас к себе и немного поговорил с нами. Мы уговорили бы его повести нас прямо к капониру «хейнкеля» и поступили бы с ним так, как он того заслуживал: связали бы его. Этот же вахман бдительно реагировал на каждый наш взгляд, на каждый шаг, не подпускал никого близко к себе, а между тем решающим для осуществления нашего плана было именно это - избавиться от охранника, вооруженного винтовкой.

«Грейся, - думал я, - утешай себя тем, что вот и еще один день твоей службы кончится благополучно, тебе выплатят за него деньги, и ты возвратишься домой, вкусно поешь, мягко поспишь. Грейся. Час твой уже пробил...» Кто-то приблизился к охраннику с дровами и тот предупреждающе выставил перед собой винтовку.

Напряжение нарастало. Решающие минуты приближались.

Землю мы не утрамбовывали - пусть она через несколько дней осядет, и снова пошлют кого-то по нашему следу. Но в эту здоровенную воронку, возле которой мы топтались, я полез на дно первым. Хоть вахман и был от нас на некотором расстоянии, все-таки с разговорами между собой нужно было быть очень осторожными. Соколов спрыгнул ко мне.

Пора, - сказал я.

Произнес я это слово почти беззвучно, одним выдохом.

Может, сегодня не будем? Много людей на аэродроме, - услышал я в ответ.

Я зажал ему рот ладонью:

Вот! - выхватил я из своего кармана давно припасенный нож. - Это мне сделали наши ребята. Они ждут сигнала. Если вы с Немченко будете тянуть, я сам убью немца, захвачу самолет и убегу, а вам завтра смерть!

Соколов окликнул Немченко, тот сполз в воронку, и мы принялись живо утаптывать землю. Немченко понимал, что его позвали сюда не для этого, он работал и ждал.

Мы выкарабкались из ямы. К Соколову подошел Кривоногов. Он догадался, что мы советовались, ждал приказа.

Идем к морю. Там...

Наспех кое-как засыпали воронку, и Немченко выстроил команду, объяснил, куда идти. Вахман покинул свой костер.

Сколько планов мы обсуждали и вдруг начали действовать совершенно неожиданно. Шли к морю, туда где за крайним капониром тоже могли быть воронки, чтобы там, в глухом месте, избавиться от охранника. Шагаем к морю, сгибаясь против ветра. Иван Кривоногов прячет за пазухой железку, я - нож. А в мешке кусок металла. Товарищи догадываются, почему вдруг нас так спешно перебрасывают с одного конца на другой, покорно идут, торопятся. Скорее бы, скорее покончить с такой мукой! Возврата нет.

Вахман послушно идет за нами.

Некоторое время мы шли мимо стоянок самолетов. Возле них встречались люди. Вдруг я увидел один капонир свободный - возможно, сюда «юнкерс» не возвратился несколько дней тому назад, так как там не было никаких следов его пребывания. Рядом, метрах в десяти, механики готовили бомбардировщик к вылету: они прогревали моторы, укладывали в люки бомбы. Идем дальше. Вижу капонир и самолет с запущенными моторами, людей мало.., В моей голове молниеносно рождается совершенно неожиданный план. От внезапно осенившей меня мысли я чуть не вскрикнул, и приказал немедленно остановиться.

Приблизясь к Соколову, я говорю:

Захватываем этот самолет!

Вероятно, все услышали мои слова: группа сбилась теснее, ждала, что скажу дальше. Я не советовал, а приказывал:

Возле «юнкерса» летчиков нет, только техники. Видите, в кабине один, второй на крыле. Ваня, ты - в кабину, я с Немченко - на крыло! Кутергин, тебе переодеваться не нужно.

Все услышали мои слова, и команда без приказа сама повернула к капониру.

Я неотрывно слежу за «юнкерсом», так как готовность самолета сейчас самое важное для нас. Судьба охранника уже не волновала меня: мы спрячемся за высокими валами, и грохот моторов заглушит все...

Заревел еще один мотор. У четвертого медленно прокручивается винт, вот-вот заработает во всю силу. Мы подходим к капониру. Еще несколько шагов, и мой условный сигнал превратит покорных рабов в отважных бойцов. Я прикован взглядом к самолету. Только бы там было все в порядке... Но что это? Я не вижу одного элерона. Отцепили его...

Машина непригодна, не полетит! - я говорю это громко, чтобы все услышали и поняли, что не следует начинать.

И все, словно натолкнувшись на незримую преграду, остановились.

А куда же, для чего идти дальше? Вахман понял, что произошло - команда самовольно приблизилась к самолету с работающими моторами, - гаркнул: «Хальт!» Мы стояли на одном месте, запыхавшиеся, уставшие и растерянные. Что же будет? Куда мы забрели и для чего? Я чувствовал себя беспомощным, уничтоженным. Что было бы, если мы убили бы вахмана? Как я не заметил раньше этого «общипанного» крыла? Почему не догадался, что раз здесь нет летчиков, с машиной не все в порядке?

Снова раскаяние, самобичевание, гнетущая виновность, снова укоризненные взгляды товарищей, глухое, разочарование, угнетенность. Это уже было, такое знакомо нам, но поправима ли ошибка? Не погубит ли она и нашу идею, и нас?..

Мы еще стояли, словно вросли в землю, смотрели на самолет, который жестоко подвел нас, как вдруг сзади заорал вахман:

Почему шли сюда? Зачем так близко подошли к самолету? Какую работу должны были выполнять? Свиньи! Идиоты! Дубины!..

У самолета техники услышали голос охранника и тоже панически заметались. Немецкие авиатехники, вероятно, и впрямь еще никогда не видели, чтобы заключенные целой группой так близко подходили к машине. Схватив лопаты, техники выскочили нам навстречу, чтобы защищать себя и машину.

Ну, конечно, нам путь только назад, только поворот на сто восемьдесят градусов. Охранник озверел. Он сердится на самого себя за свою оплошность. А то, что у нас была попытка подойти к боевому самолету и сделать что-то недопустимое, на этот счет у него, видимо, не было сомнения. Он наскочил на крайних и, ругаясь, выкрикивая оскорбления, начал бить людей по спинам, по головам прикладом винтовки.

Шнель! Шнель!

Мы уже шли, но он требовал бежать. И мы налегли на ноги, так как нас настигали техники со своим оружием. Кому-нибудь да рассекут голову.

Вахман приказал остановиться. Он подозвал Соколова и скомандовал вести бригаду бегом к ангарам. Мы услышали это распоряжение, и всем стало ясно: пригонят туда, где много немцев, охранников, и кто-то из нас поплатится своей жизнью.

Как спасти дело? Как исправить ошибку?

Соколов, тяжело дыша, бежит рядом со мной - он не в строю, но, вижу, старается держаться рядом. Он, как и все, в отчаянии. Не знает, как смягчить гнев эсэсовца. Может, он ждет совета от меня? Может, пристраивался что-то сказать мне в упрек? Я искоса поглядываю на него, смотрю себе под ноги. Неужели это все, на что мы способны? Что, что делать?!

Володька бежит со мной плечо в плечо. «Ну, что же дальше? Что?» - это я слышу в его надрывном дыхании. Слышу в ритмичном шарканье по земле тяжелых деревяшек. Сколько еще бежать? Разрывается грудь...

К ангарам не веди, - бросаю Соколову. - Пожалуется - расстреляют... тебя первого.

Соколов как-то больно посмотрел на меня и еще несколько минут бежал молча. И вдруг - упал на мокрый снег, прямо в грязь. Это вызвало какой-то сдавленный стон. Всем было жаль товарища, но никто ничем не мог помочь ему: приказано бежать. Будучи крайним в строю, я успел оглянуться и увидел, как на Соколова едва не наступил охранник.

Соколов поднялся на руках и, лежа, громко взмолился, обращаясь к вахману:

Герр ефрейтор, нам же приказали привести в порядок покинутый капонир. За что же вы нас?

Вахман заколебался.

Хальт! - крикнул он, и все сразу остановились. Мы старались отдышаться, оглядывались и прислушивались к тому, что говорил Соколов:

Герр ефрейтор, нам же нужно ремонтировать капонир. Я же договорился, герр ефрейтор, что сюда привезут обед и вам, и нам.

Охранник не имел основания не верить заместителю бригадира, обращавшемуся к нему по-немецки так искренне. Он, видимо, почувствовал себя в некоторой степени виноватым за то, что ему почудилось, и за то, что прогнал нас почти с километр форсированным маршем. Теперь он все взвесит и примет свое решение. Он еще немного подумает. Не обманывают ли его? Конечно же, нет, ведь это помощник капо так умоляюще смотрит ему в глаза, лежа на земле, погрузив руки в грязь. Да и откуда такая подозрительность, когда команда просто шла к намеченному объекту? Пусть возвращаются, пусть работают. Там в затишье можно будет разжечь костер, подогреть суп, пообедать. Почему техники подняли такой галдеж? Зачем узникам их «юнкерс»?.!

И вот мы возвращаемся к пустому капониру. Острые, тревожные и решительные взгляды, взгляды-сигналы передавались от одного к другому. Сердца снова неудержимо бились предчувствием свободы.

Вахман уступил нам, привел туда, куда мы просились, поверил, но в душе его, надо полагать, еще бродила настороженность, предчувствие недоброго. Мы так набросились на работу, бессмысленную и никому не нужную, что над капониром поднялся снежный вихрь. Размели сугроб, добрались до опор и стали их выравнивать и утрамбовывать, стуча и мотаясь вокруг столба, словно на пожаре.

Нам необходимо было убедить вахмана, что мы трудимся на совесть. Но, вероятно, наши старания не производили на него должного впечатления: он остановился метрах в тридцати и настороженно наблюдал. Никто уже не посматривал в его сторону, мы прикидывались занятыми делом, равнодушными к целому свету, не то, что к охраннику, хотя я, например, все время следил за поведением вахмана, за каждым его движением. С ним прежде всего была связана теперь наша судьба...

Промерз, наконец, вахман, заложил руки в рукава, придерживая на животе винтовку, заходил, затанцевал. Достает из кармана портсигар, чиркнув зажигалкой, закуривает. Но винтовку на плечо не вешает, держит ее перед собой наготове.

А время идет неумолимо. Скоро обеденный перерыв. Кто-то из хлопцев, взобравшись на вал, сообщил:

На «хейнкеле» зачехляют моторы!

Значит, вот-вот техники покинут стоянки. Если сейчас мы не добьемся своего... Земля, казалось, жгла ноги, небосвод наполнялся все нарастающим тревожным звоном.

Соберите дровишек... Напомните ему о костре, - посоветовал я.

Прямо на входе в капонир выросла горка сухого хвороста, который нужно было только поджечь.

Нашу хитрость вахман не разгадал и бросил нам свою зажигалку. Запрыгало над кучей дров пламя, запахло дымом...

Огонь должен служить доброму настроению, но вахман накричал на нас, чтобы отошли от костра. Кто-то из наших товарищей приник к теплу, не успел вовремя отскочить, и немец немилосердно ударил его прикладом:

Видеть, как бьют прикладом в висок за то, что человек протягивал руки к пламени, нам не впервые. Но я обрадовался этому жестокому толчку. Этот удар вахмана был смертным приговором ему самому.

Мы сгрудились в углу, далеко от охранника и я сказал Соколову:

Выгляни, нет ли кого поблизости.

Соколов умел хитрить и в такие напряженные моменты. Он не стал карабкаться вверх, а обратился к вахману:

Герр ефрейтор, разрешите взглянуть, не везут ли нам обед.

О, я! - вахман был почти вежлив.

Соколов, стоя на валу, подал мне знак: нет никого. Я моргнул Кривоногову: «Заходи». Ваня держал свою железку наготове и направился вдоль ограды, чтобы подойти к вахману с тыла.

Кто из нашей группы знал, что убийство - это освобождение, тот волновался, ждал решительной, победной минуты. Но среди нас были и неосведомленные - те вытаращились на Кривоногова.

Он уже стоял позади ефрейтора, который сидел на корточках возле огня и грел руки. Иван сжимал в руках железный прут, глаза его пылали. И в такую минуту Иван владел собой и не торопился в своем мужественном и святом деле. Он словно спрашивал меня взглядом: «Бить?» Я прочел этот вопрос в его сверхчеловеческой, неслыханной выдержке, в сверкающих гневом, широко раскрытых глазах.

Я стоял точно напротив Кривоногова, впереди вахмана, на некотором расстоянии от него и пошел прямо на вахмана. Боялся, что тот оглянется, увидит за собой Кривоногова и успеет пальнуть из винтовки. Нужно было отвлечь его внимание на себя. Но видя Кривоногова, готового размозжить голову эсэсовцу, по виду полного решимости мстителя, я сам озверел. Вахман смотрел на меня и не мог понять, что со мной творится. Почему я надвигаюсь на него с голыми руками?

Я сделал еще несколько шагов. Чувствуя невыразимую, радость оттого, что враг уже в наших руках, и все-таки не крикнул, а только кивнул: «Бей!»

Кривоногов выждал, определил для удара место и его удар был сокрушительным.

В последний миг вахман посмотрел мне в глаза - первый и последний раз. Его глаза были полны страха, ужаса.

Он повалился на землю, а к Кривоногову бросились несколько наших товарищей с кулаками, с перекошенными от испуга лицами. Убийство немца - смерть всем. Для чего он это сделал?

Я схватил винтовку, лежавшую на земле, щелкнул затвором:

Назад! Кто тронет Кривоногова - пуля в лоб! Мы сейчас полетим на Родину!

Лица товарищей озарились догадкой. Я отдал винтовку Кривоногову и, потянув за руку Соколова, подался из капонира. Тут каждый знал свои обязанности, а мне нужно пробираться к самолету. Дорога каждая секунда. Скорее, скорее к «хейнкелю»!

Расчет на немецкую пунктуальность еле не подвел нас в самом начале дела. Мы подкрадываемся к капониру, подползаем по-пластунски, чтобы нас не увидели издали, и вдруг слышим там, за валом, голоса. Падаем лицом в снег. Значит, механики еще не ушли на обед. Нужно лежать, пока они не покинут капонир. Мы лежим как раз против тылового выхода. Если кто-нибудь направится сюда, нам конец. Я слышу, как у меня надрывно бьется сердце. Я боюсь, что оно разорвется, что его стук услышат немцы.

Мы постепенно дотянулись до краешка маскировочной сетки и заслонились ею. Следим за механиками. Да, они заканчивают работу, уже убирают инструменты, ставят на привычное место стремянку - под крыло. Уходят!

Мы выждали минутку и кинулись к самолету. Под широкими крыльями «хейнкеля» я вдруг почувствовал страх перед ним. Какой же он огромный! Смогу ли я поднять его в воздух? Такая машина и такие слабые у меня руки, ноги...

Внизу есть отверстие - лаз, и я стал нажимать, чтобы открыть его, он, оказывается, на замке. Ключа у нас, понятно, нет. Я метнулся к бомболюку - тоже не открывается. Соколов стоит рядом, растерянно смотрит на меня, ждет.

Подсади, - прошу его, - выберусь на крыло.

Соколов обхватил меня, я вцепился в крыло. Пальцы скользят по мокрым заклепкам. У Володьки не хватает сил. Я повис и тут же упал на землю. Увидел струбцинку - думал ею ударить по замку, но она слишком легка для этого, нужно что-то потяжелее. Колодка! Это подойдет. Стукнул раз, второй, и дюралюминий подался, провалился. Всунул в отверстие руку, оттянул замок - дверца открылась. Вытащил назад - рука поцарапана, кровоточит.

Фюзеляж, куда я проник, показался мне настоящим домом. Такого я еще не видел. Бросился в кабину. Она была большая, выпуклая, вся из стекла. Высота, на которой я оказался, просторность кабины, огромное количество приборов, кнопок, проводков, сигнальных глазков - все ошеломило меня.

Передо мной было сиденье пилота, слева скамья, покрытая черным дерматином, наверно, для штурмана. Я опустился на сиденье и провалился в него так, что мои ноги задрались вверх. Летчик под себя непременно подкладывает сложенный в мешок парашют, у меня парашюта не было. Какой-то ящик попался мне на глаза, я швырнул его на сиденье, сел сверху. Достаю ногами до рычагов, руками - до доски приборов, теперь могу опереться спиной о кресло.

Снимай чехлы! - это команда Володьке, который стоял на полу, подо мной, и слышал, как я стучал, хозяйничал в пустой, гулкой машине.

Володька быстро сорвал чехол с одного мотора. Лопасти винта перед глазами, рычаги под ногами, ручка управления в руках - этого для летчика достаточно, чтобы и в таких условиях овладеть собой, сосредоточиться, почувствовать себя сильным. Я нашел насос, несколько раз качнул горючее, потом установил зажигание и, помня, как делал это, рисуясь, немецкий офицер, за которым я наблюдал недавно, нажал на кнопку стартера.

Никакого движения. Мотор молчит.

Как же это я забыл, что позади меня есть маленький рубильничек и что именно с его помощью нужно пустить аккумуляторный ток к моторам и приборам? Я обрадовался, что вспомнил это, и, обернувшись, уверенно включил его. Снова нажал на стартер. Ни одна стрелка не пошевельнулась. Тока не было.

Почему же я не начал с присоединения аккумулятора? Какие примитивные ошибки! Ведь там, за бронеспинкой, стоит целая аккумуляторная батарея, которой пользуются при запуске моторов. Только в этом причина!

Я бросился к бронеспинке, отклонил ее.

Там было пусто.

Клеммы свисали, аккумуляторов не было.

Мысль о крахе, о провале парализовала меня. Ноги отказались мне служить. Я упал. Память еще зафиксировала момент удара головой о что-то твердое.

Может, холодное железо, на котором я лежал, может, голоса, а может, неунимающаяся тревога души вместе со всем пробудили меня. Я лежал минуту, пять или десять - не знаю. Но сразу же вспомнил, что случилось.

Я поднялся на руках, опять увидел пустоту за спинкой сиденья. Подполз к люку. Внизу стояли все мои товарищи. Первым я увидел в полной обмундировке «немецкого солдата» - Петра Кутергина. Возле него - Соколов, Немченко, Дима, Емец, Урбанович, Адамов. Они смотрели через отверстие на меня. Видно, они только что звали меня, потому что, когда я показался, в их глазах, полных смертельного ужаса, промелькнуло радостное, разительное удивление. «Он там что-то делает...»

Заговорили все сразу:

Почему не заводишь!

Не выходит у тебя?!

Что же делать?

Я высунулся из люка, приблизился к товарищам:

Нет аккумуляторов.

Кто-то охнул, словно насмерть простреленный пулей.

Нужно искать тележку! Ищите! Помните, мы видели ее.

И сразу никого из них не стало. Они разлетелись в разные стороны. Я еще хотел им сказать, что без аккумуляторов всем нам смерть, но говорить было некому.

Замешательство, неуверенность прошли. Я вскочил на ноги совсем не таким, каким был минуту назад, полный энергии, силы.

Смотрю - катят тележку, а на ней аккумуляторная батарея. Уже кто-то тащит лесенку, скрежеща колесиками, уже с ее ступеньки протягивают мне кабель. Проделываем все так точно, как и тот немец, что демонстрировал нам свое совершенное владение техникой.

Чехлы! - я смело бросаю этот приказ, ибо держу в руках кабель с большим штепселем. Я сам видел, куда его вставляли, теперь я уверен в себе.

Одни сдирают чехлы, другие снимают струбцинки, а я, включив ток, чувствую, как он гудит в приборах, вижу, как запрыгали стрелки, засветились разноцветные глазки.

Теперь мы получили силу и крылья.

Давай, Миша! - кто-то подбадривает, положив руки на мою спину.

От волнения становится жарко, пот ручьями льется по лицу. Не хватает воздуха. Я рванул с себя «мантель» и куртку, подложил их под себя, чтобы мягче сидеть, остался в одной нижней сорочке. Взгляд только на приборы, все внимание - только машине! Думаю: «Не горячись. Теперь все в твоих руках. Все нужно делать последовательно».

Наш высокий «вахман», в шинели со знаком эсэсовца, подпоясанный ремнем, проворно распоряжается внизу. Он разбрасывает в сторону все, что может помешать машине, и от радости иногда вскидывает над собой обе руки. Кривоногов, вижу, стоит с винтовкой, оберегает подступы к нашей «крепости».

Плавно нажимаю на кнопку стартера. Мотор зашумел жу-жу-жу! Спокойно включаю «лапкой» зажигание, мотор несколько раз фыркнул и загудел. Увеличиваю газ - заревел. Круг винта стал чистым, прозрачным.

Друзья от восторга дают в плечи радостные легкие пинки.

Запускаю второй мотор.

Аэродром равнодушен к гулу нашего самолета. Мне легко представить, как реагируют на это техники, летчики. Они спокойно обедают... А потому я не боюсь дать полный газ и испытать мотор на разных оборотах. Чувствую себя уверенно, даже беспечно. Никто уже не остановит нас на разбеге, не помешает взлететь. Воздушные винты рвут машину вперед. Только убери из-под колес шасси колодки, только отпусти тормоза - и покатится. Но это делать еще рано, пусть нагреются моторы. Между тем я еще раз осматриваю приборы и оборудование кабины. Я знаю назначение не всей аппаратуры, но ничего, разгадаю потом, во время полета.

Можно уже подать сигнал Кривоногову, чтобы убрал колодки и поднимался к нам. Кивка головы для этого достаточно - Ваня метнулся к колесам. Я поднялся с сиденья, слежу за его усилиями. Иван пробует выдернуть колодку и не может - колесо придавило ее. Я машу Ивану, чтобы он нажал на защелку и сложил колодку, тогда легко можно выдернуть ее, мы не раз условно проделывали это. Мои товарищи, которые раньше никогда не стояли возле самолета с ревущими моторами, безупречно подготовили машину к полету. И какому полету! Иван переволновался больше всех, он расправился с вахманом и, бедняга, все забыл. Выпрямился, смотрит на меня и показывает руками: сдай, мол, немного назад. Я захохотал так, как никогда в жизни не смеялся. «Сдай назад». Многое можно проделать с самолетом, только подать его назад с помощью винтов никак нельзя. Я прокричал Соколову над ухом, тот прыгнул вниз, показал Ивану, как нужно сжать колодку. И вот они уже в самолете. Сидят рядом со мной, ждут, когда тронемся с места.

Нам нужно прорваться на старт. Только оттуда можно начинать разбег - против ветра, на открытую половину аэродромного поля.

Я приказал всем спрятаться в фюзеляже. Плотнее усаживаюсь на сиденье. Еще пробую моторы. Они откликаются знакомым голосом мощи, согласия и готовности ринуться в высоту. Осмотрел машину с левого до правого крыла. Так учили меня в школе, плавно подаю рычаги газа, машина тихо двинулась вперед. Придержал тормозами - останавливается. Все в порядке. Теперь - полный газ.

«Хейнкель» покатился по бетонированной дорожке.

Чужая машина, чужое небо, чужая земля - не предайте нас, людей, выстрадавших голод и боли, стремящихся осуществить право спастись от смерти. Послужите нам, и мы не раз на своем веку вспомним вас добрым словом. У нас впереди вся жизнь, мы сегодня рождаемся вторично.

Я произношу такие, а может, подобные слова. Я молю моторы, каждый тросик и винтик нашего самолета, стократ проклятую нами вражью землю, в конце концов - просто частицу планеты, по которой нам нужно немножко пробежать, чтобы оторваться от нее и взмыть в небо.

Самолет пробежал несколько десятков метров и оказался среди летного поля. Отсюда видно во все стороны, но видно и нас. Мы долго были ничем, толпой, ежедневно смотрели только себе под ноги, только бы не споткнуться и не упасть навсегда. Самолет поднял нас, у каждого на душе стало просторно, светло. Но в кабине я как на экране. Моя нижняя сорочка сразу бросается в глаза, а рулить нужно по дорожке, по которой пробегают «мессершмитты», возвращающиеся с боевого вылета. Свернуть же с бетонки невозможно, там увязнешь. Мне остается только пригнуться на сиденье, так втянуть голову в плечи, словно спрятать себя в самом себе.

Летчики, проносясь на машинах мимо, выглядывают из своих кабин, замечают что-то необычное, но, вероятно, не успевают хорошенько разглядеть меня. При встречах с самолетами я разгоняю машину, чтобы скорее проскочить мимо.

Над аэродромом появляется группа «юнкерсов» - они пришли с фронта и по одному будут приземляться на ту бетонированную полосу, по которой мой самолет должен разбежаться.

Женщина в темном комбинезоне стоит на старте и, поднимая флажок, принимает «юнкерсов». Она пока не обращает на меня внимания, ей некогда. А я не буду приближаться к ней: возле нее телефон - прямая связь с дежурным по аэродрому.

Чтобы выиграть время, я гоню свой самолет в направлении к ангарам и возвращаюсь к старту, когда сел последний «юнкерс». Не ожидая разрешения на взлет, срезаю угол поворота, выскакиваю на бетонку и - моторы на полную мощность!

Винты загребли воздух.

Земля побежала, поплыла, полетела под нами. Мыслями, чувствами мы устремились в небо. Мое внимание - на моторах: они должны работать синхронно, на двух я никогда не взлетал, а взгляд - на маленьком холмике в конце аэродрома. Ориентир!

Крылья уже набрали достаточную силу. Пора отрывать самолет от земли. Для этого необходимо поставить машину в такое положение, чтобы она опиралась не на три точки, а на две. Подаю ручку управления вперед. «Хвост» не поднимается. Нажимаю на ручку сильнее, налегаю на нее всем телом - «хейнкель» продолжает бешено нестись по бетону на трех колесах не отрываясь.

Какие-то неведомые силы отдают штурвал назад. Они сильнее моих рук.

Неужели малая скорость?

Нет, она вполне достаточна.

Я еще нажимаю на штурвал, самолет клонится то влево, то на правое крыло, как подстреленная птица. Я опускаю штурвал. Так мне не взлететь...

Самолет мчится к морю.

Что же я недосмотрел?

Я еще разгадывал причины. У меня было несколько секунд на то, чтобы исправить ошибку и продолжать взлет. Я владел собой. А машиной? Что с ней?

Что же?! Что?!

Возможно, не сняты струбцины с хвостового оперения, и оно не реагирует на мои движения. Нужно прекращать взлет...

Огромный простор моря наплывает на меня.

Резко убираю газ, моторы смолкают. Скорость не уменьшается, ибо аэродром имеет пологий склон к берегу.

Забыто все: товарищи, побег, окружение. Остались только я и машина. Мы вдвоем. Самолет несет меня в море. Я дал ему разбег, он послушно подчинился мне, но не хочет отрываться от земли, а я не могу... Теперь я должен спасаться от него.

Предел обычного торможения и сбавления хода уже пройден. Я миновал его и вступил в полосу смерти. Страх охватил меня. Но я еще держал штурвал в руках, мои ноги стояли на рычагах тормозов. Я буду спасаться до последней секунды.

Резко нажал тормоза. «Хвост» самолета поднялся. Если бы я не отпустил тормозов, «хейнкель» перевернулся бы через себя, скапотировал бы, и мы все остались бы под его обломками или сгорели вместе с ним.

Отпустил тормоза, и «костыль» грохнул о бетонку. Еще раз, еще! Рву скорость! Она уже значительно меньше, но разворачиваться еще нельзя.

Кончилась бетонка, катимся по снегу, песку, траве. Уже видны камни, о которые разбиваются волны.

Осталось мгновение жизни.

Ни мысли, ни надежды, ни выхода. Но нет и той растерянности, которая парализует мозг. Я весь во власти интуиции, инстинкта самосохранения.

Зажмуриваюсь - море уже слишком близко, чтобы смотреть вперед. Последние заученные движения: изо всех сил жму на тормоз левого колеса и увеличиваю обороты правого мотора. Самолет на последних метрах ровной площадки, перед самой пропастью, разворачивается с неслыханным, невиданным юзом... Он так накреняется, что одно крыло и колесо поднимаются в воздух, а другое пропахивает землю.

Оглушительный удар о грунт.

В кабине вдруг потемнело, стало совсем темно.

Что это? Дым? Горит самолет?

Нет, его окутывает пыль, снег. Сломались шасси, и самолет пополз по земле? Нет, мы стоим на колесах, воздушные винты крутятся, моторы работают. Туча поднятой нашим разворотом пыли проплывает, в кабине посветлело.

Да, наш «хейнкель» стоит над самым обрывом, но нигде не поврежден и перед нами снова поле аэродрома. Мы еще можем побороться за жизнь.

Товарищи обступили, ждут, что я буду делать дальше. Володя Соколов смотрит мне в глаза, ищет объяснений, ответа на все, что произошло, что будет.

Я кричу ему прямо в лицо:

Спустись и посмотри, не остались ли струбцинки!

Володька нырнул в люк. В нашем распоряжении секунды времени. Товарищи, встревоженные, смотрят полными беспокойства и нетерпения глазами, ждут моих действий. Я кляну себя, что затеял побег на бомбардировщике, которого не знаю и потому не могу поднять в небо. Почему не убежал до сих пор на «мессершмитте»? Почему не думал о будущем покинутых в лагере, об ответственности за жизнь тех, кого возьму с собой на самолет?

Аэродром точно так же, как и десять минут назад, расстилался перед нами. Но сейчас он был уже иным. Ведь стартер запомнила, как мы обошли ее и без разрешения на вылет, по-пиратски побежали вперед. Женщина в черном уже, наверное, сообщила дежурному об этом. Туча пыли прошла через все поле, и ее, вероятно, заметили все.

Володя влезает в самолет, кричит, жестикулируя: никаких струбцинок!

Я понимаю его донесение, пробую штурвалом руль высоты, убеждаюсь, что это так, и мысли разрывают мозг: что же дальше? Что с самолетом?

К нашему «хейнкелю», который стоит над самым обрывом, бегут какие-то люди. Они взбираются на кручу там, где разместилась батарея зенитчиков.

Я не раз видел стволы пушек, густо торчащих вокруг аэродрома. Огневые позиции зенитчиков мне были ни к чему, я никогда не обращал на них внимания, и при обсуждении плана нашего побега мы никогда не учитывали их. Наш полет представлялся нам молниеносным, и зенитки нам не помеха.

Из книги …Я постепенно познаю… автора Гафт Валентин Иосифович

ПОЛЕТ На небо взлетел писатель, Звездный час его настал. Легок, пуст, парит в халате, Всё, должно быть,

Из книги С Антарктидой - только на "Вы": Записки летчика Полярной авиации автора Карпий Василий Михайлович

Летим к Солнцу Миньков, запорошенный снегом, вваливается в наш домик. На лице, иссеченном снегом, обычная добрая улыбка, от которой на душе каждого из нас становится светлей.- Артель, я был на аэродроме. Машины в порядке, но заметены по самую крышу. Придется поработать, пока

Из книги Жизнеописание святого Франциска Ассизского автора Яковелли Анаклето

Глава XXIII, в которой рассказывается, как св. Франциск создал «Гимн брату Солнцу» и как примирил епископа и подесту Ассизи. Заповеди говорят нам о любви к Богу и отдельно о любви к ближнему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем

Из книги Гумилев и другие мужчины «дикой девочки» автора Бояджиева Людмила Григорьевна

Глава 5 «Прости, что я жила скорбя, И солнцу радовалась мало». А.А. Летом 1905 года Анне исполнилось шестнадцать. Она закончила лицей. Родители развелись, отец ушел к другой женщине. Семья потеряла дом и была вынуждена скитаться по родне, живущей в южных городах России… Мир

Из книги Левитан автора Пророкова С.

III К СОЛНЦУ ЕЩЕ НЕ СТАЯЛ СНЕГНедавно построенный дом на берегу озера стал обитаем. Левитан в высоких сапогах, с этюдником и ружьем через плечо пересек снежную поляну. Он вошел в ателье, раздвинул шторы, и в большие окна брызнул ослепительно-ясный свет, какой бывает только в

Из книги Друзья в небе автора Водопьянов Михаил Васильевич

Полет из ада Наконец, в ясное, солнечное утро 8 февраля 1945 года Девятаев обратил внимание на новый двухмоторный бомбардировщик «хейикель-114», который готовился к полету. К машине подвозили горючее, прогревали моторы. Рабочей команде удалось приблизиться к нему. Узники

Из книги В страну ледяного молчания автора Муханов Леонид Филиппович

НАВСТРЕЧУ НЕЗАХОДЯЩЕМУ СОЛНЦУ Туман, мелкий дождик.Крепкий „полуночник“ поднимает волну. Небо сплошь задернуто свинцовыми тучами.Идем вдоль берегов Новой Земли, разделенной проливом Маточкиным Шаром на два больших острова. Западная сторона Новой Земли заселена

Из книги Красные фонари автора Гафт Валентин Иосифович

Полет На небо взлетел писатель, Звездный час его настал. Легок, пуст, парит в халате, Все, должно быть,

Из книги Луначарский автора Борев Юрий Борисович

Глава сороковая НАВСТРЕЧУ СОЛНЦУ Жизнь А. В. Луначарского в последние его годы омрачала тяжелая болезнь сердца и глаз. Он прожил всего 58 лет 1 месяц и 15 дней. Корней Иванович Чуковский любил присловье: «Русский писатель должен жить долго». Конечно, долгая жизнь желательна

Из книги Хюррем. Знаменитая возлюбленная султана Сулеймана автора Бенуа Софья

Глава 16 Михримах. Луне и солнцу встретиться не суждено Настала очередь рассказать о судьбе единственной дочери султана Сулеймана Великолепного и его жены «смеющейся» Хюррем Султан – о Михримах Султан (1522–1578), которая была одной из немногих из османских принцесс,

Из книги Идиотка автора Коренева Елена Алексеевна

Глава 20. Посвящение солнцу и небу В середине третьего курса, в первые месяцы 1974 года, состоялось распределение дипломных спектаклей в училище. Не знаю, за какие заслуги мне выпала роль Джульетты, возможно, благодаря «Романсу о влюбленных», но как бы то ни было, большего

Из книги #SEKTA. Школа Идеального тела. История не про тело автора Маркес Ольга

Из книги Обещал моряк вернуться... автора Рябко Петр

ПОЛЕТ Он совсем не помнил себя. Казалось, что радость всегда пронизывала тело. «Тело? Какое оно у меня?» Стоило задать вопрос, и сразу из ничего возник ответ: «Быстрое, гибкое, ветряное!» «Я - Ветер», - осенило его. Рассмеявшись веселым смехом Солнцу, он заструился вниз.И

Из книги С высоты птичьего полета автора Хабаров Станислав

Полет закончен. «Полет» продолжается И вот всё минуло, заслонилось, ушло в зыбучий песок, но мы по привычке выделяли еще в газетах французские новости.Разъяснялся статус ордена Почётного Легиона в связи с награждением космонавтов. Сообщалось о русском кладбище в

МОСКВА, 7 мар - РИА Новости. Зонд Parker Solar Probe, запуск которого состоится в конце июля этого года, отправится на рандеву с Солнцем в компании с табличкой, на которой будут записаны имена любых добровольцев, желающих помочь ему раскрыть тайны жизни светила, сообщает НАСА.

"Наш зонд можно в самом прямом смысле назвать самой быстрой, горячей и крутой миссией на свете. Этот удивительный космический корабль поможет нам раскрыть огромное количество тайн Солнца и понять, как работают его недра, что раньше нам никак не удавалось узнать", — заявила Никола Фокс (Nicola Fox), научный руководитель миссии из университета Джона Гопкинса в Балтиморе (США).

Высокая температура короны — самого верхнего слоя солнечной атмосферы — до сих пор остается загадкой для астрофизиков. Нижележащие слои Солнца — хромосфера и фотосфера — разогреты до температуры десять тысяч градусов Кельвина. В пограничном слое между короной и фотосферой, чья толщина составляет всего несколько километров, эта температура резко увеличивается в сотни тысяч раз и достигает примерно миллионов градусов Кельвина.

Полноценное объяснение этого феномена, не вызывающего сомнений у большинства ученых, пока не существует. Многие астрономы считают, что атмосфера Солнца разогревается мощными выбросами плазмы или же микроскопическими вспышками, периодически происходящими на его поверхности, однако однозначных свидетельств этого так и не было найдено.

Эту загадку сможет раскрыть зонд Parker Solar Probe, главной целью которого станет сближение с Солнцем на минимально возможное расстояние, около 6 миллионов километров, и изучение структуры его короны. Его жизнь завершится огненной смертью в раскаленной атмосфере светила, что произойдет, как ожидают ученые, в середине следующего десятилетия.

Идея создания подобного космического аппарата возникла в научном сообществе еще в конце прошлого века, однако первые осязаемые планы по его постройке появились в НАСА лишь в 2009 году. Изначально специалисты агентства планировали запустить его в конце 2015 года, однако сокращение финансирования НАСА и задержки в сборке зонда вынудили их перенести его отправку в космос на лето 2018 года. В прошлом году эта миссия была названа в честь астрофизика Юджина Паркера, первооткрывателя солнечного ветра.

По текущим планам научной команды миссии, PSP пролетит через корону светила 24 раза, постепенно сближаясь с поверхностью Солнца. Для того, чтобы зонд не сгорел во время первого такого рандеву, он оборудован огромным тепловым экраном из специального углепластикового материала, отражающего 99% света и тепла, чья толщина составляет 11 сантиметров, а длина и ширина - несколько метров.

Несмотря на столь внушительную защиту, корпус зонд будет разогреваться до температур, составляющих примерно 1500 градусов Кельвина, и подвергаться действию мощного потока радиации, превышающего фон на Земле почти в 500 раз.

Другая проблема, которую придется преодолеть первой "солнечной миссии" НАСА - ей необходимо набрать очень высокую скорость движения, необходимую для выхода на траекторию сближения с Солнцем. Как отмечают участники миссии, при "рандеву" со светилом зонд будет разгоняться до рекордно высоких скоростей - 200 километров в секунду или даже больше.

Как и при отправке многих других миссий, НАСА прикрепит к корпусу Parker Solar Probe миниатюрный кремниевый чип, на чьей поверхности будут выгравированы имена всех людей, пожелавших отправиться вместе с зондом в путешествие к поверхности Солнца. Для этого нужно заполнить анкету на сайте космического агентства до конца апреля этого года.

"Parker Solar Probe станет первым космическим кораблем, который отправится в путешествие к Солнцу и будет пролетать через его корону, разогретую до температур, превышающих миллион градусов Кельвина. Вместе с ним к Солнцу отправится и мое имя, и имя всех желающих полететь в столь экстремальное путешествие", — заключает Уильям Шатнер (William Shatner), знаменитый актер, игравший роль капитана Кирка в сериале Star Trek.

Зонд Parker Solar Probe, запуск которого состоится в конце июля этого года, отправится на рандеву с Солнцем в компании с табличкой, на которой будут записаны имена любых добровольцев, желающих помочь ему раскрыть тайны жизни светила, сообщает НАСА.

«Наш зонд можно в самом прямом смысле назвать самой быстрой, горячей и крутой миссией на свете. Этот удивительный космический корабль поможет нам раскрыть огромное количество тайн Солнца и понять, как работают его недра, что раньше нам никак не удавалось узнать», - заявила Никола Фокс (Nicola Fox), научный руководитель миссии из университета Джона Гопкинса в Балтиморе (США).

Высокая температура короны - самого верхнего слоя солнечной атмосферы - до сих пор остается загадкой для астрофизиков. Нижележащие слои Солнца - хромосфера и фотосфера - разогреты до температуры десять тысяч градусов Кельвина. В пограничном слое между короной и фотосферой, чья толщина составляет всего несколько километров, эта температура резко увеличивается в сотни тысяч раз и достигает примерно миллионов градусов Кельвина.

Источник: Wikipedia Commons / CC BY 2.0

Полноценного объяснения этого феномена, не вызывающего сомнений у большинства ученых, пока не существует. Многие астрономы считают, что атмосфера Солнца разогревается мощными выбросами плазмы или же микроскопическими вспышками, периодически происходящими на его поверхности, однако однозначных свидетельств этого так и не было найдено.

Несмотря на столь внушительную защиту, корпус зонда будет разогреваться до температур, составляющих примерно 1500 градусов Кельвина, и подвергаться действию мощного потока радиации, превышающего фон на Земле почти в 500 раз.

Другая проблема, которую придется преодолеть первой «солнечной миссии» НАСА, - необходимость набрать очень высокую скорость движения, нужную для выхода на траекторию сближения с Солнцем. Как отмечают участники миссии, при «рандеву» со светилом зонд будет разгоняться до рекордно высоких скоростей - 200 километров в секунду или даже больше.

«Parker Solar Probe станет первым космическим кораблем, который отправится в путешествие к Солнцу и будет пролетать через его корону, разогретую до температур, превышающих миллион градусов Кельвина. Вместе с ним к Солнцу отправится и мое имя, и имя всех желающих полететь в столь экстремальное путешествие», - заключает Уильям Шатнер (William Shatner), знаменитый актер, игравший роль капитана Кирка в сериале Star Trek.