Историк культуры. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1991).

Биография

Паола Волкова считается одним из основных мировых специалистов в области творчества Андрея Тарковского. Её неоднократно приглашали для чтения курса лекций, на церемонии открытия ретроспективных показов его фильмов, а также для интервью о его творчестве западной прессе .

Скандал в Турку

Библиография

• Андрей Тарковский. Архивы, документы, воспоминания / сост. П. Д. Волкова. - М .: Подкова, Эксмо -Пресс, 2002. - 464 с. - 7100 экз. - ISBN 5-04-010282-8 .
• Волкова П. Д. Арсений Тарковский. Жизнь семьи и история рода. - М .: Подкова, Эксмо-Пресс, 2002. - 224 с. - 5100 экз. - ISBN 5-04-010283-6 .
• Волкова П. Д. Арсений и Андрей Тарковские. - М .: Зебра Е, 2004. - 384 с. - 5000 экз. - ISBN 5-94663-117-9 .
• Волкова П. Д., Герасимов А. Н., Суменова В. И. Профессия - кинематографист. - Екатеринбург: У-Фактория, 2004. - 808 с. - 5000 экз. - ISBN 5-94799-432-1 .
• Волкова П., Гуэрра Л., Гуэрра Т. Тонино. - М .: Зебра Е, 2005. - 463 с. - 3000 экз. - ISBN 978-5-94663-252-3 .
• Волкова П. Д. Андрей Тарковский. Ностальгия. - М .: Зебра Е, 2008. - 528 с. - 5000 экз. - ISBN 978-5-17-051170-9 .
• Волкова П. Д. Мост через Бездну. - М .: Зебра Е, 2009. - 368 с. - 3000 экз. - ISBN 978-5-94663-967-5 .
• Волкова П. Д. Николай Акимов. Театр - искусство непрочное. - М .: Зебра Е, 2010. - 493 с. - 2000 экз. - ISBN 978-5-94663-732-9 .
• Гуэрра Т. Парадиз / сост. П. Д. Волкова. - М .: Амаркорд, 2010. - 192 с. - 3000 экз. - ISBN 978-5-4287-0001-5 .
• Волкова П. Д. Тонино Гуэрра. Гражданин Мира. - М .: Зебра Е, 2010. - (Весь ХХ век). - 3000 экз. - ISBN 978-5-905629-83-9 .
• Леонид Завальнюк. Другое измерение / сост. П. Д. Волкова. - М .: Зебра Е, 2012. - 532 с. - ISBN 978-5-905629-84-6 .
• Волкова П. Д. Цена Nostos - жизнь. - М .: Зебра Е, 2013. - 568 с. - 3000 экз. - ISBN 978-5-905629-48-8 .
• Волкова П. Д. Мост через бездну. Книга вторая. - М .: Зебра Е, 2013. - 223 с. - 15 000 экз. - ISBN 978-5-906339-34-8 .
• Волкова П. Д. Мост через бездну. Книга третья. - М .: Зебра Е, 2014. - 240 с. - 20 000 экз. - ISBN 978-5-906339-66-9 .
• Волкова П. Д. Мост через бездну. Книга четвертая. - М .: Зебра Е, 2014. - 250 с. - 20 000 экз. - ISBN 978-5-90633-987-4 .
• Волкова П. Д. Портреты. Часть Первая. - М .: Зебра Е, 2014. - 272 с. - 3000 экз. - ISBN 978-5-90633-993-5 .

Напишите отзыв о статье "Волкова, Паола Дмитриевна"

Примечания

Ссылки

• Паола Волкова (англ.) на сайте Internet Movie Database
• Аннушкин А. // «Учительская газета ». - 2002. - № 37 .
• Фрумкина Р. М. // «Троицкий вариант - Наука ». - 28 января 2014. - № 146.

Отрывок, характеризующий Волкова, Паола Дмитриевна

– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.

Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.

Оказывается в интернете есть сайт, посвященный памяти Паолы Дмитриевны Волковой (1930-2013): www.paolavolkova.ru . На нем собраны видеозаписи с ее участием, материалы о ее жизни и творчестве. Также на сайте даны ссылки на сообщества в социальных сетях, посвященные Волковой.

Паола Волкова - советский и российский искусствовед, историк культуры, заслуженный деятель искусств РСФСР (1991). В 1960—1987 годах преподавала во ВГИКе курсы всеобщей истории искусств и материальной культуры. С 1979 года преподавала на Высших курсах сценаристов и режиссёров культурологию и дисциплину «Изобразительное решение фильма». В 1970—1980-х годах организовывала лекции Мераба Мамардашвили, Натана Эйдельмана, Георгия Гачева, Льва Гумилёва и других мыслителей.

Автор более 50 публикаций в журналах, книгах, периодической печати по вопросам современного искусства и отдельным проблемам, связанным с творчеством Андрея Тарковского. С 1989 года — директор Фонда Андрея Тарковского в Москве (ныне не существует). За время своей работы Фонд провёл больше двадцати фестивалей и выставок в России и за рубежом, был инициатором и одним из создателей Дома Андрея Тарковского на родине режиссёра в Юрьевце; установил надгробье на могиле Андрея на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Из описания на главной странице сайта: "На ее лекции во ВГИКЕ по истории искусства было невозможно пробиться, и студенты ловили каждое слово Паолы Дмитриевны. Режиссер Вадим Юсупович Абдрашитов так высказывался об этих занятиях: «Она рассказывала о том, что такое искусство и культура для жизни человека, что это - не просто центральная статья какого-то расхода бюджета. Это, как будто, и есть сама жизнь». Киновед Кирилл Эмильевич Разлогов рассказывал: «Паола Дмитриевна была человеком-легендой. Легендой во ВГИКе, где она преподавала, легендой перестройки, когда она вышла на широкий простор нашей культуры, легендой, когда она воевала за память Тарковского, с которым была близко знакома, вокруг наследия которого разгорались нешуточные бои». Фотограф, журналист и писатель Юрий Михайлович Рост уверен, что это - «женщина совершенно выдающаяся, человек, который дал культурную жизнь огромному количеству кинематографистов, человек энциклопедических знаний, обаяния…» Режиссер Александр Наумович Митта уверяет: «Когда она рассказывала об искусстве, оно как будто превращалось в какой-то бриллиант. Ее любили все, вы знаете. В каждом деле есть кто-то лучше других. Генерал этого дела. Вот она в своем деле была генерал». Паола Волкова знала всех великих художников, актеров, режиссеров - всех творцов той или иной эпохи, словно жила в это время, и сама была их музой. И ей верили, что все так и было".

А вот что писал о Паоле Волковой в книге "Несвятые святые" епископ Тихон Шевкунов: "Историю зарубежного искусства у нас преподавала Паола Дмитриевна Волкова. Читала она очень интересно, но по каким-то причинам, возможно потому, что сама была человеком ищущим, рассказывала нам многое о своих личных духовных и мистических экспериментах. Например, лекцию или две она посвятила древней китайской книге гаданий «И-Цзин». Паола даже приносила в аудиторию сандаловые и бамбуковые палочки и учила нас пользоваться ими, чтобы заглянуть в будущее. Одно из занятий касалось темы, известной лишь узким специалистам: многолетним исследованиям по спиритизму великих русских ученых Д. И. Менделеева и В. И. Вернадского. И хотя Паола честно предупредила, что увлечение подобного рода опытами чревато самыми непредсказуемыми последствиями, мы со всей юношеской любознательностью устремились в эти таинственные, захватывающие сферы".

Паола Волкова, она же Ола Одесская, была необыкновенным созданием.
С этим согласны без исключения все, кто хотя бы раз встречался с ней.
Она сотворила из своей жизни миф,
унеся большинство тайн и секретов с собой, предоставив решать нам,
что происходило с ней в действительности,
а что было лишь плодом ее неуемной фантазии.

Портрет Паолы Волковой. Художник Владимир Вейсберг

Читаю "Дневник" Паолы Волковой .
Узнал прежде всего, что она была очень известным человеком, даже где-то в чем-то легендой.
А c появлением Паолы Дмитриевны на ТВ, она была ведущей цикла передач на канале "Культура", её популярность в узких кругах сделалась широкой популярностью.
Т.е. я как бы стыжусь того, что не знал ничего о знаменитой Паоле Волковой Но вот теперь - знаю.
Впечатление неоднозначное. Ее дневник в литературном отношении - ноль. Т.е. писатель из неё - никакой.

Содержание его, тоже малоинтересно. Общие банальные слова по поводу известных событий. Постоянные жалобы на отсутствие денег и болезни.
Отсутствие денег, это понятно, денег мало кому хватает, но она постоянно ездила, Франция, Германия, Италия, Греция, Голландия. В Париже она была судя по дневнику, гораздо чаще, чем на какой-нибудь московской окраине, не говоря уже о воронежах и прочих рязанях. Правда, ее дочь Маша замужем за французом, поэтому Париж для нее был просто вторым домом, кроме Москвы.
Тем не менее, деньги на все эти поездки всегда находились. Перечисление десятков имен, почти все - известные. Но в основном, перечисление, никакой значимой информации об этих людях найти в ее дневнике невозможно.
Создается впечатление, что все они перечисляются, чтобы показать, какие у нее знаменитые друзья, не более.
Отдельная история с Тарковским. Волкова была главной по Тарковскому и возглавляла фонд его имени. Но при этом, вдова режиссера, Марина Тарковская, с ней судилась. И Паола Дмитриевна признается, что суд этот она проиграла, но в подробности не вдается.
Я не пытался выяснить, в чем там было дело, хоть в Сети конечно есть информация об этом конфликте.
Еще одна история с выставкой русского авангарда в Финляндии. Выставку готовила Паола Дмитриевна, но ее обвнили в том, что вместо подлинников на выставку привезли фальшивки.
Она оказалась выше этого и не оправдывалась. Может действительно фальшивки?
Даю выдержку из ВИКИ об этом эпизоде:

Репутация

Имя Паолы Волковой связано с несколькими историями, вызвавшими большой отклик у мировой культурной общественности. Так, в июне 2009 года в воскресном приложении финского делового издания Kauppalehti появилась статья художественного критика Отто Кантокорпи (англ. Otso Kantokorpi ), в которой он подверг сомнению подлинность картин (Александра Родченко , Казимира Малевича , Владимира Татлина), представленных на выставке Русского авангардного искусства в городе Турку . Статья вышла под заголовком «Подозрение в мошенничестве на выставке русского авангарда. Таинственный коллекционер и неизвестный профессор вызывают вопросы в Турку» (англ. Suspicions of fraud at exhibition of Russian avant garde art. Secretive collector and unknown professor raise questions in Turku ). Выставку пришлось немедленно закрыть .

Организаторы выставки адресовали свои претензии к Паоле Волковой, которая составляла экспозицию:

Паола Волкова и её российские коллеги несут ответственность за всё, что может быть сказано об этой выставке. Мы не может отвечать за подлинность тех или иных работ на выставке. Я настаиваю на том, что мы просто предоставили перечень работ русского авангарда из частных коллекций, в преддверии выставки эстонского художника Леонарда Лапина.

Paola Volkova and her Russian colleagues are responsible for what can be said at all about this exhibition. We cannot be responsible for the authenticity of any of the works in the exhibition. I emphasise that we are bringing out the alphabet of Russian avant-garde out of private collections as a background of the exhibition of Estonian Leonhard Lapin, Kiiski said.

Ну и завершающий ее жизненный успех, цикл передач на ТВ. Здесь тоже я нашел довольно жесткую критику этих лекций. Если свести к одной фразе претензии критика, ее лекции о искусстве, это: "Искусство для бедных".
Но это ведь телевиденье, самое массовое на сегодняшний день СМИ. Они сознательно ориентируются на мало что знающую аудиторию.
Тем не менее, я нашел в Сети море восторженных отзывов о Паоле Волковой. Восторги ее учеников, в основном, мужчин, она преподавала во ВГИКе, восторги ее коллег, восторги ее слушателей и зрителей.
Я даже ненароком подумал, может она была красавицей-раскрасавицей и дело в этом? Нет, по фотографиям и видео этого не скажешь. Не уродлива, но не больше.
Здесь я сделаю небольшое отступление. Это общие рассуждения, к Волковой прямого отношения не имеющие. Вернее, они имеют к ней обратное отношение:

Мне кажется, что у каждого успешного человека есть непонятный талант, во всяком случае, непонятный мне, талант нравиться окружающим. Наверное Волкова обладала именно этим талантом, этим всё объясняется.
Для гуманитариев этот талант просто необходим. Вот великому математику Григорию Перельману он ни к чему. Есть его доказательство теоремы Пуанкаре, а нравится он, или не нравится, это не имеет значения.
Но Паола Волкова ни математиком ни инженером не была, она была искусствоведом. В этом случае, без таланта нравиться - не обойтись.
Я полжизни ездил в общественном транспорте. И вот что я заметил. Автобус, троллейбус или трамвай почти достаточно свободен и даже есть одно место. Но рядом со свободным местом сидит какой-то человек, неважно, мужчина или женщина, молодой или старый, уродливый, или с правильными чертами лица, хорошо или плохо одетый. Заходят на каждой новой остановке новые пассажиры, в первый момент видят свободное место и туда устремляются. Но дошли, посмотрели на этого человека и... пошли дальше. Место остается свободным рядом с ним. В чем дело? Понятия не имею. Он никому не нравится, не хотят рядом с ним сидеть.
Без разумных на то причин. Вы не сталкивались с таким явлением?

Скорее всего, Паола Волкова талантом нравится обладала в полной мере. Отсюда и восторги.

Дам цитату из "Дневника". Остальной текст похож на этот кусок:

5 января 2003
Очень хорошо, вкусно и даже весело, только очень дорого встретила Новый год! Первого была у Вовочки, потом дома вечером приехал водитель Галушко, Виктор, и привез подарок – сумка и туфли Эскада и корзина сыров в вином.
2. I была у Наташи, потом мы были в ресторане «Перчик», там очень вкусно кормили, а вина такого не пила никогда. Наташа подарила мне кучу подарков. Кораллы, шарфы, большие красивые платья для лета, рубашку как я люблю. Мне ее очень, очень жалко. Она не справляется с жизнью. Ей надо было не втюхивать деньжищи в этот дом, а переехать в Москву с детьми. Дима хочет избавиться от парижских квартир. Он закрывает ей жизнь в Париж. Но пока что Наташа предложила мне поехать в Париж в конце января. Мне надо написать концепцию, чтобы передать ее Наташе и вообще думать, что делать дальше. Но я отлежалась, отоспалась и слишком много съела вредных продуктов.

Ставлю полностью одну из передач Волковой на канале "Культура". Она длится 26 минут:

И последнее. В качестве приложения к этой записи, копирую текст критика Волковой, но в следующей записи.

Я так долго, несколько лет, страдал от отсутствия в моем телевизоре канала "Культура", что с тех пор, как она в числе еще нескольких десятков других каналов, включая два "Евроспорта", появилась (а вскоре исчезло НТВ, во дела, но не считая "Школы злословия", его не жалко), по инерции включаю и "Новости культуры", и другие передачи, хотя смотреть то, что шумаковская контора предлагает, невозможно физически. За пару лет буквально канал превратился в отстойник для пошляков, уродов и дегенаратов всех мастей, сортов и калибров, от Святослава Бэлзы до Алекса Дубаса, от Юрия Полякова до Олега Шишкина, от Нары Ширалиевой до Маши Максаковой. Между ними нашлось место и Паоле Волковой. Конечно, если считать, что Игорь Волгин - литературовед, а Михаил Казиник - музыковед, то и Паола Волкова сойдет за "историка искусства". Наткнувшись несколько раз на ее передачу, я отправился искать по интернету, откуда, из какой норы выползло вдобавок к остальным еще и это хтоническое чудище.

Прежде всего обращает внимание, что родившаяся в 1930-м году самозванная искусствоведша получила докторскую степень лишь в 2000-м, то есть в самое подходящее для шарлатанов от любой из наук время. До этого преподавала во ВГИКе, организовывала лекции Мераба Мамардашвили, Натана Эйдельмана, Льва Гумилева, Георгия Гачева "и других мыслителей" - как попал в этот список достойнейший Эйдельман, не знаю, но в остальном перечень весьма характерный и для персон, подобных Волковой, органичный. Главным же образом Волкова считается специалисткой по кинематографу Тарковского и даже возглавляла несуществующий ныне фонд его имени - для меня никакой другой "рекомендации" уже не требуется. Однако кроме всего прочего, зацепился я за показавшееся мне любопытным упоминание об инциденте 2009 года, имевшем место на выставке современного российского искусства в Финляндии, где разразился скандал по поводу сомнительного происхождения и качества экспонатов, а тамошний спец Отто Кантокорпи охарактеризовал написанный Волковой текст для каталога как "топорный и дилентантский".

Тот скандальный текст я не нашел, но по отношению к "авторской программе" Паолы Волковой "Мост над бездной" эпитеты "топорный" и "дилетантский" звучат как эвфемизмы. Все, что она несет в эфир - несносно и ни с чем несообразно как по содержанию, так и по форме, а прежде всего - по интонации, по манере подачи. То, что с рубежа 1910-1920-х годов, когда старые профессора за кусок хлеба с селедкой шли проповедовать пьяной матросне о ренессансе и декадансе, называлось отчасти пафосно, отчасти презрительно "популяризаторством", ноуже к 1950-м выродилось в индустрию самовоспроизводящегося квазирелигиозного ритуала, заменяющего тогда, и дополняющие ныне православные обряды - в религию интеллигентских камланий, в культ псевдообразования и псевдоинтеллекта, казалось бы, в застойных и раннеперестроечных годах и оставшиеся, но сегодня заново востребованные с новой силой.

Может быть, для лекции в ДК приморского зверосовхоза уровень мышления Паолы Волковой (как и всех ее вышеперечисленных, а также множества неназванных братьев по разуму) пригоден, но то, что она несет в телеэфир - нестерпимо. Таких волковых - стаи, лично у меня когда-то была очень похожая на Паолу Волкову преподавательница по истории искусства, звали ее Луиза Петровна (Луиза стоит Паолы, как Дыбенко стоит Кошкодавленки), но наша Луиза Петровна, прекраснодушная провинциальная интеллигентка, с придыханием рассказывающая про апсиды и канелюры, которых никогда не видывала иначе как на библиотечных слайдах, довольствовалась своей скромной, если не сказать жалкой ролью и не претендовала на большее. Волковой же и роль выпала другая, и, что меня не возмущает даже, а шокирует, ее телевизионные радения воспринимаются, судя по отзывам в блогах,всерьез, как служение "высокому искусству". Причем в отличие от своей ровесницы (1926 г.р.) Светланы Виноградовой, которая хотя бы смешна в своих маразматических эскападах, Волкова, похоже, из ума окончательно не выжила, а в отличие от своего коллеги по параллельному музыковедческому цеху Михаила Казиника, не впадает в транс от собственных "откровений", то есть ее юродство - лишь отчасти подлинное, а в значительной степени - осознанно избранная и, надо полагать, выгодная по нынешним временам ритуальная маска, когда последние русскоговорящие ученые - настоящие - предпочитают работать в Оксфорде или в Южной Калифорнии, и она успешно выполняет свою ритуальную функцию по убаюкиванию русской скотины, предназначенной к закланию на алтаре православной империи. Час волковых настал.

Искусствовед Паола Волкова вспоминает о творческом трепе, мышлении вслух, шикарном алкоголизме, разговорах о Сократе, о Кшиштофе Занусси в советской коммуналке и о том, как таможенники облегчают прощание с родиной

Подготовила Ксения Лученко

Паола Волкова Фонд Андрея Тарковского

О 1960-х

Мы жили в городе, где все постоянно перетекали друг к другу. Вся Москва перетекала, все интересовались всем. Тебя кто-то всегда приводил в гости к кому-то, кто тебя интересовал, кто интересовался тобой: художники, их подруги, знакомые тех подруг, какие-нибудь физики из Курчатовского института, что тогда было очень популярно и модно. Это живая магма, движение московского общества. Мне кажется, что время помнится немножко схоластически. А оно было живой материей. И вот эта живая материя, может быть, самое ценное, что было. Потому что больше это уже никогда не повторится. Во всяком случае, на моем веку.

Об Андрее Сергееве и квартире Пятигорского

Андрей Сергеев Андрей Сергеев ( 1933-1998) — поэт, прозаик, переводчик англоязычной поэзии (Джойса, Элиота, Фроста, Сэндберга и других). купил квартиру на третьем этаже в кооперативном доме Союза писателей около метро «Пионерская». Это был не шикарный какой-то писательский дом, а блочный дом без лифта. Андрей Сергеев был очень хорошим поэтом и замечательным переводчиком. Тогда вообще считали, что он самый лучший, это было единое мнение, потому что Андрей Сергеев был первым, кто переводил современную американскую и английскую поэзию, о которой мы ничего не знали. 1960-1970-е годы были полны невежества в отношении окружающего нас мира. Сейчас это трудно представить, потому что вы приходите в книжный магазин — и нет ничего такого, чего вы не могли бы купить. А тогда была совсем другая ситуация.

Когда собирались у Андрея Сергеева, он читал свои переводы. И почти что ежедневно с небес, с пятого этажа, спускался Саша Пятигорский, который там жил с «женой моей, Таней». Он всегда говорил: «А жена моя, Таня». Но жену Таню очень мало кто видел, мы с ней познакомились много позже. И Пятигорский тоже слушал все эти переводы, потом начинались востоковедческие разговоры — то, что называется «творческий треп». Это были наши университеты. А поскольку у Саши Пятигорского в те годы очень часто бывал Мераб Мамардашвили, то они спускались вместе.

О Мамардашвили

Потом, много времени спустя, я пришла на психологический факультет университета слушать его лекции. То, что я услышала, меня изумило до бесконечности. И тогда я стала приглашать своих друзей на его лекции.
Ведь я не была студенткой, я была практически ровесницей Мераба. Я очень много читала. Знаете, поколение читает одни и те же книги. Мы были поколением, и мы читали одни и те же книги. Как говорил Огарев, мы плакали над одним и тем же. Мне кажется, что это очень важно помнить. Тогда уже слышался и голос Солженицына, и Шаламова, и Гумилева. Мы были современниками. Я не была совсем неофитом, но я была поражена. Мераб меня потряс. Я слышала очень много хороших лекторов. Смею думать (может быть, несколько самонадеянно), что и сама неплохо владею этой профессией. Но с Мерабом было ощущение того, что вы вместе мыслите вслух. Он включал аудиторию в процесс рождения мысли. Сейчас очень трудно даже понять, что это такое. Есть люди, которые могут мыслить с пером в руках. А есть люди, которые мыслят так, что вы видите мысль как рождающийся творческий акт. Он нас включал в очень насыщенный слой культуры, мы попадали в целое культурное пространство.

Философы, наверное, очень хорошо могут рассказать о том, что такое философия Мамардашвили. Я могу сказать, что он был уникальным носителем целого мира культуры. И я поняла, что студентам очень важно это слышать. И это меня подвигло начать сложнейшие переговоры со ВГИКом. Мы взяли Мераба на почасовые лекции. И я не ошиблась.

О комнате Мамардашвили на Донской

Он жил в Москве на Донской улице, рядом с метро «Октябрьская», в замечательной комнате. Однажды в Москву приехал Кшиштоф Занусси Кшиштоф Занусси — польский кинорежиссер и сценарист. .
А Кшиштоф по своему первоначальному образованию тоже философ. Это был канун старого Нового года, и мы поехали к Мерабу в гости. Кшиштоф был прекрасен, красиво одет, хорош собой, молод. Когда он увидал эту коммунальную квартиру, в которой был сосед — отсидевший уголовник, его охватила оторопь: настолько келейна, аскетична и проста была жизнь Мераба. «Где ваши книги?» — спрашивает Занусси. Мераб так лениво рукой с трубкой повел, сказал: «Вот они». И тут мы увидали, что висит несколько плотно зашторенных, закрытых полок, и наверху одной из них — работа, с которой он никогда не расставался, «Распятие» Эрнста Неизвестного. «Те книги, которые мне нужны, все закрыты. Я терпеть не могу видеть книги», — сказал Мераб.

Образ Мераба был эстетически завершенным. Он был очень элегантен, прекрасно одевался. И в этом слежении за собой, мне кажется, есть одно обстоятельство, прекрасно описанное Булгаковым, который тоже очень следил за собой. Очень многим людям со сложным внутренним порядком и с очень большими шумами внутри необходима форма. Которую Маяковский прекрасно определил словами «Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана». Но тут речь шла не о желтой кофте, а о красивых свитерах с кожаными заплатками на локтях и безупречных рубашках.

О преодолении языка

Мераб говорил непросто. Речь его была не бытовой. Я читаю лекции, как тетка на кухне, без терминологии, так, чтобы понимали. Мераб не читал просто. Я у него спросила: «Мераб, почему вы так сложно говорите?» Он сказал: «Очень важно делать усилие по преодолению языка». Потому что совдеповский язык не может быть языком философии.

Он говорил, что вся история мировой философии есть лишь комментарий к Платону. И очень точно его цитировал. Я была поражена оттого, что античность непрерывна, она вершится ежедневно, и он является комментатором. Он не просто читал античную философию. Он ее комментировал. И в этот комментаторский текст засасывалось очень много культурной коррекции.

Мераб Мамардашвили The National Parliamentary Library of Georgia

О пьянстве и разговорах

Никогда не было разговора о деньгах, потому что не было такого предмета, как деньги, в обиходе. Я не знаю, как мы жили, но были милы. И пили, естественно. Сам по себе алкоголизм — омерзительная вещь, как я сейчас понимаю, но тогда он был предметом большого шика. Одним из самых шикарных принцев богемы был Анатолий Зверев Анатолий Зверев — художник-авангардист. , они ходили вместе с Димой Плавинским Дмитрий Плавинский — художник и график. . И о том, как они пили, ходили легенды по Москве. Но они же были великими художниками. Более того, мы только сейчас и можем оценить, до какой же степени они были художниками. Это был стиль времени.

Эрнст Неизвестный пил не просто. Он перепивал всех. И я помню время, когда Эрнст Неизвестный ходил в пижамных штанах и в завязанном на четыре узелка платочке на голове.

Это была среда. Это были кумиры, лидеры времени. И никогда, когда собирались эти люди, не было разговора о деньгах и имуществе, а были разговоры о главном, и они начинались с той точки, на которой закончились позавчера.

В мастерской у Эрнста бывало очень много народу. Там велись нешуточные разговоры и нешуточные споры, потому что человек он темпераментный, лобовой: фронтовик, воевавший человек. У него была очень большая внутренняя независимость и свобода. Когда Сартр приезжал в Москву, он встретился с Эрнстом Неизвестным. И один из самых важных разговоров, который произошел между ними, был разговор о свободе. Они не поняли друг друга вообще. Эрнст был взбешен. Суть заключалась в том, что для Эрнста свобода была абсолютной необходимостью глубокого самопознания и полного самовыражения. Он был очень независим. Он мог и Хрущеву, и кому угодно, и своим близким сказать то, что он считает нужным сказать. А вот свобода — это именно творчество. Тогда не путали эти вещи.

Еще мы много говорили о стране, о том, что является одной из важнейших тем для творчества Мамардашвили, — что такое открытое гражданское общество. А ведь Мераб во всем оказался прав. Очень много говорили о Сократе. Вы даже не представляете себе, какие были разговоры о Сократе. С ним были все лично знакомы, он словно на минутку вышел за угол. Вообще, отношение к культуре, к истории было отношением личного знакомства, близости. И Мераб так на лекциях думал. Он рассказывал о Декарте, как тот ходил учить королеву Кристину, как было холодно и как он шел в промозглой темноте учить эту девочку в пять часов утра. Я в этот момент понимала, что это он встает в пять утра, когда промозгло и холодно...

Тогда только вышли сонеты Шекспира в переводе Маршака, и эта книга стала событием. Все стали наизусть читать сонеты так называемого Шекспира, а на самом деле Маршака. И все могли по очереди, не останавливаясь, не договариваясь заранее, читать сонеты: книгу не только знали, ее выучили. Это образ, который очень важен: вы глотаете книгу, и сначала горько, а потом сладко становится внутри. То время, о котором я говорю, его живая ткань была уникально целительной и важной для того места, где мы с вами живем, и для того языка, на котором мы с вами пока еще говорим. То есть для той формы, которая могла бы стать Россией и не стала. Я не хочу, чтоб меня превратно поняли, что ее носителем была богема. Ни в коем случае. Но, во всяком случае, то, что делалось тогда в культуре поколениями и современниками, — в культуре театральных подмостков, киношкол, в мастерских художников, в кулуарах Курчатовского института, где мы делали выставки второго авангарда, где я читала первые лекции о Китае, — это было нужно, это могло бы стать Россией.

О Боге

Говорили, конечно, о Боге. И для Пятигорского, и для Мамардашвили это очень важный дискуссионный момент.

В чем я вижу близость между людьми, которые не были между собой дружны, но встречались у Сергеева, — между Андреем Синявским и Мерабом Мамардашвили? Как говорил Мераб, наша художественная история кончилась еще в 1914 году. А потом начался, грубо говоря, соцреализм, советская философия, и получился провал. Усилия жизни, очень мощной творческой жизни направлены были на то, чтобы соединить два конца, поднять со дна Атлантиду Серебряного века. Это было необходимо. Мераб повернул голову назад, и мы вообще должны были повернуть голову назад. Они навели мост. И вот Синявский был одним из первых, он писал замечательную книгу «Земля и небо в древнерусском искусстве». Потому что в числе тем и проблем, которые были очень важны для 1960-х, 1970-х, 1980-х годов, были те, которые были обронены тогда, на рубеже двух столетий, — древнерусское искусство, вопросы реставрации.

Поэтому, конечно, разговоры о религии были. Поскольку и для Саши Пятигорского, и для Мераба был очень важен вопрос богов. Кстати, потом уже, к 1980-м годам, Мераб очень заинтересовался отцом Александром Менем и общался с ним. Православие для него стало доминирующим. Он говорил о том, что такое вера для человека. Время делало усилие по возвращению абсолютных ценностей. Абсолютных ценностей в понятии чести и связи человека с чем-то.

Одной из самых главных функций и его, и Пятигорского, и Андрея Синявского было разрушение стереотипов сознания. Разрушение стереотипов представлений о мире, в котором ты живешь. Разрушение стереотипа поведения. Выйти из времени, выйти из поколения. И спланировать сверху в эту точку.

Об эмиграции

Александр Пятигорский в Швеции. Фотография Людмилы Пятигорской.
2006 год svoboda.org

Когда люди начали уезжать, было ощущение конца прекрасной эпохи. В жизни, о которой я говорю, формирующим началом было общение. Это была не только дружба, но акт познания. И вот что-то главное в жизни кончилось, его больше не будет. Москва пустела. В ней не было Неизвестного, Пятигорского, Синявского. Помню, я у Мераба спросила: «А почему не уезжаете вы?» Он сказал: «Саше уезжать надо, а мне надо оставаться здесь, мне не надо».
Пятигорскому надо было уезжать, потому что он был пишущим человеком. Он написал «Жизнь Будды» в серии ЖЗЛ, но некому было ее печатать, и это сыграло свою роль в его отъезде. У него не было большой лекционной аудитории, он был исследователь, на Западе уже широко известный.

Его провожало очень небольшое количество людей. И лично я его не провожала. Но я знаю об одном эпизоде и от Мераба, и от Саши. Пограничники стали над ним глумиться, демонстративно распаковывать его чемодан. Что у Саши было, кроме одного костюма, еще одной пары брюк и каких-то нефирменных трусов? Таможенник это все со смаком ворошил в его убогом скарбе. Саша стоял, молчал. И когда все это закончилось, Саша этому пограничнику-таможеннику сказал: «Благодарю вас, молодой человек. Вы значительно облегчили мне прощание с родиной». Это достоинство было очень ценимо.