Начиная с конца 20-х гг. появляется ряд журнальных статей и отдельных книг, посвященных вопросам русской, украинской и общеславянской этнографии, и выходят одно за другим издания памятников народного творчества: «Малороссийские песни» М. А. Максимовича (1827—1834), «Запорожская старина» Изм. Ив. Срезневского (1834, 1835, и 1838), трехтомные «Сказания русского народа» И. П. Сахарова (1836—1837) и мн. др. Тогда же подготовляется «Собрание русских песен» Петра Киреевского, изданное позднее.

В русле этого еще только зарождавшегося народоведческого движения Гоголь находит себя как художник, создает и издает свой первый повествовательный цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Гоголь родился и вырос на Украине и до конца жизни считал ее своей микрородиной, а самого себя русским писателем с «хохлацкой» закваской.

Выходец из среды среднепоместного украинского дворянства, он хорошо знал его сельский и городской быт, с юных лет тяготился провинциально-крепостнической «скудостью» и «земностью» этого быта, восхищался народнопоэтическими преданиями «козацкой старины», жившими тогда не только в народе, но и почитаемыми в некоторых «старосветских» дворянских семьях, в том числе и в доме вельможного и высокообразованного дальнего родственника будущего писателя — Д. П. Трощинского, пламенного почитателя и собирателя украинской «старины».

«Вечера» поразили современников своей ни с чем не сравнимой оригинальностью, поэтической свежестью и яркостью. Известен отзыв Пушкина: «...все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой.

Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина!». Упоминание Фонвизина не случайно. Это намек на то, что простодушная веселость «Вечеров» не столь уж простодушна, как это может показаться на первый взгляд.

Белинский, весьма холодно встретивший «Повести Белкина», приветствовал «Вечера», также — и раньше Пушкина — отметив в них сочетание «веселости, поэзии и народности».

«Веселая народность» резко отличала «Вечера» от обычного натуралистического изображения крепостного быта русской и украинской деревни в так называемых «простонародных» повестях того времени, в чем Белинский справедливо видел профанацию идеи народности.

Гоголь счастливо избежал этой опасности и не впал в другую крайность — идеализацию «народных нравов», найдя совершенно новый ракурс их изображения. Его можно назвать зеркальным отражением поэтического, жизнеутверждающего сознания самого народа. «Живое», по выражению Пушкина, «описание племени поющего и пляшущего» буквально соткано из мотивов украинского фольклора, почерпнутых из самых разных его жанров — героико-исторических «дум», лирических и обрядовых песен, сказок, анекдотов, вертепных комедий.

В этом художественная достоверность веселой и поэтичной народности первого повествовательного цикла Гоголя. Но его поэтический мир пронизан скрытой тоской по былой запорожской вольности закрепощенных, как и все «племена» Российской империи, «диканьских козаков», что и образует эпическое начало и идейное единство всех входящих в него повестей.

Романтически яркий по своему национальному колориту поэтический мир «Вечеров» лишен другого обязательного атрибута романтической эпики — исторической, временно́й локальности. Историческое время в каждой повести свое, особое, иногда определенное, а в ряде случаев, например в «Майской ночи», условное. Но благодаря этому национальный характер (по философско-исторической терминологии 30—40-х гг. — «дух») козацкого племени предстает в «Вечерах» со стороны своей идеальной, неизменно прекрасной сущности.

Ее непосредственной действительностью выступает во всех повестях цикла языковое сознание народа. Речевая по преимуществу характеристика персонажей придает сказовому стилю «Вечеров» неведомую до того русской прозе «живописность слога», отмеченную Белинским, и принадлежит к числу перспективнейших новаций Гоголя.

Сказ — средство отграничения речи автора от речи его героев, в «Вечерах» — от народного просторечия, которое становится тем самым одновременно и средством, и предметом художественного изображения. Ничего подобного русская проза до «Вечеров» Гоголя не знала.

Стилистическая норма просторечной стихии «Вечеров» — деревенское простодушие, под маской которого таится бездна «хохлацкого» веселого лукавства и озорства. В сочетании одного с другим и заключен весь комизм «Вечеров», по преимуществу речевой, мотивированный художественной фикцией их «издателя», «пасичника» Рудого Панька, и ряда родственных ему рассказчиков.

Написанное от лица Рудого Панька предисловие к «Вечерам» характеризует их «издателя» как носителя речевой нормы отнюдь не автора, а его рассказчиков и героев. И эта норма остается неизменной во всех повестях цикла, что также подчеркивает постоянство фундаментальных свойств национального характера «диканьских козаков» во всех исторических обстоятельствах.

Так, например, просторечие, а тем самым и духовный облик персонажей«Сорочинской ярмарки» и «Ночи перед Рождеством» ничем не отличаются один от другого, несмотря на то что действие первой повести отнесено к современности, протекает на глазах у автора, а действие второй приурочено к концу XVIII в., ко времени, когда подготовлялся обнародованный в 1775 г. правительственный указ, по которому запорожское войско лишалось всех своих вольностей и привилегий.

В широте охватываемого «Вечерами» исторического времени их лирическое и этнографическое начала сливаются воедино, обретают эпическую масштабность.

«Ночью перед Рождеством» открывается вторая часть «Вечеров», вышедшая в начале 1832 г. И если эпика первой части («Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь») заявляет о себе только историческим подтекстом народной фантазии, устнопоэтических «былей» и «небылиц», то повести второй части в совокупности с заключающей первую часть «Пропавшей грамотой» имеют довольно четко обозначенное историческое пространство — от эпохи борьбы «козацкого народа» против польского господства («Страшная месть») до его крепостнической современности («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»).

Так история смыкается с современностью по принципу контраста красоты героического прошлого вольнолюбивого «племени» с безобразием и тусклостью его крепостнического бытия.

Совершенно такая же идейно-художественная связь существует и между повестями второго цикла Гоголя — «Миргород» (1835). Если две из них — «Старосветские помещики» и особенно «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» — стилистически и тематически примыкают к повести о Шпоньке, то две другие — «Вий» и «Тарас Бульба» — стоят в одном ряду с подавляющим большинством повестей «Вечеров», имеют общий с ними яркий поэтический колорит.

Не случайно Гоголь дал «Миргороду» подзаголовок «Продолжение вечеров на хуторе близ Диканьки», подчеркнув тем самым идейно-художественное единство обоих циклов и самого принципа циклизации. Это принцип контраста естественного и противоестественного, прекрасного и безобразного, высокой поэзии и низменной прозы национальной жизни, а вместе с тем и двух ее социальных полюсов — народного и мелкопоместного.

Но как в «Вечерах», так и в «Миргороде» эти социальные полярности прикреплены к различным эпохам национального бытия и соотносятся одна с другой как его прекрасное прошлое и безобразное настоящее, причем настоящее обрисовано в его непосредственной крепостнической «действительности», а прошлое — таким, каким оно запечатлелось в народном сознании, отложилось в национальном «духе» народа и продолжает жить в его преданьях, поверьях, сказаниях, обычаях.

Здесь проявляется важнейшая особенность художественного метода Гоголя — его философский историзм, вальтер-скоттовское начало творчества писателя.

Изображение народных движений и нравов — одна из перспективнейших новаций исторических романов В. Скотта. Но это лишь исторический фон их действия, главный «интерес» которого составляют любовная интрига и связанные с ней судьбы персональных героев повествования, вольных или невольных участников изображаемых исторических событий.

Народность украинских повестей Гоголя уже существенно иная.

Национальная специфика и историческая проекция их козацкого мира выступают формой критического осмысления «скудости» и «земности» современной писателю русской жизни, сознаваемых самим писателем как временное «усыпление» национального духа.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Гоголевская словесная живопись способствует художественному ясновидению, выведывающему внутренний облик человека и преображающему его. Конечно, слово обладает «неполной наглядностью» (по А.Ф. Лосеву), но открывает сокрытое в представлении. Все никчемное и мелочное выводилось Н.В. Гоголем «внаружу» и «ощупывалось» в полноте и единстве. Отметим, что только созерцательное и творческое чтение раскрывает значимость «мелочей» и «собирательности» в произведениях Н.В. Гоголя. А.С. Пушкин зорко подметил новаторские черты стиля Н.В. Гоголя – юмор, поэтичность, лиризм и образность. Н.В. Гоголь был «захвачен силой слова», особое мастерство он проявлял в том, что зовется «меткостью». Изобразительность гоголевского стиля – важнейший эстетический принцип, основанный не на простом синтезе искусств (поэзия и живопись); это и особенный слог, неповторимый язык, который таит в себе зерно живописности. Корни гоголевского языка в «созерцании», точнее, в двух противоположных особенностях «зрения». Андрей Белый заметил, что у Н.В. Гоголя нет «нормального» зрения: его глаз либо широко раскрытый, расширенный, либо прищуренный, суженный».

«Гоголевские образы, имена типов Гоголя, гоголевские выражения вошли в общенародный язык. От них произведены новые слова, например,маниловщина, ноздревщина, тряпичкинство, по-собакевичевски и т.п. [...]

Ни один из других классических писателей не создал такого, как Гоголь, количества типов, которые вошли бы в литературный и бытовой обиход в качестве имен нарицательных.

Гоголя еще при жизни Белинский называл «гениальным поэтом и первым писателем современной России». Гоголь положил начало применения в русской литературе народно-бытового языка и отражения чувств всего народа. Благодаря гениальности Гоголя, стиль разговорно-бытовой речи был освобожден от «условных стеснений и литературных штампов.На Руси появился абсолютно новый язык, отличающийся своей простотой и меткостью, силой и близостью к натуре; обороты речи, придуманные Гоголем, быстро вошли во всеобщий обиход. Великий писатель обогатил русский язык новыми фразеологическими оборотами и словами. Гоголь свое главное предназначение видел в «сближении языка художественной литературы с живой и меткой разговорной речью народа»

Одной из характерных черт стиля Гоголя, на которую указывает А. Белый, была способность Гоголя умело смешивать русскую и украинскую речь, высокий стиль и жаргон, канцелярский, помещичий, охотничий, лакейский, картежный, мещанский, язык кухонных рабочих и ремесленников, вкрапляя архаизмы и неологизмы в речь как действующих лиц, так и в авторскую речь. Виноградов отмечает, что жанр самой ранней прозы Гоголя носит характер стилистики школы Карамзина и отличается высоким, серьезным, патетическим повествовательным стилем. Гоголь, понимая ценность украинского фольклора, очень хотел стать «подлинно народным писателем» и старался вовлечь разнообразную устную народную речь в русскую литературно-художественную повествовательную систему. Писатель связывал достоверность передаваемой им действительности со степенью владения классовым, сословным, профессиональным стилем языка и диалекта последнего. В результате язык повествования Гоголя приобретает несколько стилистических и языковых плоскостей, становится очень неоднородным.Виноградов отмечает, что в ранних редакциях «Мертвых душ» применение Гоголем канцелярской лексики и фразеологии было шире, свободнее и естественнее. С ноткой иронии использует Гоголь канцелярские и чиновничье-официальные выражения при описании «неслужебных», будничных ситуаций и жизни чиновников. Стиль просторечия у Гоголя переплетается с канцелярским и деловым стилем. Гоголь стремился ввести в литературный язык просторечие разных слоев общества (мелкого и среднего дворянства, городской интеллигенции и чиновничества) и посредством смешения их с литературно-книжным языком найти новый русский литературный язык. В «Записках сумашедшего» и в «Носе» канцелярско-деловой стиль и разговорно-чиновничья речь используются Гоголем гораздо больше, чем другие стили просторечия. Порой Гоголь прибегал к ироническому описанию содержания, вкладываемого обществом в то или иное слово. Например: «Словом, они были то, что называется счастливы»; «Более не находилось ничего на сей уединенной или, как у нас выражаются, красивой площади».

Гоголь считал, что литературно-книжный язык высших классов был болезненно поражен заимствованиями из иностранных, «чужеземных» языков, невозможно найти иностранные слова, которые бы могли описать русскую жизнь с той же точностью, что слова русские; в результате чего некоторые иностранные слова использовались в искаженном смысле, некоторым приписывался иной смысл, в то время как некоторые исконно русские слова безвозвратно исчезали из употребления.

Гоголь тесно связывая светский повествовательный язык с европеизированным русско-французским салонным языком, не только отрицал и пародировал его, но и открыто противопоставлял свой стиль повествования языковым нормам, соответствовавшим салонно-дамскому языку. Кроме того, Гоголь боролся и со смешанным полуфранцузским, полупростонародным русским языком романтизма. Гоголь противопоставляет романтическому стилю стиль реалистический, отражающий реальную действительность более полно и правдоподобно.

Что касается национально-научного языка Гоголь видел особенность русского научного языка в его адекватности, точности, краткости и объективности, в отсутствии необходимости приукрашивать его. Источники русского научного языка Гоголь видел в церковнославянском, крестьянском и языке народной поэзии.

Гоголь стремился включить в свой язык профессиональную речь не только дворянского, но и буржуазного сословия. Придавая огромное значение крестьянскому языку, Гоголь пополняет свой словарный запас, записывая названия, терминологию и фразеологию принадлежностей и частей крестьянского костюма, инвентаря и домашней утвари крестьянской избы, пашенного, прачечного, пчеловодческого, лесоводного и садоводного, ткацкого, рыболовного дела, народной медицины, то есть всего, что связано с крестьянским языком и его диалектами. Язык ремесел и технических специальностей был также интересен писателю, как и язык дворянского быта, увлечений и развлечений. Охотничий, картежно-игрецкий, военный диалекты и жаргон привлекали пристальное внимание Гоголя.

Гоголь стремился найти пути реформирования взаимоотношений между современным ему литературным языком и профессиональным языком церкви. Он вводил в литературную речь церковную символику и фразеологию,

Уже в первых своих повестях Гоголь, пользуясь украинской литературной традицией, изображает народ через реалистическую атмосферу народно-бытового языка, украинских обрядов, поверий, сказок, пословиц и песен,

Гоголь противопоставляет не только сложный, искуственно-приукрашенный, далекий от живой устной народной речи язык панича простому, доходчивому, народно-бытовому языку Фомы Григорьевича, но и их образы противопоставлены друг другу.

при сравнении двух редакций «Вечеров» стремительное изменение стиля Гоголя в сторону использования экспрессивного многообразия живой разговорной речи. Гоголь устраняет во второй редакции стандартную, однотипную книжно-литературную лексику и фразеологические обороты или заменяет ее на синонимичные более экспрессивные, динамические выражения из живой устной речи.

Важную роль играл для Гоголя принцип метафорического одушевления.

Автор «Шинели» близок среде, в которой живет его герой, пишет Гуковский, он понимает заботы и проблемы, мечты и реальность жизни Акакия Акакиевича, он рассказывает обо всем не понаслышке, а как знакомый, который и родню Акакия Акакиевича знал, и чиновника. рассказчик делится с читателем подробнейшим описанием привычек и отдельных моментов жизни героев и их родственников, выступая таким образом всеведущим.

Автор сочетает «чистый комический сказ, построенный на языковой игре, каламбурах нарочитом косноязычии» с описанием в возвышенных, подчеркнуто патетических с точки зрения риторики тонах когда речь идет не о действительно высоких понятиях и явлениях, а, наоборот, о чем-то будничном и мелком.

«Я никогда ничего не создавал в воображении и не имел этого свойства. У меня только то и выходило хорошо, что взято было мной из действительности, из данных мне известных. Я никогда не писал портреты в смысле простой копии. Я создавал портрет, но создавал его вследствие соображения, а не воображения»

Важный момент в разрушении форм книжного синтаксиса у Гоголя был связан с приемами включения в авторскую речь несобственно-прямой, «чужой речи», с их постоянно колеблющемся соотношением. Писатель включал в авторское повествование «чужую речь», зачастую противоречащую авторской точке зрения, без каких-либо предупреждений или оговорок. Это приводило к комическому смещению разных семантических плоскостей, к резким «скачкам» экспрессии, изменениям повествовательного тона, в то же время это соотношение служит Гоголю средством создания комических повторений.

Для гоголевского текста характерна атмосфера мелочей, в качестве примера описание реакции Башмачкина на варварски спокойное заявление Петровича о стоимости изготовления новой шинели: «Полтораста рублей за шинель!» воскликнул бедный Акакий Акакиевич, всплеснув руками, вскрикнул, может быть первый раз отроду, ибо всегда отличался тихостью голоса»

Гоголь часто очень подробно описывает детали повествования, при этом избыточность какого-либо качества писатель показывает избыточностью средств грамматического выражения этого самого качества, например, голос у доктора ни громкий, ни тихий, но чрезвычайно уветливый и магнетический (Нос).

в «Шинели» есть больше, чем в других произведениях Гоголя детальных, конкретных, предметных описаний предметов, вещей, людей и т.д. Писатель дает подробный портрет героя, его одежды и даже пищи.

Гоголь смешивал украинский язык с различными диалектами и стилями русского языка. Причем стиль украинского языка напрямую зависел от характера действующего лица произведения. Гоголь сочетал украинский простонародный язык с русским посредством просторечия «гороховый панич» из «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

Нужно знать, что Акакий Акакиевич изъяснялся большею частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения.» (Шинель); «еще... там этакого...какого-нибудь там того...» (Мертвые души).

Оригинальность языка Гоголя заключается и в том, что он намеренно использует тавтологию, синтаксическую синонимию, необычные слова и словосочетания, метафорические и метонимические смещения и алогизмы. Писатель нагромождает глаголы и существительные, перечисляет в одном ряду совершенно несовместимые вещи и предметы, и даже прибегает к грамматической неточности выражений.

Многочисленные особенности языка Гоголя являются объяснением тому, что язык писателя просто и естественно вошел как в литературный, так и в обиходный русский язык.

Похожая информация.

Необыкновенный, удивительно естественный язык Гоголя. Язык Гоголя, принципы его стилистики, его сатирическая манера оказала неоспоримое влияние на развитие русского литературно-художественного языка с середины 30-х годов. Благодаря гениальности Гоголя, стиль разговорно-бытовой речи был освобожден от «условных стеснений и литературных штампов» , подчеркивает Виноградов. На Руси появился абсолютно новый язык, отличающийся своей простотой и меткостью, силой и близостью к натуре; обороты речи, придуманные Гоголем, быстро вошли во всеобщий обиход, продолжает Виноградов. Великий писатель обогатил русский язык новыми фразеологическими оборотами и словами, взявшими начало от имен гоголевских героев.

Виноградов утверждает, что Гоголь свое главное предназначение видел в «сближении языка художественной литературы с живой и меткой разговорной речью народа» .

Одной из характерных черт стиля Гоголя, на которую указывает А. Белый, была способность Гоголя умело смешивать русскую и украинскую речь, высокий стиль и жаргон, канцелярский, помещичий, охотничий, лакейский, картежный, мещанский, язык кухонных рабочих и ремесленников, вкрапляя архаизмы и неологизмы в речь как действующих лиц, так и в авторскую речь .

Писатель связывал достоверность передаваемой им действительности со степенью владения классовым, сословным, профессиональным стилем языка и диалекта последнего. В результате язык повествования Гоголя приобретает несколько стилистических и языковых плоскостей, становится очень неоднородным.

Русская действительность передается посредством соответствующей языковой среды. Вместе с тем выявляются все существующие семантические и экспрессивные оттенки официально-делового языка, которые при ироничном описании несоответствия условной семантики общественно-канцелярского языка с действительной сущностью явлений выступают довольно резко.

Гоголь использовал народно-разговорную речь более широко и глубоко, чем все его предшественники. Гоголь мастерски сочетал разнообразные, порой практически противоположные «стилистические элементы русского языка» . Применение им жаргона мелкого чиновничества, дворянства, помещиков и армейских офицеров не только обогатило литературный язык, но и стало средством сатиры в стиле самого Гоголя и его последователей.

При описании духовного мира, поступков героев, быта неизменно оттеняются характерные особенности речи, дополняющие и уточняющие различные стороны изображаемого. Речь является самораскрытием героя.

Так описывает автор директора, отца Софи, человека, набитого грошовым честолюбием: «… очень странный человек. Он больше молчит. Говорит очень редко; но неделю назад беспрестанно говорил сам с собою: «Получу или не получу?» Возьмет в одну руку бумажку, другую сложит пустую и говорит: «Получу или не получу?» .

Одна из характерных примет гоголевской поэтики состоит в том, что о серьезном писатель любит говорить как бы невзначай, шутя, юмором и иронией словно желая снизить важность предмета. На этом приеме основаны и многие повести из петербургского цикла, в частности «Записки сумасшедшего» .

Уже в первых своих повестях Гоголь изображает народ через реалистическую атмосферу народно-бытового языка, поверий, сказок, пословиц и песен.

Так в «Записках сумасшедшего» встречаются элементы русского народного творчества: «Дом ли мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! Урони слезинку на его больную головушку! Посмотри, как мучат они его! Прижми ко груди своей бедного сиротку! Ему нет места на свете! Его гонят! Матушка! Пожалей о своем больном дитятке!..» .

Гоголь хотел найти новые методы и средства «образной выразительности», стремился к «конкретному, выразительному, насыщенному жизненными красками и подробностями, образно-экспрессивному устному повествованию» .

Важную роль, на взгляд Виноградова, играл для Гоголя принцип метафорического одушевления. Кроме того, Гоголь все больше использует характерные для устной народной речи слова и образы, приводит в соответствие «словесную ткань» повествования образу рассказчика, описывает ход действий последовательно и придает языку субъективный характер, пишет Виноградов .

В «Записках сумасшедшего» рассказчик более персонифицирован, подчеркивает Гуковский. Он не просто рассказчик, а автор, писатель, говорящий о себе и обращающийся к своему читателю, и этот писатель - не просто писатель, это Гоголь. Рассказчик делится с читателем подробнейшим описанием привычек и отдельных моментов жизни героев и их родственников, выступая, таким образом, всеведущим.

Язык Гоголя естествененнейшим образом соединяет в себе простоту, емкость и разнообразие живой разговорной речи и язык художественной литературы, русский и украинский языки. Гоголь мастерски использует язык различных общественных слоев и классов, профессиональный язык, жаргон и высокий стиль.

Разнообразие языковых стилей и диалектов мы наблюдаем и у персонажей Гоголя, и в речи рассказчиков. Разница в том, что язык действующих лиц зависит от их классовой принадлежности.

Оригинальность языка Гоголя заключается и в том, что он намеренно использует тавтологию, синтаксическую синонимию, необычные слова и словосочетания, метафорические и метонимические смещения и аллогизм. Писатель нагромождает глаголы и существительные, перечисляет в одном ряду совершенно несовместимые вещи и предметы, и даже прибегает к грамматической неточности выражений.

Широко использует Гоголь в своем творчестве прием тавтологии: «Весь кабинет его уставлен шкафами с книгами. Я читал названия некоторых: все ученость, такая ученость, что нашему брату и приступа нет»; «Ваше превосходительство, - хотел я было сказать, - не прикажите казнить, а если уже хотите казнить, то казните вашею генеральскою ручкою» .

Кулинарно-бытовая лексика включается и в структуру литературно-художественного изложения (авторская речь, раскрывающая оценочную ориентацию реплик персонажа; речь Меджи), приоткрывающего характерную особенность расчетливо-хапужеской натуры Меджи: «Я пью чай и кофий со сливками. Ах, я должна тебе сказать, что я вовсе не вижу удовольствия в больших обглоданных костях, которые жрет на кухне наш Полкан. Кости хороши только из дичи, и притом тогда, когда еще никто не высосал из них мозга. Очень хорошо мешать несколько соусов вместе, но только без каперсов и без зелени; но я не знаю ничего хуже обыкновения давать собакам скатанные из хлеба шарики.Какой-нибудь сидящий за столом господин, который в руках своих держал всякую дрянь, начнет мять этими руками хлеб, подзовет тебя и сунет тебе в зубы шарик. Отказаться как-то неучтиво, ну и ешь; с отвращением, а ешь…» . «Если бы мне не дали соуса с рябчиком или жаркого куриных ножек, то… я не знаю, что бы со мною было. Хорош также соус с кашкою. А морковь, или репа, или артишоки никогда не будут хороши…» .

В стиле Гоголя легко различаются две струи, которые проходят через все его творчество. С одной стороны, речь мерная, закругленная, торжественная. Кажется, ни у кого больше из русских писателей не встретишь такой мерности и торжественности, как у него. Что-то песенное слышится в ритме и оборотах этой речи. С другой стороны, Гоголь не повествует, а декламирует. Тон его повествований не спокойный и размеренный, а порывистый, бурный. Речь его льется широкими лирическим потокам, прерывается восклицаниями, сыплет шутками, впадает в шутовство даже и опять поднимается до пышной лирики.

У Гоголя часто употребляется такой оборот эпической поэзии, не встречающийся у других русских писателей - эпическое сравнение. Сущность оборота заключается в том, что сравнивши описываемую вещь, художник так увлекается предметом, взятым для сравнения, описывает его с такими подробностями, что он уже не поясняет, а заслоняет сравниваемую с ним вещь : «Я прижался к стенке. Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами…» . «Святители, как она была одета! Платье на ней было белое, как лебедь: фу, какое пышное! А как глянула: солнце, ей-богу солнце!». «Эка машина! Какого народа в нем не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! А нашей братии чиновников - как собак, один на другом сидит. Там есть и у меня один приятель, который хорошо играет на трубе» . «Черт возьми, что у него лицо похоже на аптекарский пузырек, да на голове клочок волос, завитый хохолком, да держит ее кверху, да примазывает ее какой-то розеткою, так уже думает, что ему одному все можно» . «Волоса на голове его похожи на сено». «Ай, ай, ай! Какой голос! Канарейка, право канарейка».

Слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами: «фрачишка», «перышко», «дождик», «дрожки», «тихенький», «зонтик».

Французские обороты и отдельные слова встречаются довольно редко: « Софи», «ma chиre», «папа», «Фидель», «экивоки», «дана» приобретают сатирический оттенок.

Зато в языке Гоголя много провинциальных, иногда грубых, но ярких и характерных слов и выражений, как ни у кого больше. Здесь и специфические словечки, вроде: «жид», «рожа», «тряпки», «собачонка», «проклятье», «развалился», «глупый холоп», «волочиться», «свиньи», «дрянной», «мерзкая», «канальство», «грубиян», «болван», «наглец», «враки», «осел», «мерзавцы», «не надуешь!»

Здесь и такие выражения, как: «Проклятая цапля!», «господи боже мой, да скорее страшный суд придет», «проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, - не выдаст, седой черт», «рожа такая, что плюнуть хочется», «попадались на глаза», «да чтоб я не получил жалованья!», «черт возьми», «не расклеил носа», «ведь ты нуль, более ничего», «ни гроша за душою», «плюю на него», «заткнув нос, бежал во всю прыть», «не совсем дурная собою», «любит без памяти», «какой пошлый тон», «начнет, как следет, а кончит собачиною», «мерзкий язык», «ведь у него же нос не из золота сделан», «ералаш поднять», «это коварное существо - женщина», «ходил инкогнито», «ударились в аферу» и т.д.

И наконец, оригинальные пословицы: «Дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет», «Иной раз метаешься как угорелый», «любовь есть вторая жизнь», «не прибавится третий глаз на лбу», «когда Англия нюхает табак, то Франция чихает».

Гоголь начал свою творческую деятельность как романтик. Однако он скоро обратился к критическому реализму, открыл в нём новую главу. Как художник-реалист Гоголь развивался под благотворным влиянием Пушкина. Но он не был простым подражателем родоначальника новой русской литературы.

Своеобразие Гоголя было в том, что он первым дал широчайшее изображение уездной помещичье-чиновничьей России и «маленького человека», жителя петербургских углов.

Гоголь был гениальный сатирик, бичевавший «пошлость пошлого человека», предельно обнажавший общественные противоречия современной ему русской действительности.

Эта социальная направленность Гоголя сказывается и в композиции его произведений. Завязкой и сюжетным конфликтом в них являются не любовные и семейные обстоятельства, а события общественного значения. При этом сюжет у Гоголя служит лишь поводом для/широкого изображения быта и раскрытия характеров-типов.

Глубокое проникновение в суть основных общественно-экономических явлений современной ему жизни позволило Гоголю, гениальному художнику слова, нарисовать образы огромной обобщающей силы.

Имена Хлестакова, Манилова, Коробочки, Ноздрёва, Собакевича и других стали нарицательными. Даже второстепенные лица, выведенные Гоголем на страницах его произведений (например, в «Мёртвых душах»): Пелагея, крепостная девочка Коробочки, или Иван Антонович, «кувшинное рыло»,- обладают большой силой обобщения, типичности. Гоголь подчёркивает в характере героя одну-две наиболее существенные его черты. Часто он их гиперболизирует, отчего образ становится ещё более ярким и выпуклым.

Целям яркого, сатирического изображения героев служит у Гоголя тщательный подбор множества подробностей и резкое их преувеличение. Так, например, созданы портреты героев «Мёртвых душ». Эти подробности у Гоголя преимущественно бытовые: вещи, одежда, жильё героя.

Если в романтических повестях Гоголя даны подчёркнуто живописные пейзажи, придающие произведению определённую приподнятость тона, то в реалистических его произведениях, особенно в «Мёртвых душах», пейзаж является одним из средств обрисовки типов, характеристики героев.

Тематика, социальная направленность и идейное освещение явлений жизни и характеров людей обусловили своеобразие литературной речи Гоголя.

Два мира, изображаемые Гоголем,- народный коллектив и «существователи» - определили основные особенности речи писателя: его речь то восторженна, проникнута лиризмом, когда он говорит о народе, о родине (в «Вечерах», в «Тарасе Бульбе», в лирических отступлениях «Мёртвых душ»),то становится близка к живой разговорной (в бытовых картинах и сценах «Вечеров» или когда повествуется о чиновно-помещичьей России).

Своеобразие языка Гоголя заключается в более широком, чем у его предшественников и современников, использовании простонародной речи, диалектизмов, украинизмов. Гоголь любил и тонко чувствовал народно-разговорную речь и умело применял все оттенки её для характеристики своих героев и явлений общественной жизни.

1) периодическое строение фразы, когда много предложений соединено в одно целое («Тарас видел, как смутны стали казацкие ряды и как уныние, неприличное храброму, стало тихо обнимать казацкие головы, но молчал: он хотел дать время всему, чтобы пообвыклись они и к унынию, наведённому прощаньем с товарищами, а между тем в тишине готовился разом и вдруг разбудить их всех, гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею силою, чем прежде, воротилась бодрость каждому в душу, на что способна одна только славянская порода, широкая могучая порода перед другими, что море перед мелководными реками»);

2) введение лирических диалогов и монологов (таков, например, разговор Левко и Ганны в первой главе «Майской ночи», монологи - обращения к казакам Кошевого, Тараса Бульбы, Бовдюга в «Тарасе Бульбе»);

3) обилие восклицательных и вопросительных предложений (например, в описании украинской ночи в «Майской ночи»);

4) эмоциональные эпитеты, передающие силу авторского воодушевления, рождённого любовью к родной природе (описание дня в «Сорочинской ярмарке») или к народному коллективу («Тарас Бульба»).

Народно-бытовой речью Гоголь пользуется по-разному. В ранних произведениях (в «Вечерах») её носителем является рассказчик. В его уста вкладывает автор и просторечие (бытовые слова и обороты), и такие обращения к слушателям, которые носят фамильярно-добродушный, свойственный данной среде характер: «Ей-богу, уже надоело рассказывать! Да что вы ду

Характер человека, его социальное положение, профессия - всё это необычайно отчётливо и точно раскрывается в речи персонажей Гоголя.

Сила Гоголя-стилиста - в его юморе. Юмор Гоголя - «смех сквозь слезы»-был обусловлен противоречиями российской действительности его времени, в основном - противоречиями между народом и антинародной сущностью дворянского государства. В своих статьях о «Мёртвых душах» Белинский показал, что юмор Гоголя «состоит в противоположности идеала

жизни с действительностью жизни». Он писал: «Юмор составляет могущественнейшее орудие духа отрицания, разрушающего старое и подготовляющего новое».

Основоположник русской реалистической прозы Н. В. Гоголь привил русскому обществу вкус к живым, образным, метким выражениям русского языка, к употреблению таких слов, форм и выражений, которые были характерны для речи простого народа. Известный критик В. В. Стасов писал: «...восторг от Гоголя - ни с чем не сравним. Его повсюду читали точно запоем. Необыкновенность содержания, типов, небывалый, неслыханный по естественности язык, отроду еще неизвестный никому юмор - все это действовало просто опьяняющим образом. С Гоголя водворился на Руси совершенно новый язык; он нам безгранично

нравился своей простотой, силой, меткостью, поразительной бойкостью и близостью к натуре. Все гоголевские обороты, выражения быстро вошли во всеобщее употребление... Вся молодежь пошла говорить гоголевским языком» .

Живой, разговорный язык русского народа, отраженный в произведениях Гоголя во всей его полноте и красе, в сочетании с элементами литературного языка определил характер народности языка про- Николай Васильевич изведений писателя. Народность го-

Гоголь голевского творчества органично

(1809-1852) сочетает в себе субъективное и объективное, реальное и вымышленное, рациональное и эмоциональное, лирическое и прозаическое, смешное и печальное, ужасное и прекрасное. Эти грани категории народности «являются не только характерными признаками русских народных свойств и “начал”, но они... и внутренне объединились в национальном характере русского народа» :

Я, признаюсь , не понимаю, для чего это так устроено , что женщины хватают нас за нос так же ловко, как будто за ручку чайника? Или руки их так созданы , или носы наши ни на что более не годятся. И несмотря, что нос Ивана Никифоровича был несколько похож па сливу, однако ж она схватила его за этот нос и водила за собою, как собачку. Он даже изменял при ней, невольно, обыкновенный свой образ жизни: не так долго лежал на солнце, если же и лежал, тоне в натуре, а всегда надевал рубашку и шаровары, хотя Агафия Федосеевна совершенно этого не требовала... Агафия Федосеевна носила на голове чепец, три бородавки на носу и кофейный капот с жёлтенькими цветами. Весь стан её похож был на кадушку, и оттого отыскать её талию было так же трудно, как увидеть без зеркала свой нос. Ножки её были коротенькие, сформированные на образех!, двух подушек. Она сплетничала, и ела варёные бураки по утрам, и отлично хорошо ругалась, - и при всех этих разнообразных занятиях лицо её ни на минуту не изменяло своего выражения, что обыкновенно могут показывать одни только женщины.

Кто из писателей первой половины XIX в. смог так выразить себя, свое время и свое пространство в языке, как это сделал Гоголь?

Литературные направления, в которых творил Гоголь (романтизм, критический реализм, «натуральная школа»), по-своему сказались на отборе писателем языковых средств. В романтических произведениях формы живого языка сочетаются у него с книжными, старославянскими по происхождению единицами:

Мужик оглянулся и хотел что-то промолвить дочери , но в стороне послышалось слово «пшеница». Это магическое слово заставило его в ту же минуту присоединиться к двум громко разговаривавшим негоциантам, и приковавшегося к ним внимания уже ничто не в состоянии было развлечь.

(«Сорочинская ярмарка»)

В реалистических произведениях используются общенародные, общеупотребительные языковые средства:

Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со всего плеча: хватила топором раз - вышел нос, хватила в другой - вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «живёт!» Такой же самый крепкий и на диво сточенный образ был у Собакевича...

(«Мертвые души»)

Литература «натуральной школы» опиралась на народную русскую речь:

Акакий Акакиевич прибежал домой в совершенном беспорядке: волосы, которые ещё водились у пего в небольшом количестве на висках и затылке, совершенно растрепались; бок и грудь и все панталоны были в снегу. Старуха, хозяйка квартиры его, услыша страшный звук в дверь, поспешно вскочила с постели и с башмаком на одной только ноге побежала отворять дверь...

” ” («Шинель»)

Конечно же, «закрепленность» языковых средств за разными литературными направлениями условная. В любом произведении Гоголя можно найти фрагменты, соответствующие тому или иному направлению в литературе. Например, в повести «Тарас Бульба» присутствуют и романтическое начало [И пойдёт дыбом по всему свету о них слава, и всё что ни народится потом, заговорит о них. Ибо далеко разносится могучее слово, будучи подобно гудящей колокольной меди, в которую много повергнул мастер дорогого чистого сереб ра, чтобы далече по городам, лачугам, палатам и весям разносился красный звон, сзывая равно всех на святую молитву], и реалистическое изображение действительности [ Тарас... расторопно хлопотал, строил, раздавал приказы и наказы, уставил в три таборы курени, обнёсши их возами в виде крепостей, - род битвы, в которой бывали непобедимы запорожцы; двум куреням повелел забраться в засаду; убил часть поля острыми кольями, изломанным оружием, обломками копъев, чтобы при случае нагнать туда неприятельскую конницу], и натурализм [Ночь ещё только что обняла небо, но Бульба всегда ложился рано. Он развалился на ковре, накрылся бараньим тулупом, потому что ночной воздух был довольно свеж и потому что Бульба любил укрыться потеплее, когда был дома. Он вскоре захрапел, и за ним последовал весь двор; всё, что ни лежало в разных его углах, захрапело и запело; прежде всего заснул сторож, потому что более всех напился для приезда паничей ].

В своих произведениях Гоголь использует все единицы русского языка, включая социально-профессиональные жаргоны, диалектизмы, арготизмы, грубое просторечие и т. д. Гоголь глубоко познал стихию народно-разговорной речи, обработал эту речь, придав ей литературность и художественную ценность. Кроме того, Гоголь максимально сблизил разговорный синтаксис с синтаксисом книжным, обогатив литературный язык новыми формами повествования. И наконец, на базе единиц живой речи писатель разработал систему речевых средств создания комического. Эти основные параметры речетворческой деятельности Гоголя определяют его роль в истории русского литературного языка.

Формы живой речи представлены у Гоголя на всех уровнях языковой системы:

• 1) фонетико-фонологическом (фатера, сумление, ярмонка, обна- ковение, облизьяна, трохтуар)
• 2) лексическом (когдашний, лежанка, отродье, кажись, промеж, калякать, турнуть, впихнуть, прискучить)-,
• 3) фразеологическом {губа не дура-, поплясывать под чужую дудку; положить зубы на полку; дать промах; городить вздор; потрафить па лад; начать гладью, а кончить гадью);
• 4) морфологическом {верзила, забулдыга, сутяга, горемыка, простофиля, землишка, колодишка, машинища, силища);
• 5) синтаксическом - на уровне словосочетаний {прилгнуть немного; сердце отлегло; обчистил чистенько; поцелуйтесь со своею свиньёю; самому окуритъся; гороху наевшись) и предложений {Как не нужно? а случится стрелять; Как можно! это ружьё дорогое; А вы, Иван Иванович, настоящий гусак; Начхать я вам на голову, Иван Иванович!);
• 6) на уровне использования изобразительно-выразительных средств - сравнения {рот изменил обыкновенное положение ижицы, а сделался похожим на О), олицетворения {перед домом охорашивалось крылечко), эпитетов {хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький), метафор {заламливал такие аллегории и екиво- ки) и др.

В языке произведений Гоголя уже зафиксировано расслоение русского просторечия:

• 1) на разговорную речь провинции [ «Слышишь, Фетинъя! - сказала хозяйка... - Ты возьми ихний-то кафтан вместе с исподним и прежде просуши их перед огнём, как делывали покойнику барину, а после перетри и выколоти хорошенько» («Мертвые души»)];
• 2) на общерусское просторечие [ «Эхе, хе! двенадцать часов! - сказал наконец Чичиков, взглянув на часы. - Что ж я так закопался? Да ещё пусть бы дело делал, а то ни с того ни с другого сначала загородил околесину, а потом задумался. Экой я дурак в самом деле!» («Мертвые души»)];
• 3) на простонародную речь, близкую к крестьянским говорам [Л приданое: каменный дом в Московской части, о двух елтажах, уж такой прибыточный, что истинно удовольствие. Один лабазник платит семьсот за лавочку. Пивной погреб тоже большое общество привлекает. Два деревянных хлигеря: один хлигеръ совсем деревянный, другой на каменном фундаменте; каждый Рублёв по четыреста приносит доходу. Огород есть ещё на Выборгской стороне: третьего года купец нанимал под капусту; и такой купец трезвый, совсем не берёт хмельного в рот.. («Женитьба»)];
• 4) на городское просторечие [На шее у Петровича висел моток шёлку и ниток, а на коленях была какая-то ветошь. Он уже минуты с три продевал нитку в иглиное ухо, не попадал и потому очень сердился на темноту и даже на самую нитку, ворча вполголоса: «Не лезет, варварка; уела ты меня, шельма этакая!» Акакию Акакиевичу было неприятно, что он пришёл именно в ту минуту, когда Петрович сердился: он любил что-либо заказывать Петровичу тогда, когда последний был уже несколько под куражем, или, как выражалась жена его, «осадился сивухой, одноглазый чёрт» («Шинель»)];
• 5) на бытовые арготизмы, или жаргонизмы [«Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать, как говорить с хорошим человеком». - «Как милости вашей будет завгодно», - отвечал на всё согласный Селифан («Мертвые души»); «Куда ты дела, разбойница, бумагу?» - «Ей-богу, барин, не видывала, опричь небольшого лоскутка, которым изволили прикрыть рюмку». - «А вот я по глазам вижу, что под тибрила» («Мертвые души»)].

Просторечие начинает противопоставляться разговорной речи сниженным характером стилистической окрашенности. Ср.: ...Да и ваш кучер, я знаю вашего кучера, он такой тендитный да маленький, его всякая кобыла побьёт; да притом теперь он уже, верно, наклюкался и спит где-нибудь («Старосветские помещики») - просторечие; Я терпеть не люблю капусты, запах которой валит из всех мелочных лавок в Мещанской; к тому же из-под ворот каждого дома несёт такой ад, что я, заткнув нос, бежал во всю прыть («Записки сумасшедшего») - разговорная речь.

Из собственно просторечия выделяется грубое просторечие, против использования которого в языке художественной литературы резко выступал А. С. Пушкин. Грубое просторечие рельефнее изображает характеры героев, их поведение, речь, поступки [ Чёрта лысого получишь!.. Хоть три царства давай, не отдам. Такой шилъник, печник гадкий! («Мертвые души»); «Вы, Иван Никифорович, разносились так с своим ружьём, как дурень с писаною торбою», - сказал Иван Иванович... («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»].

Гоголь как писатель «натуральной школы» в языке своих произведений широко использует единицы социально-профессиональных жаргонов. Язык среднего сословия приобрел у него семантическую новизну, поскольку был тщательно обработан автором и искусно вплетен в художественный контекст.

Жаргон мещанско-купеческой среды составляют слова, формы и выражения:

• 1) заимствованные из других языков и в бытовой речи подвергшиеся искажению со стороны как звукового состава (елтаж, хлигеръ, рефинат, великатес, сехлетаръ, официянт, езекухтор, трох- туар, губернахтор), так и формального выражения и семантики [А дворянин-то с аполетой пройдёт навстречу, скажет: «Что ты, купчишка? свороти с дороги!» («Женитьба»); Этак прожить, как дурак проживёт, это не штука, но прожить с тонкостью, с искусством [здесь - ‘мошенничество’], обмануть всех и не быть обмануту самому - вот настоящая задача и цель! («Игроки»)];
• 2) эвфемизмы - непрямые, смягченные обозначения вместо резких или нарушающих нормы этики [В это время стоявший позади лакей утёр посланнику нос, и очень хорошо сделал, иначе бы капнула в суп препорядочная посторонняя капля («Мертвые души»); Никогда не говорили они [дамы]: «я высморкалась», «я вспотела», «я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос», «я обошлась посредством платка» («Мертвые души») ].

В произведениях Гоголя широко представлен собственно купеческий жаргон как на уровне лексико-семантическом (барыш, аршин, магарыч, размен, лавка, угол - ‘25 рублей’, рынок, продажа, сделка, покупщик, прибыль), так и на уровне фразеологическом (продать с барышом, вылететь в трубу, ударить по рукам, совершить купчую).

Лексика чиновничье-приказной среды отражает сложившуюся к XIX в. в России систему управления и делопроизводства. Гоголь подробно перечисляет виды деловых бумаг (прошение, просьба, постановление, жалоба, духовное завещание, метрическая книга, дело, отношение, казённая бумага, предписание, приговор), названия должностных лиц и чинов (столоначальник, директор, заседатель, коллежский регистратор, коллежский асессор, экзекутор, секретарь, стряпчий, обер-секретарь, курьер, писарь, капитан-исправник, чиновник, статский советник, титулярный советник, тайный советник, надворный советник, действительный советник), названия присутственных мест (департамент, канцелярия, Сенат, комната присутствия, губернское правление, казенная палата, поветовый суд) ит. д.

Жаргонные слова Гоголь использовал с разными целями:

• 1) как средство сокрытия истинного положения дел [«Ну, видите, матушка. А теперь примите в соображение только то, что заседателя вам подмасливать больше не нужно, потому что теперь я плачу за них; я, а не вы; я принимаю на себя все повинности. Я совершу даже крепость на свои деньги, понимаете ли вы это!» Старуха задумалась. Она видела, что дело, точно, как будто выгодно , да только уж слишком новое и небывалое; а потому начала сильно побаиваться, чтобы как-нибудь не надул её этот покупщик («Мертвые души»)];
• 2) как средство речевой характеристики героя [«Что вы, милостивый государь, - продолжал он отрывисто, - не знаете порядка? куда вы зашли? не знаете, как водятся дела? Об этом вы бы должны были подать просьбу в канцелярию; она пошла бы к столоначальнику, к начальнику отделения, потом передана была бы секретарю, а секретарь доставил бы её уже мне...» («Шинель») ];
• 3) как средство сатиры [Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, - куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место?.. После видят, нечего делать, - ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры... Каково положение? - я спрашиваю. «Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!»... Извольте, господа, я принимаю должность... («Ревизор»)] и юмора [На Невском проспекте вдруг настаёт весна: он покрывается весь чиновниками в зелёных вицмундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат ещё воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии («Невский проспект»)];
• 4) как средство передачи не очень важного содержания [Известный всему свету своими богопротивными, в омерзение приводящими и всякую меру превышающими законопреступными поступками, дворянин Иван, Никифоров сын, Довгочхун, сего 1810 года июля 7 дня учинил мне смертельную обиду, как персонально до чести моей относящуюся, так равномерно в уничижение и конфузию чина моего и фамилии

Бытовые жаргоны передают все нюансы жизни поместного дворянства (их увлечения, особенности семейного и хозяйственного уклада и т. д.). Наиболее ярко в произведениях Гоголя представлены жаргоны:

• 1) кулинарного искусства [...На столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепёшки со всякими припё- ками: припёкой с лучком, припёкой с маком, припёкой с творогом, припёкой со сняточками, и нивесть чего не было («Мертвые души»)];
• 2) охотников [Ну так купи собак. Я тебе продам такую пару, просто мороз по коже подирает! брудастая, с усами, шерсть стоит вверх, как щетина. Бочковатость рёбр уму непостижимая, лапа вся в комке, земли не заденет! («Мертвые души»)];
• 3) игроков в карты [держать банчик; четвёрка; тузик; оба по десяти; приписываю и списываю; пять рублей мазу; шулер первой степени; переждать талию; течение карт; тройка взяла; пять тысяч в выигрыше; съешь семёрку; ва-банк («Игроки»)];
• 4) служилых людей [послужной список, эскадра, мичман, лейтенант, выйти в отставку, эполеты, офицеры, моряки, матросы, капитан («Женитьба»); кавалерийский полк, военный мундир, баталионное учение, баталия, стал в вытяжку, генерал, майор, адъютант, служить в пехоте («Коляска»)];
• 5) портновского дела [Купили сукна очень хорошего... На подкладку выбрали коленкору, но такого добротного и плотного, который, по словам Петровича, был ещё лучше шёлку и даже на вид казистей и глян- цевитей. Куницы не купили, потому что была, точно, дорога; а вместо её выбрали кошку, лучшую... которую издали можно было всегда принять за куницу («Шинель»)];
• 6) галантерейного и парфюмерного производства [Дамы тут же обступили его блистающею гирляндою и нанесли с собой целые облака всякого рода благоуханий: одна дышала розами, от другой несло весной и фиалками, третья вся "насквозь была продушена резедой... В нарядах их вкусу было пропасть: муслины, атласы, кисеи были таких бледных модных цветов, каким даже и названья нельзя было прибрать... Ленточные банты и цветочные букеты порхали там и там по платьям в самом картинном беспорядке... («Мертвые души»)];
• 7) богословской среды [Как только ударял в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы , с тетрадями под мышкой, брели в класс. <...>Самое торжественное для семинарии событие было вакансии - время с июня месяца, когда обыкновенно бурса распускалась по домам... Философы и богословы отправлялись на кондиции, то есть брались учить или приготовлять детей людей зажиточных... («Вий»)] и т. д.

Требования к языку художественной литературы представителей «натуральной школы» сказались и на использовании Гоголем диалектизмов. Изображая быт, трудовую деятельность, занятия крестьян, Гоголь органично вводит в художественный текст слова, свойственные речи носителей того или иного говора. Так, для говоров средней полосы России в первой половине XIX в. были характерны многие выражения, которые Гоголь использовал в поэме «Мертвые души» (колосиласьрожь; высыпался овёс; кустилось просо; идти в трубку; пятка колоса ещё не завязывалась; складывали снопы копнами , крестами и просто шишом; метали стога; клали клади; постав холста и др.). Показательны в этом отношении диалектизмы номинативного характера, которые писатель не заменил литературными параллелями, а сделал текстообразующими элементами [Вид оживляли две бабы, которые , картинно подобравши платья и подтыкавшись со всех сторон, брели по колени в пруде , влача за два деревянные кляча изорванный бредень... («Мертвые души»); Коробочка, успокоившись... вперила глаза на ключницу, выносившую из кладовой деревянную побратиму с мёдом («Мертвые души»)]. Иногда Гоголь дает пояснение к диалектному слову [Дом господский стоял одиночкой на юру, то есть на возвышении , открытом всем ветрам, каким только вздумается подуть («Мертвые души»)].

Народность языка произведений Гоголя была «тесно связана с процессом художественно-речевого формирования национальных характеров... В языковом плане это был процесс обрастания литературного повествования свежими побегами живой устной речи, ее разных диалектов и стилей. Гоголь пользуется в своих повестях не только русским народным языком, но и украинским», который в то время рассматривался как «ответвление русской природы». Сам Гоголь различает живой украинский язык и язык произведений устного народного творчества с их национальной поэтичностью, фразеологией, символикой и т. д. Формы живого украинского языка становятся простонародными языковыми элементами, подчиняясь законам формообразования, сло-

вообразования, управления и лексического употребления русского просторечия. В. В. Виноградов отмечает украинизмы в первоначальных редакциях «Женитьбы» и «Ревизора» [Дела не смыслишь, так не совайся Ну, что с тебя за народный советник, ...Листья табаку, называемого бакуном ; Купцы и мещане на меня страх озорятся; А потом, как разодмёт тебе брюхо, да набьёшь себе карман...]. Чуждые нормам русского городского просторечия, все эти провинциализмы в окончательный текст комедий не попали 1 .

Украинизмы Гоголь использует стилистически оправданно; они являются:

• 1) средством речевой характеристики героев [«Воно ще молода дытына, - обыкновенно она говорила, несмотря на то, что Ивану Фёдоровичу было без малого сорок лет, - где ему все знать!» («Иван Федорович Шпонька и его тетушка») ];
• 2) средством изображения местного колорита [В самом деле, едва только поднялась метель и ветер стал резать прямо в глаза, как Чуб уже изъявил раскаяние и, нахлобучивая глубже на голову капелюхи, угощал побранками себя, чёрта и кума («Ночь перед Рождеством»)];
• 3) средством, подчеркивающим национальный характер героя [Помяните же прощальное моё слово... перед смертным часом своим вы вспомните меня! Думаете, купили спокойствие и мир; думаете, пановать станете? Будете пановать другим панованьем: сдерут с твоей головы, гетъман, кожу, набьют ее гречаною половою, и долго будут видеть её по всем ярмаркам! («Тарас Бульба»)];
• 4) средством лирической поэтизации [Какой же он хороший! как чудно горят его чёрные очи! как любо говорит он: Парасю, голубка! как пристала к нему белая свитка! («Сорочинская ярмарка»)] и т. д.

Некоторые из украинизмов, введенных Гоголем в произведения, вошли в словарный состав русского языка (бандура, бричка, бублик, горлица, галушки, девчата, миска, рушник, хлопец, хата, хутор, чумаки, юшка и др.). Большинство же украинских слов осталось за пределами русского языка (брика, оселедец - ‘пучок волос’, люлька- ‘курительная трубка’, черевики, дужий, рудый, загукатъ - ‘закричать’, наймит, утекать- ‘убегать’ и т. п.).

В работе над текстами своих произведений Гоголь ориентировался на синтаксис русской разговорной речи. В этом плане с Пушкиным его сближают принципы построения простого предложения, а с Лермонтовым - сложный эмоциональный синтаксис. Однако у Гоголя простые предложения разнообразнее, чем у Пушкина, а сложный синтаксис «расцвечен» не традиционными изобразительно-выразительными средствами русского языка, а объединенными в едином художественном пространстве единицами книжного языка и разговорной речи. Более того, синтаксис Гоголя носит «личностный» характер, каждый персонаж его произведений наделен собственной манерой выражения, не повторяющейся в речи других героев, ибо, по словам писателя, «важно, кто и что именно сказал, важна и сама личность того человека, который сказал, его черты характера» 1 .

Для синтаксиса гоголевских текстов характерны разные приемы использования единиц русского языка:

• 1) свободное расположение слов в предложении [И этак проводил время один-одинёгиенек в целом мире молодой тридцатидвухлетний человек , сидень сиднем , в халате , без галстука («Мертвые души»)];
• 2) употребление местоимений, частиц и наречий разговорного характера [А я вот к тебе , Петрович , того...; Это , право , совершенно того...; Ну , да уж прикрепи. Как же этак право , того!..; Этаково-то дело этакое («Шинель»)];
• 3) использование оценочных эпитетов [Очень обходительный и приятный человек; Очень , очень достойный человек; Чрезвычайно приятный , и какой умный , какой начитанный человек! («Мертвые души»)];
• 4) употребление глаголов различной семантики [ Чартков принялся за дело , усадил оригинал , сообразил несколько всё это в голове; провёл по воздуху кистью , мысленно устанавливая пункты; прищурил несколько глаз , подался назад , взглянул издали -ив один час начал и кончил подмалёвку («Портрет»)].

Язык произведений Гоголя удивляет сочетанием слов разной стилистической окрашенности (уязвление со стороны крапивы; поведение становилось скандалёзно; коптитель неба; заламливал аллегории; столичная штучка ), принадлежащих к разным сферам языкового выражения (тотчас отнесут... к неискусству врача; купечество да гражданство меня смущает; в генералы влезешь; валяй во все колокола; кавалерию повесят тебе через плечо; пусть стоит для благоустройства намосту ), соединением слов, логически не сопоставимых в одном высказывании (слез долой; поперхнулся навеки; не прикажете ли отдохнуть; осмелюсь ли попросить позволения; служить сию мину-

1 Виноградов В. В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка. С. 18.

ту; дай пмвать па твою голову и на твою важность; мука уж такая не авантажная); наличием тавтологических образований (обчистил чистенько; кричал кричмя; сидень сиднем ), в том числе ложных (врёт, врёт, нигде не оборвётся).

В структуру простого предложения Гоголь включает авторские устойчивые сочетания, пословицы, поговорки, идиомы с целью оценки лица, предмета, действия [Пропал бы , как волдырь на воде , без всякого следа, не оставивши потомков...; ...И во рту после вчерашнего точно эскадрон переночевал («Мертвые души»)], создания речевой характеристики [Уж такое, право, доставили наслаждение... майский день ... именины сердца... («Мертвые души»)], а также с целью придать всему высказыванию эмоциональную окраску [ Об ручался! Кукиш с маслом - вот тебе обручился! Лезет мне в глаза с обручением! («Ревизор»)], изобразить ситуацию комически [Можно было видеть тотчас, что он совершил своё поприще, как совершают его все господские приказчики...; Эк, право, затвердила сорока Якова одно про всякого, как говорит пословица («Мертвые души»)] и т. д.

Эмоциональность простым предложениям придают всевозможные ругательства [Экой я дурак, в самом деле! («Мертвые души»); Чтоб вас чёрт побрал с вашим ревизором и рассказами! («Ревизор»); «Надобно же было, - продолжал Чуб, утирая рукавом усы, - какому-то дьяволу , чтоб ему tie довелось, собаке , поутру рюмки водки выпить, вмешаться!.. («Ночь перед Рождеством»); Чтоб ты подавился , негодный бурлак! Чтоб твоего отца горшком в голову стукнуло! Чтоб он подскользнулся на льду, антихрист проклятый! Чтоб ему на том свете чёрт бороду обжег! («Сорочинская ярмарка»)], которые могут быть обращениями [ «Отсаживай, что ли, нижегородская ворона!» - кричал чужой кучер; «Ты знай свое дело, панталонщик ты немецкий!.. Ты, дурак... я тебя, невежа, не стану дурному учить... У, варвар! Бонапарт ты проклятый!» («Мертвые души»); ...Ну, чёрт с тобою, поезжай бабиться с женою, фетюк! («Мертвые души»)].

Синтаксис сложных конструкций носит у Гоголя разговорный характер. Создается впечатление, что писатель просто фиксировал звучащую речь носителей того или иного языка или говора, не подвергая ее письменной обработке. Гоголевские сложные синтаксические конструкции трудно подвергнуть классификации: они, как внутренняя речь человека, алогичны, изменчивы, не фиксированы на одном предмете изображения. Как правило, они состоят из цепи простых синтаксических единиц - эмоционально окрашенных и вопросительных предложений, неполных и эллиптических повторов, многочисленных сравнений, отступлений и т. д. Например:

Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая! А какие смушки! Фу ты , пропасть , какие смушки! сизые с морозом! Я ставлю бог знает что , если у кого-либо найдутся такие! Взгляните , ради бога , на них , - особенно если он станет с кем-нибудь говорить , - взгляните сбоку: что это за объядение! Описать нельзя: бархат! серебро! огонь! Господи боже мой! Николай Чудотворец , угодник Божий! отчего же у мет нет такой бекеши! Он сшил её тогда ещё ; когда Агафия Федосеевна не ездила в Киев. Вы знаете Агафию Федосеев ну? та самая , что откусила ухо у заседателя.

(«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)

Гоголь предельно сблизил русскую разговорную речь с литературной письменной речью. Этим самым писатель показал новые возможности соединения словосочетаний и предложений в единое целое, формирования синтаксических единств на более совершенной основе. Принципы образования сложного синтаксического целого были «подсказаны» Гоголю самим языком, потому что «необыкновенный язык наш есть еще тайна. В нем все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твердых до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая, с одной стороны, высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны - выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность, таким образом, в одной и той же речи восходить до высоты, не доступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанью непонятливейшего человека, - язык, который сам по себе уже поэт» .

Разговорный характер сложных синтаксических конструкций определяется последовательным чередованием предложений вопросительных и восклицательных, односоставных и неполных, слов-предложений и т. д. Например:

Городничий давал ассамблею! Где возьму я кистей и красок , чтоб изобразить разнообразие съезда и великолепное пиршество? Возьмите часы , откройте их и посмотрите , что там делается! Не правда ли , чепуха страшная"? Представьте же теперь себе, что почти столько же, если не больше, колёс стояло среди двора городничего. Каких бричек и повозок там не было! Одна - зад широкий, а перёд узкий; другая - зад узенький, а перёд широкий.

(«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)

Тон живого общения создается благодаря использованию вводных и вставных конструкций. Их семантика и место в предложении определяются исключительно авторским отношением к изображаемым событиям. Вставные конструкции, как правило, являются формой оценки происходящего. Например:

Частный принял довольно сухо Ковалёва и сказал, что после обеда не то время, чтобы производить следствие, что сама натура назначила, чтобы, наевшись, немного отдохнуть (из этого коллежский асессор мог видеть , что частному приставу были небезызвестны изречения древних мудрецов) , что у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких майоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам.

Вводные конструкции могут пояснять или уточнять предыдущее содержание [Первый тост был выпит, как читатели , может быть , и сами догадаются, за здоровье нового херсонского помещика. Впрочем, если сказать правду , они всё были народ добрый, жили между собою в ладу... («Мертвые души»)], а могут иметь характер попутного замечания [Жители города и без того, как уже мы видели в первой главе, душевно полюбили Чичикова... («Мертвые души»)].

Заметное место в произведениях Гоголя занимает диалог, который позволяет очень динамично передать развитие событий. Например:

Но Чичиков прикинулся, как будто и не слышал, о чём речь, и сказал, как бы вдруг припомнив:

• - А! чтоб не позабыть: у меня к тебе просьба.
• - Какая?
• - Дай прежде слово, что исполнишь.
• - Да какая просьба?
• - Ну, да уж дай слово!
• - Изволь.
• - Честное слово?
• - Вот какая просьба: у тебя есть, чай, много умерших крестьян, ко- торые ещё не вычеркнуты из ревизии?
• - //31 ест, а что?
• - Переведи их на меня, лше шил.
• - Л на что тебе?
• - //3? да леке нужно.
• - Да на что?
• - Ну, да уж нужно... уж это моё дело, - словом, нужно.
• («Мертвые души»)

Несобственно-прямая речь также оживляет повествование. В этом случае говорящий излагает события не от своего лица, а от чужого, поэтому можно приврать, показать цитируемое лицо в нужном свете. Например:

Перестань , ты ничего не знаешь и не в своё дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь...» В таких лестных рассыпался словах... И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», - он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».

(«Ревизор»)

Незаконченные конструкции придают речи динамику, демонстрируют страх, опасение, восторженность, сильное волнение - все чувства персонажа [Дамы города N были... нет, никаким образом не могу: чувствуется точно робость. В дамах города N больше всего замечательно было то... Даже странно, совсем не подымается перо, точно будто свинец какой-нибудь сидит в нём («Мертвые души»)].

Разговорный характер придают тексту ряды слов с отрицанием, противопоставленных друг другу по какому-либо признаку, но вместе передающих значение приблизительности чего-либо [В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод («Мертвые души») ]. Это значение может передаваться перечислением определений [Итак, в одном департаменте служил один чиновник", чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щёк и цветом лица что называется геморроидальным... («Шинель»)].

Гоголь часто использует прием неожиданного присоединения, чтобы мгновенно последовать за зрительным восприятием героем меняющейся картины мира или за ходом мыслей персонажа:

Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!.. А знаете ли, что у алжирского бея под самым носом шишка?

(«Записки сумасшедшего»)

Алогичные, запутанные конструкции, сбивчивая речь также придают контексту разговорный характер:

«Как мне ему объяснить?» - подумал Ковалёв и, собравшись с духом, начал:

• - Конечно я... впрочем, я майор. Мне ходить без носа , согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь торговке... можно сидеть без носа; но имея в виду получить... притом будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарёва, статская советница, и другие... Вы посудите сами... я не знаю, милостивый государь...
• («Нос»)

Система речевых средств создания комического впервые в русской литературе оформилась в языке произведений Гоголя.

На лексическом уровне Гоголь использует прием расширения значения слова [У меня не так. У меня когда свинина - всю свинью давай на стол, баранина - всего барана тащи, гусь - всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует («Мертвые души»)] или сужения семантического объема слова [Такой уж у него нрав-то странный был: что ни скажет слово , то и соврёт... («Женитьба»)]. Как средство создания комического Гоголь использует построение синонимического ряда, куда включает генетически и стилистически разнородные языковые единицы:

Слова хозяйки были прерваны странным шипением... но, взглянувши вверх, oti успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и наконец, по- натужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошёл опять покойно щёлкать направо и налево...

(«Мертвые души»)

Для создания комического используется и омонимия [Нет, кто уж кулак [о Собакевиче], тому не разогнуться в ладонь! А разогни кулаку один или два пальца, выйдет ещё хуже («Мертвые души»)].

С помощью глаголов разных тематических групп и разной стилистической окрашенности Гоголь придает речи высокую экспрессию и эмоциональность [Ну, брат, если бы ты знал, как я продулся! Поверишь ли, что не только убухал четырёх рысаков - всё спустил <...>Не сделай я сам глупость, право не просадил бы! («Мертвые души»)].

Лексические заимствования, оформленные «по-русски», употребляются Гоголем с иронией (сколеский советник, Манилов будет повеликатней Собакевича; вам всё финтифлюшки, а как наденет фрачишку, инкогнито проклятое).

Особое место среди средств создания комического занимают имена, фамилии, прозвища, клички людей и животных, а также названия предметов неживой природы, семантически связанные с объектом называния, подчеркивающие особенности его внешнего облика или внутренних качеств или же возникшие на основе функционального сходства и т. д. Например:

Фамилия чиновника быт Башмачкин. Уже по самому имени видно, что она когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла она от башмака, ничего этого не известно.

(«Шинель»)

Как средство комического изображения действительности в произведениях Гоголя используются имена мужские и женские (Селифан, Фемистоклюс, Алкид, Моккий, Сессий, Хоздазат, Трифи- лий, Дула, Варахасий, Барух, Митяй, Миняй; Фетинъя, Фёкла, Феоду- лия Ивановна, Маклатура Александровна), фамилии (Почечуев, Ляп- кин-Тяпкин, Яичница, Собакевич, Коробочка, Ноздрёв, Плюшкин, Манилов, Деепричастие, Поплёвин, Помойкин, Перепреев, Дырка, Пробка, Сорокоплёхин), прозвища (Неуважай-Корыто, Коровий Кирпич, Колесо, Заплатанной, Григорий Доезжай-не-доедешъ, Оподелдок Иванович), клички лошадей (Заседатель, Аграфена Ивановна, Секретарь) и собак (Стреляй, Обругай, Порхай, Пожар, Скосырь, Черкай, Допекай, Припекай, Награда, Попечительница), прозвища карт (Аделаида Ивановна- ‘карточная колода’, старая попадья - ‘дама’, тамбовский мужик - ‘король’, червоточина - ‘черви’) и т. д.

Пожалуй, в произведениях Гоголя нет эпизода, где бы ни использовался фразеологизм. Фразеологическая единица является самой частотной при характеристике героев, предметов и явлений окружающего мира. Например:

Чёрт побери , есть так хочется и в животе трескотня такая , как будто бы целый полк затрубил в трубы... Второй месяц пошёл , как уже из Питера! Профинтил дорогою денежки , голубчик , теперь сидит и хвост подвернул , и не горячится...

(«Ревизор»)

Дед мой (Царство ему Небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханцы пшеничные да маковники в меду!) умел чудно рассказывать. Бывало , поведёт речь - целый день не подвинулся бы с места и всё бы слушал. Уж не чета какому-нибудь нынешнему балагуру , который как начнёт москаля везть , да ещё и языком таким , будто ему три дня есть не давали , то хоть берись за шапку да из хаты.

(«Вечер накануне Ивана Купала»)

Гоголь знал множество общенародных фразеологизмов, которыми украсил свои произведения. Однако он и сам был автором многих крылатых выражений и устойчивых сочетаний (пристроился к осетру ,; отделавши осетра , доехал его [осетра]; не любишь пропускать того , что плывёт в твои руки; много ума хуже , чем бы его совсем не было ; ставит фонари под глазами - и правому и виноватому ; поддевать на уду ; угостительный помещик ; кофейник в чепчике ; выслужил царскую ласку ; волосы чуть не в снегу ; вылить переполоху, старая курица не чихнёт и др.).

Писатель часто использует для создания комического эффекта синтаксические конструкции. Например, комично воспринимается соединение разноплановых в логическом отношении отрезков фраз:

На бюре , выложенном перламутною мозаикой , которая местами уже выпала и оставила после себя одни жёлтенькие желобки , наполненные клеем , лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек , накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху , какая-то старинная книга в кожаном переплёте с красным обрезом , лимон , весь высохший , ростом не более лесного ореха , отломленная ручка кресел , рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами , накрытая письмом , кусочек сургучика , кусочек где-то поднятой тряпки , два пера, запачканные чернилами , высохшие , как в чахотке , зубочистка , совершенно пожелтевшая , которою хозяин , может быть , ковырял в зубах своих ещё до нашествия на Москву французов.

(«Мертвые души»)

Особую экспрессию придают высказыванию синтаксические конструкции, состоящие из парных противопоставлений:

• 1) с союзом но [Но управляющий сказал, что меньше как за пять тысяч нельзя найти хорошего управителя. Но председатель сказал , что можно и за три тысячи сыскать. Но управляющий сказал: «Где же вы его сыщете? разве у себя в носу?» Но председатель сказал: «Нет, не в носу, а в здешнем же уезде...» («Мертвые души»)];
• 2) с анафорической частицей разве [Разве я это сюда велел ставить тебе, любезный? Разве я это сюда говорил ставить тебе, подлец? Разве я не говорил тебе наперёд разогреть курицу, мошенник? («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»)];
• 3) с повторяющейся усилительной частицей ни [Не стану описывать кушаньев, какие были за столом! Ничего не упомяну ни о манишках в сметане, ни обутрибке, которую подавали к борщу, ни об индейке с сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, который есть лебединая песнь старинного повара... («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)].

Сатирическое изображение окружающей действительности усиливается обобщением во второй части высказывания того, о чем говорилось в первой части [Несколько мужиков, по обыкновению, зевали, сидя на лавках перед воротами в своих овчинных тулупах. Бабы, с толстыми лицами и перевязанными грудями, смотрели из верхних окон; из нижних глядел телёнок или высовывала слепую морду свою свинья. Словом , виды известные («Мертвые души»)].

Комический эффект создает противопоставление синтаксических конструкций, обозначающих парные категории:

Одна была и бричка и повозка вместе; другая ни бричка, ни повозка; иная была похожа на огромную копну сена или на толстую купчиху; другая на растрёпанного жида или на скелет, ещё не совсем освободившийся от кожи; иная была в профиле совершенная трубка с чубуком; другая была ни на что Tie похожа, представляя какое-то странное существо, совершенно безобразное и чрезвычайно фантастическое.

(«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)

Как средство иронии Гоголь использует детализацию фрагментов изображаемого быта:

На мундире у городничего посажено было восемь пуговиц, девятая как оторвалась во время процессии при освящении храма назад тому два года, так до сих пор десятские не могут отыскать, хотя городничий при ежедневных рапортах, которые отдают ему квартальные надзиратели, всегда спрашивает, нашлась ли пуговица. <...>Левая нога у него была прострелена в последней кампании, и потому он, прихрамывая, закидывал ею так далеко в сторону, что разрушал этим почти весь труд правой ноги. Чем быстрее действовал городничий своею пехотою, тем менее она подвигалась вперёд.

(«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)

Для стилизации манерной речи Гоголь «переосмысляет» кальки с французского языка [«Скажите, однако ж... - продолжал он, обратившись тут же с некоторым видом изумления к Маниловым. - Я должен вам сказать, что в этом ребё> 1 ке будут большие способности» («Мертвые души»)].

В качестве средства создания комического используются:

• 1) сравнения [...Дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыплют из мешка... («Мертвые души»); ...Вот подарок! Просто Бог на шапку послал. Странно сказать, а по душе чувствуешь такое какое-то эдакое неизъяснимое удовольствие, как будто или жена в первый раз сына родила, или министр поцеловал тебя при всех чиновниках в полном присутствии («Тяжба»); ...В окне помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с чёрною как смоль бородою («Мертвые души»)];
• 2) тавтологию [Ноздрёв был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории («Мертвые души») ];
• 3) олицетворение [Поодаль в стороне темнел каким-то скучно-синеватым цветом сосновый лес. Даже самая погода весьма кстати прислужилась: день был не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат.. («Мертвые души»)];
• 4) эвфемизмы [...Иван Иванович, который имел глаза чрезвычайно зоркие, первый замечал лужу или какую-нибудь нечистоту посреди улицы, что бывает иногда в Миргороде, то всегда говорил Ивану Никифоровичу: «Берегитесь, не ступите сюда ногою, здесь нехорошо» («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»)];
• 5) каламбуры [шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил", кавалерию повесят тебе через плечо’, а который будет недоволен, то ему после дам такого неудовольствия |;
• 6) перифразы [...Когда полицеймейстер вспомнил было о нем [об осетре], и сказавши: «А каково вам , господа , покажется вот это произведена природы ?» - подошёл было к нему с вилкою вместе с другими , то увидел , что от произведенья природы оставался всего один хвост («Мертвые души»)].

Как утверждал В. Г. Белинский, Гоголь «не пишет, а рисует; его изображения дышат живыми красками действительности. Видишь и слышишь их. Каждое слово, каждая фраза резко, определенно, рельефно выражает у него мысль, и тщетно бы хотели вы придумать другое слово или другую фразу для выражения этой мысли. Это значит иметь слог, который имеют только великие писатели» .

• Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1953-1959. Т. 9. С. 224-225.
• Цит. по: Виноградов В. В. Язык Гоголя и его значение в истории русскогоязыка // Материалы и исследования по истории русского литературногоязыка. Т. 3. С 5.
• Цит. по: Виноградов В. В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка. С. 5.
• Гоголь Н. В. Собр. соч. Т. 6. С. 182.
• Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 355.