«Три года ты мне снилась...» – будто о себе пел Бернес в фильме «Большая жизнь». А позже овдовевший актер и певец встретил Лилю, ставшую его последней женой. Ей Марк говорил: «Ты – моя лебединая песня».
Судьба отмерила им всего лишь девять лет совместной жизни. Любовь Бернеса к Бодровой была огромной. Он старался постоянно находиться рядом с супругой. Как рас­сказывала Лилия Михайловна: «С Марком я распрямилась. Он никогда мне не говорил: "Ах, какая ты красивая!" Но я знала: он счастлив оттого, что я рядом».
Марк Наумович родился 21 сентября 1911 года в Не­жине на Черниговщине в семье старьевщика. (Сам актер говорил, что в энциклопедии ошибочно указана дата его рождения – 21 сентября, – а на самом деле он родился 8 октября.) Когда Марку было пять лет, семья перебралась в Харьков. Отец мечтал, чтобы сын стал счетоводом, и даже отдал его в Харьковское торгово-промышленное училище. Но сын решил стать артистом после того, как в 15 лет по­пал на спектакль в театр.
После школы Нейман расклеивал на улицах афиши харьковского театра «Миссури», работал в нем статистом, помогал рабочим сцены, бутафорам, осветителям, суфлерам. В 17 лет юноша сбежал в Москву. Еще в поезде он узнал, что главные московские театры – Большой и Малый – на­ходятся в Охотном Ряду. Как ни странно, провинциальный паренек получил работу статиста в двух театрах. Нередко Марку, взявшему себе псевдоним Бернес (что означала эта фамилия, сам артист так и не объяснил), приходилось высту­пать в один вечер на двух сценах. Например, отыграв роль бессловесного слуги в Малом театре, Бернес спешил в Боль­шой, где изображал столь же молчаливого стражника в бале­те или слугу в какой-нибудь опере.
Теперь это кажется неправдоподобным, но, в сущнос­ти, Бернес нигде не учился, не окончил никаких театраль­ных студий. Тем не менее талантливого юношу в начале 1930 года приняли в театр Корша актером «вспомогатель­ного» состава: те же роли на выходах. И даже премировали в 1934 году ордером на обувь «За лучшие качественные по­казатели работы».
В этом коллективе Марк познакомился со своей пер­вой женой – знаменитой московской красавицей Поли­ной, или Паолой, как ее звали друзья, Липецкой. В то время молодые жили в Петровском переулке, рядом с филиалом МХАТа, в крохотной комнатушке. Здесь, у Бернесов, Иса­ак Бабель впервые прочитал свой новый рассказ «Отелло», в котором после посещения спектакля жена обращается к мужу: «Наум! Ты видел сейчас любовь? А у тебя что?..» С тех пор рефреном Бернеса – когда он сталкивался с пошлостью в искусстве и жизни – стала фраза: «Сегодня животные штуки, завтра животные штуки, а где же лю­бовь, ребята?..»
В 1936 году режиссер «Мосфильма» В. Червяков при­гласил Марка на небольшую роль в киноленте «Заключен­ные». Тут его и заметил прославленный в будущем режис­сер С. Юткевич. В его фильме «Шахтеры» Бернес сыграл одну из главных ролей – инженера Красовского. Через два года актер снялся в небольшой, но яркой роли Кости Жигулева в кинокартине «Человек с ружьем». Здесь Бер­нес исполнил ставшую легендарной песню «Тучи над го­родом встали...» и быстро приобрел всесоюзную извест­ность. Его заметил даже Сталин. За фильм «Человек с ружьем» Марк получил орден «Знак Почета» и взошел на кинематографический олимп.
Всего же Бернес снялся в 35 фильмах, среди которых безусловная вершина – роль лихого, отважного одессита-пулеметчика и балагура Аркадия Дзюбина в фильме «Два бойца» (1943 г.). За эту работу актер получил боевой орден Красной Звезды.
Начиная с первых кинокартин герои Марка Наумовича приходили на экран с песней, многие из которых в эфире по сей день («Шаланды, полные кефали», «Я люблю тебя, жизнь», «Любимый город», «Хотят ли русские войны?», «Враги сожгли родную хату», «Темная ночь», «С чего на­чинается Родина?», «Если бы парни всей земли», «Журав­ли» и др.).
Если говорить о песенной карьере, то в 1950–1960-х годах по популярности Марку, пожалуй, не было равных. Поклонницы даже создали клуб «Ура, Бернес!».
Это был видный мужчина, прославившийся своими по­бедами на любовном фронте. Когда приятели спрашивали актера, что он говорит жене, вернувшись под утро домой, источая аромат духов другой женщины, Марк Наумович со свойственным ему юмором отвечал: «Я говорю ей: "Здрав­ствуй", остальное говорит она».
Популярная советская киноактриса Лидия Смирнова вспоминала: «Первая жена Бернеса, Паола Липецкая, была замечательная женщина, умная, красивая, энергичная. Он слушался ее беспрекословно. Супруга умирала в больнице от рака, и Марк ее не навещал, ему казалось, что он может от жены заразиться. При этом актер невероятно страдал, ибо Марк без Паолы был не Марк».
Липецкая скончалась в 1956 году, когда их дочери На­таше было около трех лет. Почти одновременно началась кампания в прессе, которая чуть не уничтожила актера. Поводом послужила реплика Н. С. Хрущева.
«В лужниковском Дворце спорта шел концерт для де­легатов юбилейного съезда комсомола, – вспоминал в интервью газете «Культура» поэт Константин Ваншен-кин. – Присутствовало правительство. Мероприятие долж­но было уложиться в строго отведенное время. Режиссер строжайше запретил артистам бисирование. Бернес спел две песни, его не отпускают. Он вернулся, поклонился. В зале обвал. Он опять ушел, его вновь вызывают. За ку­лисами не оказалось никого из начальства, чтобы можно было спросить разрешения остаться на сцене. Как стало известно, Хрущев выразил неудовольствие: "Ишь ты, не может удовлетворить потребности молодежи, спеть лиш­нюю песню!"».
Этого было достаточно для того, чтобы начать травлю популярного певца и актера. Несколько лет у него не было ни концертов, ни фильмов (и, естественно, заработков), его не выпускали за границу. В «Правде» появилась заказ­ная статья «Пошлость на эстраде».Чуть позже Бернес, ехавший за рулем автомобиля, нару­шил правила. Это послужило поводом для фельетона в «Комсомольской правде» – «Звезда на "Волге"». Потом ока­залось, что нападки в прессе – это результат негласного кон­фликта Бернеса со всемогущим зятем Хрущева, Алексеем Аджубеем, из-за одной актрисы, за которой оба ухаживали.
В октябре 1958 года выяснилось, что после выхода на экраны детективного фильма «Ночной патруль», в кото­ром Марк Наумович сыграл роль «завязавшего» с крими­нальным прошлым воровского авторитета Огонька, жизнь актера была поставлена на кон. Уголовная братва вынесла ему смертный приговор. По их понятиям, Огонек как вор, предавший святые законы, был «ссученным», а артист, сыг­равший его роль, – «сукой» и подлежал наказанию. К счас­тью, об этом через осведомителя стало известно начальнику колонии, а он, в свою очередь, сообщил правоохранитель­ным органам. (По другим сведениям, Бернеса предупре­дил об опасности один из бывших заключенных, симпати­зировавший знаменитому актеру.) Марку Наумовичу выделили круглосуточную охрану, в состав которой зачис­лили бывшего телохранителя самого председателя Совета министров Булганина. Были отменены все концерты и га­строли актера, ему рекомендовали отказаться от ежевечер­них прогулок возле дома.
Дни с 26 октября по 1 ноября 1958 года можно по пра­ву назвать одними из самых драматичных в судьбе Марка Бернеса – он ограничил до минимума свои выходы из дома и все свои действия согласовывал с охраной. Однако убийца в те дни так и не объявился. По одной из версий, по пути в Москву он попал в руки милиции, попытался бежать и был застрелен.
После этого беспрецедентного случая актер больше ни­когда не играл в кино преступников.
А вскоре жизнь Марка Наумовича кардинальным обра­зом изменилась – в 1960 году он второй раз женился. Пер­вого сентября знаменитый актер повел в первый класс дочь Наташу. И в школьном дворе познакомился с Лилией Бод­ровой, которая вместе с мужем привела в школу своего сына Жана.
«Я – коренная москвичка, – рассказывала в одном из интервью вторая супруга певца Лилия Михайловна Бер­нес-Бодрова. – После курсов стенографии и машинопи­си, потрудившись несколько лет в секретариате Министер­ства сельского хозяйства и в Госснабе СССР, уехала рабо­тать в Венгрию. Но через год ужасно заскучала и верну­лась, не выдержав срока договора. И затем трудилась уже здесь, в Москве».
Первый муж Лилии Люсьен был фотокорреспондентом французского журнала «Пари-матч». После их случайной встречи он два года разыскивал ее по Москве. Они поже­нились, и в семье родился сын.
Бернес и Бодрова привели своих детей в единственную на всю столицу французскую школу, в которой учились дети многих известных людей. В то время Лилия Михай­ловна не была, как сказали бы сейчас, фанаткой артиста, поэтому увидев Марка, державшего за руку дочку, она шеп­нула мужу: «Смотри, вон Крючков стоит». «Не Крючков, а Бернес», – поправил ее супруг и представил их друг другу. «А потом было первое родительское собрание. Помню, я была больна, с температурой, огорченная, даже злая, по­шла на это собрание. И увидела Марка – он прилетел спе­циально с гастролей, чтобы меня увидеть. Оказывается, уже тогда Бернес ходил по Москве и всем сообщал о том, что влюбился. Я же этого не знала. Хотя в школе его дочка иногда подходила ко мне и говорила: "Лилия Михайлов­на! Папа звонил, спрашивал, как вы себя чувствуете". Мне это казалось немного странным – чего это вдруг чужой человек интересуется моим самочувствием?»
Дети Бернеса и Бодровой сидели в классе за одной партой, поэтому на собраниях их родители тоже оказыва­лись рядом. Марк Наумович старался сблизиться с жен­щиной, которая его покорила: он то приглашал ее к друзьям послушать Азнавура, которым все восхищались понаслыш­ке, потому что ни у кого в Москве еще не было его плас­тинок; то звонил и звал на закрытые просмотры фильмов, которые не шли в прокате: Феллини, Бергман, Антонио-ни. Так продолжалось довольно долго – целых два месяца. Бернес умел красиво ухаживать. В ноябре Лилия Михай­ловна, оставив мужа, переехала в его дом. «Марк был очень обаятельным человеком, а в молодости так просто краси­вым, – вспоминает Бодрова. – Когда мы познакомились, ему уже исполнилось 48 лет – он старше меня на 18 лет, но удивительная улыбка, хитрющий прищур – все это оста­лось. Он мог подойти, положить руку на плечо – и жен­щина была готова на все. Правда, со мной он такого не проделывал – был очень осторожен, видимо, боялся спуг­нуть. Поначалу я не была в него влюблена. Только чув­ствовала какое-то тепло и нежность – он очень трогатель­но ко мне относился, бережно, внимательно. Его терпеливое ухаживание, обещание спокойной счастливой жизни с дву­мя детьми было для меня важнее самых пылких признаний.
Когда я ушла от Люсьена, у наших знакомых был шок. Мои подруги, которым я рассказывала, что Марк сделал мне предложение, никак не хотели поверить, что я говорю серьезно: «Как? Ты готова уйти из такого благополучного дома?» (В те годы мой первый супруг был знаменитым московским иностранцем, обладателем немыслимой кра­соты замшевых пиджаков и единственного в Москве авто­мобиля "Шевроле").
Несколько раз я пыталась от него уйти, он меня воз­вращал, клялся-божился, что его "походы налево" больше не повторятся. Но все повторялось... Некоторые женщины с этим мирятся – я не хотела прощать измен. Мне надо было вырваться из той семьи, а Марк сделал все, чтобы я ушла к нему».
Хотя, конечно, все было не так просто. Любовь к Бод­ровой пришла позже. Со стороны Марка Наумовича была ложь во спасение: чтобы «заполучить» чужую жену, он ска­зал ее мужу, что спал с ней. Ловелас Люсьен не слишком пытался найти правду: он вошел в дом и сказал Лилии: «Идем, он тебя ждет внизу». И она ушла. Просто поняла, что она нужнее Марку. Конечно, жизнь сложилась не сра­зу, но в первую очередь радовало то, что дети поняли их. Бернес никогда не делил детей на своих и чужих, а жене даже частенько повторял: «Лиля, что ты так много внима­ния уделяешь детям? У них вся жизнь впереди. А мы не знаем, сколько нам дано».
Марк Наумович любил, чтобы в доме все было чисто и красиво. Правда, по дому сам никогда ничего не делал: его голова все время была занята творческой работой. Но если где-то что-то было не так, обязательно замечал и просил жену переделать.
«Друзья Марка приняли меня сразу, – рассказывала да­лее Лилия Михайловна. – Его окружали интересные люди: Лидия Русланова, Зоя Федорова, Зиновий Гердт, балерина Ольга Лепешинская и другие. Часто в семье бывал тогдаш­ний американский посол Томпсон, множество иностран­ных корреспондентов – французы, югославы. И дом у нас был веселый, хлебосольный, к нам любили приходить – я хорошо готовила.
А питейные скандалы Бернеса – это полная чепуха. При мне он вообще не пил – ни рюмки, раздражался, когда -к нему с этим приставали. Я говорила: "Ради Бога, не трогай­те Марка, я сама выпью вместо него с вами...". Он ведь мог вспылить, наорать, не терпел фамильярности. И, конечно, не прощал оскорблений. У него был взрывной характер, и мне часто приходилось сглаживать ситуацию, звонить лю­дям и объяснять: "Ну, Марк погорячился, давайте не будем обострять отношения". Иногда кто-то из наших детей выво­дил его из себя, и тогда по дому летали тарелки. Все это было. Но я знала главное – он не может жнть без меня».
Бернес был настоящим мужчиной. Зная, что любимые цветы супруги – гвоздики, он следил за тем, чтобы в их квартире всегда стоял свежий букет. Каждые Три дня Марк Наумович звонил в цветочный магазин, директор которо­го был его хорошим знакомым, и просил прислать новый букет. Лилия Михайловна при нем не знала даже, сколько хлеб стоит. Он обо всем заботился, все за нее решал, пото­му что ему казалось, что без него жена ничего сделать не сможет. Бернес отменил ей даже курсы французского язы­ка, убедив, что нет ничего лучше, как работать вдвоем. Лилии Михайловне пришлось быстро осваивать конферанс, и она стала вести его творческие встречи.
За все девять лет совместной жизни они практически не расставались. Жена сопровождала его во всех поездках. Лишь однажды Бернесу пришлось уехать в Ростов одному: Лилия Михайловна вынуждена была остаться дома из-за болезни детей. Он каждый день звонил ей и сетовал: «Ну почему тебя нет рядом?» Если он уезжал по делам сам, то звонил каждые полчаса, не давая даже возможности сосредоточиться на до­машних делах. «Супруг не мог без меня работать, – говорит Лилия Михайловна. – Как-то его отправили на гастроли в Польшу – по-моему, вместе с Майей Кристали некой. Мой паспорт не был готов, и я осталась дома. Приезжает Марк в Варшаву – а через три дня звонок от посла с просьбой, что­бы меня немедленно отправили к Бернесу. Мне принесли паспорт на дом и чуть ли не вытолкнули за границу. Оказы­вается, муж объявил: "Без Лили не буду выступать!". Если его приглашали куда-то одного, он отказывался: "Разве вы не знаете, что я женат?".
Помню один смешной случай: отмечали 50-летие Зямы Гердта. А перед этим был юбилей Утесова, на который из Одессы доставили специально приготовленную фарширо­ванную рыбу. Зяматоже купил рыбы и принес мне: "Лиля, приготовь!". На банкете администраторы-одесситы стали спрашивать: "А кто фаршировал эту рыбу? Она же вкус­нее, чем наша с Одессы!". Тогда Марк гордо объявил: "Это моя гойка готовила!" (имелось в виду – русская)».
Летом 1969 года во время выступления в Ленинграде Бер­несу стало плохо, но он допел до конца, вышел за кулисы и упал. Его увезли прямо с концерта. У актера начались боли в спине, и первое, что пришло в голову: радикулит. С этим его и положили в Москве в госпиталь им. Бурденко. А на другой день Лилии Михайловне сказали, что муж умирает. Рак кор­ня легких – он был неоперабельный. И отец Марка Наумо­вича, и первая жена тоже умерли от этой страшной болезни.
«Начиналось все очень медленно, – вспоминала вдо­ва. – Марка оставляли силы. Он говорил, что не может петь по 15–20 песен, сокращал выступления. Не было сил гулять, потом передвигаться. А по-настоящему – когда уже поставили диагноз – он болел всего 51 день. Супруг ле­жал один в огромной палате. Был консилиум: Перельман, Шехтер, Чазов, Павлов. Кто-то попросил меня выйти. Марк сказал: "Нет, она останется здесь". При мне они его осмот­рели, а потом, уже наедине, сказали, что ничего нельзя сделать, можно только облучать.
Однажды супруг сказал: "Пришли Жана, я скажу, к кому пойти в дом звукозаписи, чтобы он на маленький магни­тофон записал четыре мои песни: "Я люблю тебя, жизнь", "Журавли", "Три года ты мне снилась", "Мужской разго­вор". Когда будете меня хоронить, чтобы никаких речей и оркестров не было, а звучали только эти песни". Жан это сделал. Потом Марк сказал: "Лилька, у тебя будет забота похоронить меня на Новодевичьем". Ас другой стороны, говорил врачам: "Вот поправлюсь, такой концерт вам за­качу!". Последние дни он не отпускал меня ни на минуту. Мне даже предлагали лечь рядом в палату».
Умер М. Н. Бернес 16 августа 1969 года. Его должны были похоронить на Ваганьковском кладбище рядом с могилой его первой жены Паолы. Новодевичье «полага­лось» только народным артистам СССР, а указ о присвое­нии актеру этого высшего звания вышел только через три дня после его смерти. Но для любимца публики было сде­лано исключение.
«Вновь, пластинка, кружись, – написал в дни проща­ния с Марком Бернесом поэт Евгений Евтушенко. – На­стоящее прошлым наполни. Он любил тебя, жизнь. Ты люби его тоже и помни».
«Когда его не стало, моя жизнь кончилась, – вспоми­нала Лилия Михайловна. – Я осталась одна с двумя 16-лет­ними детьми, которых надо было ставить на ноги. 16 лет – жуткий возраст, если у детей нет отца. Мне пришлось быть и мамой и папой, думать, как сделать, чтобы они не чув­ствовали сиротства, чтобы семья не развалилась. Все это было очень трудно. Я села за руль – починила старый ав­томобиль, который стоял с тех пор, как Марк попал в ава­рию. Прежде я никогда не водила машину.
Наташа окончила МГУ, факультет восточных языков (ИСАА), потом уехала в Америку с мужем. К сожалению, личная жизнь дочери не сложилась. От первого мужа она ушла сама, второй ушел от нее. Сын Жан закончил ВГИК, операторский международный факультет, но оператором никогда не работал».
Лилия Михайловна Бодрова-Бернес живет одна в квар­тире мужа на Сухаревской улице в Москве. Со своим сы­ном и дочерью покойного супруга женщина не общается.
После смерти Марка Наумовича она похудела на 18 кг, у нее открылось язвенное кровотечение, позже вдова пе­ренесла два инфаркта. Врачи посоветовали сделать опера­цию на сердце, но она отказалась – некому ухаживать и навещать в больнице. (Правда, в последнее время ей стал оказывать помощь фонд Анастасии Вертинской). Теперь вся ее надежда на внучку, Люсеньку, которая любит слу­шать записи песен в исполнении деда.
Лилия Михайловна добилась, чтобы на доме, в котором они с мужем жили последние годы, установили мемори­альную доску. Кстати, Жан долгие годы безуспешно су­дился с матерью за эту двухкомнатную квартиру, в кото­рой вдова пытается организовать музей Бернеса.
Бодрова-Бернес больше так и не встретила новую лю­бовь. «За кого после Марка можно выйти замуж?» – горь­ко улыбалась она.

«Три года ты мне снилась...» - будто о себе пел Бернес в фильме «Большая жизнь». А позже овдовевший актер и певец встретил Лилю, ставшую его последней женой. Ей Марк говорил: «Ты - моя лебединая песня». Судьба отмерила им девять лет совместной жизни. Любовь Бернеса к Бодровой была огромной. Как рас­сказывала Лилия Михайловна: «С Марком я распрямилась. Он никогда не говорил: "Ах, какая ты красивая!" Но я знала: он счастлив, что я рядом».
Марк Бернес родился 21 сентября 1911 года в Не­жине на Черниговщине в семье старьевщика. Когда Марку было пять лет, семья перебралась в Харьков. Отец мечтал, чтобы сын стал счетоводом, и даже отдал его в Харьковское торгово-промышленное училище. Но сын решил стать артистом после того, как в 15 лет по­пал на спектакль в театр. В 17 лет юноша сбежал в Москву. Еще в поезде он узнал, что главные московские театры - Большой и Малый - на­ходятся в Охотном Ряду. Провинциальный паренек получил работу статиста в двух театрах. Нередко Марку, взявшему псевдоним Бернес (что означала эта фамилия, сам артист так и не объяснил), приходилось высту­пать в один вечер на двух сценах. Например, отыграв роль бессловесного слуги в Малом театре, Бернес спешил в Боль­шой, где изображал молчаливого стражника в бале­те или слугу в какой-нибудь опере.
Бернес нигде не учился, не окончил никаких театраль­ных студий. Тем не менее талантливого юношу в начале 1930 года приняли в театр Корша актером «вспомогатель­ного» состава: те же роли на выходах. И даже премировали в 1934 году ордером на обувь «За лучшие качественные по­казатели работы».
В 1936 году режиссер «Мосфильма» В. Червяков при­гласил Марка на небольшую роль в киноленте «Заключен­ные». Тут его и заметил прославленный в будущем режис­сер С. Юткевич. В фильме «Шахтеры» Бернес сыграл одну из главных ролей - инженера Красовского. Через два года актер снялся в небольшой, но яркой роли Кости Жигулева в кинокартине «Человек с ружьем». Здесь Бер­нес исполнил ставшую легендарной песню «Тучи над го­родом встали...» и быстро приобрел всесоюзную извест­ность. Его заметил даже Сталин. За фильм «Человек с ружьем» Марк получил орден «Знак Почета» и взошел на кинематографический олимп.
Всего же Бернес снялся в 35 фильмах, среди которых безусловная вершина - роль лихого, отважного одессита-пулеметчика и балагура Аркадия Дзюбина в фильме «Два бойца» (1943 г.). За эту работу актер получил боевой орден Красной Звезды. Начиная с первых кинокартин герои Марка Наумовича приходили на экран с песней, многие из которых в эфире по сей день («Шаланды, полные кефали», «Я люблю тебя, жизнь», «Любимый город», «Хотят ли русские войны?», «Враги сожгли родную хату», «Темная ночь», «С чего на­чинается Родина?», «Если бы парни всей земли», «Журав­ли» и др.). Если говорить о песенной карьере, то в 1950 - 1960-х годах по популярности Марку, пожалуй, не было равных.
Известная советская киноактриса Лидия Смирнова вспоминала: «Первая жена Бернеса, Паола Липецкая, была замечательная женщина, умная, красивая, энергичная. Он слушался ее беспрекословно. Супруга умирала в больнице от рака, и Марк ее не навещал, ему казалось, что он может от жены заразиться. При этом актер невероятно страдал, ибо Марк без Паолы был не Марк». Липецкая скончалась в 1956 году, когда их дочери На­таше было около трех лет. В 1960 году Бернес во второй раз женился. Пер­вого сентября знаменитый актер повел в первый класс дочь Наташу. И в школьном дворе познакомился с Лилией Бод­ровой, которая вместе с мужем привела в школу сына Жана.
«Я - коренная москвичка, - рассказывала в одном из интервью вторая супруга певца Лилия Михайловна Бер­нес-Бодрова. - После курсов стенографии и машинопи­си, потрудившись несколько лет в секретариате министер­ства сельского хозяйства и в Госснабе СССР, уехала рабо­тать в Венгрию. Но через год ужасно заскучала и верну­лась, не выдержав срока договора. И затем трудилась уже здесь, в Москве». Первый муж Лилии Люсьен был фотокорреспондентом французского журнала «Пари-матч». После их случайной встречи он два года разыскивал ее по Москве. Они поже­нились, в семье родился сын.
Бернес и Бодрова привели своих детей в единственную на всю столицу французскую школу, в которой учились дети многих известных людей. В то время Лилия Михай­ловна не была, как сказали бы сейчас, фанаткой артиста, поэтому, увидев Марка, державшего за руку дочку, она шеп­нула мужу: «Смотри, вон Крючков стоит». «Не Крючков, а Бернес», - поправил супруг и представил их друг другу. «А потом было первое родительское собрание. Помню, я была больна, с температурой, огорченная, даже злая. И увидела Марка - он прилетел спе­циально с гастролей, чтобы меня увидеть. Оказывается, уже тогда Бернес ходил по Москве и всем сообщал, что влюбился».
Дети Бернеса и Бодровой сидели в классе за одной партой, поэтому на собраниях их родители тоже оказыва­лись рядом. Марк Наумович старался сблизиться с жен­щиной, которая его покорила: он то приглашал ее к друзьям послушать Азнавура; то звонил и звал на закрытые просмотры фильмов, которые не шли в прокате: Феллини, Бергман, Антониони. Так продолжалось два месяца. Бернес умел красиво ухаживать. В ноябре Лилия Михай­ловна, оставив мужа, переехала в его дом. «Марк был обаятельным человеком, - вспоминает Бодрова. - Когда мы познакомились, ему уже исполнилось 48 лет - он старше меня на 18 лет. Но удивительная улыбка, хитрющий прищур - все это оста­лось. Поначалу я не была в него влюблена. Только чув­ствовала какое-то тепло и нежность. Его терпеливое ухаживание, обещание спокойной счастливой жизни с дву­мя детьми было для меня важнее самых пылких признаний». Люсьен изменял супруге, так что их расставание было предопределено.
Конечно, жизнь Бернеса и Бодровой сложилась не сра­зу, но в первую очередь радовало то, что дети поняли их. Лилии Михайловне пришлось быстро осваивать конферанс, и она стала вести творческие встречи супруга.
За все девять лет совместной жизни они практически не расставались. Жена сопровождала его во всех поездках... Летом 1969 года во время выступления в Ленинграде Бер­несу стало плохо, но он допел до конца, вышел за кулисы и упал. Его увезли прямо с концерта. У актера начались боли в спине, и первое, что пришло в голову: радикулит. С этим его и положили в Москве в госпиталь им. Бурденко. А на другой день Лилии Михайловне сказали, что муж умирает. Рак кор­ня легких - он был неоперабельный. И отец Марка Наумо­вича, и первая жена тоже умерли от этой страшной болезни. М. Бернеса не стало 16 августа 1969 года. Его должны были похоронить на Ваганьковском кладбище рядом с могилой его первой жены Паолы. Новодевичье полага­лось только народным артистам СССР, а указ о присвое­нии актеру этого высшего звания вышел только через три дня после его смерти. Но для любимца публики было сде­лано исключение.
Лилия Михайловна Бодрова-Бернес жила одна в квар­тире мужа на Сухаревской улице в Москве. Со своим сы­ном и дочерью покойного супруга не общалась. Умерла в августе 2006 года в возрасте 77 лет.

С Бернесом мы познакомились в школе: я была тогда замужем, он - вдовцом, один воспитывал дочку. И так странно получилось: мой муж сам нас познакомил. Марк потом признавался: "Я с первого дня решил, что уведу тебя"
Первого сентября мы привезли сына в школу (это была единственная на всю Москву французская школа, в ней учились дети многих известных людей). Выходя из машины, я увидела Марка: он держал за руку дочку, рядом стояла какая-то женщина (потом я узнала, что это домработница). Его лицо мне показалось знакомым, и я шепнула мужу: "Смотри, вон Крючков стоит". "Не Крючков, а Бернес", - поправил муж. И представил нас друг другу.
- Они приятельствовалиN
- Нет, конечно, но мой муж всю жизнь работал фотокорреспондентом "Пари-матч" и знал очень многих.
- Так он французN
- Наполовину. Отец Люсьена - француз, мама - русская.
- Не тот ли это человек, о котором упоминает в своей последней книге Андрей Кончаловский, - Люсьен Но, знаменитый московский иностранец, плейбой, обладатель немыслимой красоты замшевых пиджаковN..
- И единственного в Москве "шевроле". Да, это он. Когда я от него ушла, у наших знакомых был шок. Мои подруги, которым я рассказывала, что Марк сделал мне предложение, никак не хотели поверить, что я говорю серьезно: "КакN Ты готова уйти из такого благополучного домаN"

Марк знал, что происходит в моей семье, - об этом многие в Москве знали, шумная была история.
- Я тоже что-то слышала... Рассказывали, что ваш первый муж так любил женщин, что не мог пропустить ни одной...
- Несколько раз я пыталась от него уйти, он меня возвращал, клялся-божился, что это не повторится. Но все повторялось... Некоторые женщины с этим мирятся - я не хотела. Мне надо было вырваться из той семьи, а Марк сделал все, чтобы я ушла к нему.
Когда я приезжала за сыном в школу, ко мне всегда подбегала Наташа Бернес, чтобы передать от отца привет: "Папа вчера звонил из Ташкента, спрашивал, видела ли я вас, как вы себя чувствуете, как выглядите". Я не придавала этому особого значения. А потом было первое родительское собрание. Нас всех усадили на места наших детей, и мы с Бернесом оказались за одной партой. И вдруг он мне сказал: "Вы не хотите послушать АзнавураN"

Тогда в Москве никто не слышал о таком певце: знали Монтана, Эдит Пиаф и все, пожалуй. А Марк только что вернулся из поездки во Францию и привез пластинку, которая ходила по рукам, - он был очень увлечен Азнавуром. "Давайте поедем к моим друзьям, на Кутузовский, и там послушаем". К себе он почему-то меня не приглашал.

Мы поехали, и с того дня Марк начал мне звонить. Мы подолгу разговаривали, ходили на какие-то закрытые просмотры на "Мосфильм". Были бесконечные цветы - чуть ли не каждый день на пороге стоял посыльный с розами.

А муж не пытался узнать, кто это засыпает вас цветамиN

Он ни о чем меня не спрашивал, делал вид, что не замечает. К тому же это продолжалось не так уж долго - три месяца. В начале ноября Марк сказал мне: "Лиля, уходи из дому". Это было так неожиданно... Я растерялась, стала говорить, что не знаю - у меня же сын, и потом я должна лечь в больницу, у меня не все в порядке со здоровьем... "Отлично, - сказал Марк, - выйдешь из больницы - и уходи".

И вот муж везет меня в больницу, мы выезжаем на Ленинградское шоссе, и вдруг я вижу мигающие фары встречной машины. Это был Марк - он уже доехал до больницы, узнал, что меня еще нет, и отправился навстречу - хотел проводить... Потом была больничная палата, знакомый врач, у которого я спрашивала совета, как мне поступить, - у меня же сын и муж, с которым я прожила столько лет, а Марка я совсем не знаю, только чувствую - я ему очень нужна. У него девочка растет без матери...

Бернес, наверное, был очень обаятельным человеком.

Очень, а в молодости так просто красивым. Когда мы познакомились, ему уже исполнилось сорок семь - он старше меня на восемнадцать лет, но удивительная улыбка, хитрющий прищур - все это осталось. Он мог подойти, положить руку на плечо - и женщина была готова на все. Правда, со мной он такого не проделывал - был очень осторожен, видимо, боялся спугнуть.

Поначалу я не была в него влюблена. Только чувствовала какое-то тепло и нежность - он очень трогательно ко мне относился, бережно, внимательно. Его терпеливое ухаживание, обещание спокойной счастливой жизни с двумя детьми было для меня важнее самых пылких признаний. Я вернулась из больницы и через несколько дней сказала мужу, что ухожу. Люсьен заявил, что об этом не может быть и речи, он этого не допустит. Он долго кричал на меня, даже вызвал приятеля, чтобы тот не выпускал меня из квартиры, а сам поехал разговаривать с Марком. Они встретились во дворе того самого дома, в котором я живу по сей день, и начали выяснять отношения. Марк предложил: "Ну что мы тут спорим, поедем к ней, пусть Лиля все и решит". А я все это время сидела и ждала. Наконец муж вернулся и пробурчал, не глядя на меня: "Иди, он тебя ждет".
- Как же он вас отпустилN
- Все решилось в дороге. Они ехали по Садовому кольцу на Ленинский каждый в своей машине и обменивались репликами из окна в окно. На первом перекрестке Люсьен спросил: "Это вы розы присылалиN" "Я", - ответил Марк. Следующий светофор. "Вы с ней спалиN" - "Да", - сказал Марк. Это была маленькая ложь, но он очень не хотел меня потерять.
Так все и случилось. Вечером, часов в пять, Марк меня увез, а на следующий день мы с ним и его дочкой пришли забирать из школы моего сына. Наташка в тот день была больна, пропустила уроки, он подбежал к ней, начал рассказывать про школу, что там было... Когда я ему сказала: "Жан, я сейчас съезжу за нашими вещами", у него округлились глаза. Но он первым стал называть Марка папой, никто его не заставлял. Наташа довольно долго никак меня не называла. Потом уже стала говорить "мама". Я приходила в школу, она бежала навстречу и громко кричала: "Мамуля!" - чтобы все слышали.

Друзья Марка приняли меня сразу. Я не понравилась только Никите Богословскому... и домработнице. Она была злая баба и к тому же привыкла считать себя в доме хозяйкой. А тут появилась молодая женщина, да еще и с сыном... Наташа росла без матери четыре года и каждый день утром привыкла есть сосиски. А я сына по утрам кормила манной кашей. Так домработница назло стала давать Жану ненавистные ему сосиски, а Наташу принялась пичкать манной кашей, которую девочка терпеть не могла. Когда по воскресеньям наша злобная тетка уходила, я лазала по углам и выгребала горы грязи.
Марк переехал в эту квартиру после смерти жены - что бы не оставаться в одном доме с людьми, которые видели, как она болела и умирала.
- Ее, кажется, звали ПаолаN
- В кругу друзей. На самом деле она была Полина Семеновна. Марк никогда мне о ней не рассказывал, но домработница насплетничала, что при Паоле он вел себя довольно свободно, Полина Семеновна переживала...
- Ходили слухи о его романе с Людмилой Гурченко...
- Вот это абсолютная неправда. Она снимала в нашем подъезде комнату и долго не была с ним знакома. В своей книге Люся сама рассказывает, как однажды ехала с Бернесом в лифте, но он не обратил на нее внимания. Потом уже, когда для нее настали тяжелые времена, не было работы, она просто пришла к нам и сказала: "Марк, мне очень плохо". И тогда Марк предложил ей выступать в первом отделении его творческих встреч, чтобы она немножко заработала. Никакого романа у них не было, это все сплетни.

- Лилия Михайловна, а почему ваши подруги так сокрушались, что вы ушли из благополучного домаN Разве у Марка Бернеса жизнь не была устроенаN Популярнейший человек, символ советской песни, лауреат Сталинской премии...

Он пережил очень тяжелые времена. Это, правда, было еще до меня, до того, как мы познакомились. У него умерла жена, и почти одновременно началась кампания в прессе, которая его чуть не уничтожила. В "Правде" появилась статья "Пошлость на эстраде", в "Комсомолке" - фельетон "Звезда на Волге..."

Что-то связанное с машиной, по-моемуN Кажется, Бернес кого-то сбил...

Да ничего подобного, он просто не остановился, нарушил приказ милиционера. Эта статья была организована зятем Хрущева Аджубеем, который был тогда главным редактором "Комсомольской правды". Они с Марком когда-то не поделили даму, за которой оба ухаживали.

В это время проходил съезд комсомола. Марка пригласили выступить на закрытии. Тогда же все было регламентировано, программа концерта заранее определялась: допустим, ты можешь исполнить две песни, и не более того, как бы тебя ни вызывали на "бис". Марк спел свои две песни, но его не хотели отпускать: зал стоя скандировал Марку. Он за кулисы - а там нет никого из начальства, чтобы можно было спросить разрешения остаться на сцене. Как Марку потом рассказали, Хрущев, сидевший в ложе, с неудовольствием произнес: "Ишь ты, не может удовлетворить потребности молодежи, спеть лишнюю песню". Этого было достаточно для того, чтобы начать травлю Бернеса. Несколько лет у него не было ни концертов, ни фильмов, его никуда не выпускали.

Потом Аджубей подтвердил, что эта кампания была спровоцирована. В начале бО-х мы с Марком ехали в Болгарию на одном пароходе с группой журналистов, которые направлялись в Алжир. Когда в Констанце всех начали пересаживать в автобусы, к нам подошел Аджубей и извинился за все, что тогда было сделано. Марк сказал: "Ну что ты, Алеша, не стоит об этом вспоминать". На самом деле он очень болезненно переживал, что не снимается, что запрещают какие-то песни, что его не включают ни в одну официальную киноделегацию...

Вы его жалелиN

Марк не давал повода для жалости. Но я видела, как ему трудно. Кино уже было в прошлом, ему оставались только концерты, творческие вечера, платили за них копейки...

Когда мы познакомились, я училась на курсах французского языка, но Марк сказал: "Никаких курсов, ты будешь работать со мной". Сначала я испугалась: как я выйду на сцену, я же никогда близко к ней не подходила! Но с первой поездки стала вести его концерты, и затем, куда бы Марка ни приглашали выступить, он всегда предупреждал: "Меня будет объявлять Лиля".

Это были безумно интересные концерты. Ночью после представления все собирались в номере - Лидия Русланова, Зоя Федорова, Гаркави - и начинались долгие разговоры. Это были не светские сплетни, к которым я привыкла в той, прошлой жизни с Люсьеном, а воспоминания о тюрьмах и лагерях, как люди возвращались после реабилитации, как их встречали в Москве. И никаких жалоб: "Ах, какие мы несчастные - сидели в карцере!" (Зоя Федорова, по-моему, все время сидела в карцере, потому что сопротивлялась.) Ко всему этому отношение было таким: это позади, теперь вот живем дальше, вся жизнь еще впереди. Зоя вспоминала, как приехала в Москву после освобождения. Ее дочь Вика все это время жила где-то в Казахстане с Зоиной сестрой и была уверена, что та ее мать. Когда они встретились, Зоя заплакала, а девочка никак не могла понять, в чем дело, и удивлялась: "Тетя Зоя, почему ты плачешьN"

Федорова и Русланова познакомились на пересылке во Владимирском централе. Лидия Андреевна была удивительная женщина, царь-баба. На кремлевские приемы приходила роскошно одетая, в бриллиантах, и как-то раз Сталин - я это от нее самой слышала - поинтересовался: "Неужели все это настоящееN" "Русская баба, - ответила Русланова, - должна быть во всем настоящей!"

Говорят, что как раз за бриллианты ее и посадили...

Это все болтовня. Ее посадили как жену врага народа, после того как репрессировали ее мужа, генерала Крюкова. Помню, как она возмущалась: "Мне там говорили, что Крюков такой богатый - пол-Германии вывез. Ничего он мне не принес в приданое, кроме своей дочери!" Причем говорилось все это при Гаркави, который когда-то был ее мужем - Русланова ведь от Гаркави ушла к Крюкову.

Колоритная была женщина, и силы невероятной. Однажды руководство лагеря пожелало устроить ее концерт. Она долго отказывалась, потом согласилась, вышла на сцену, обвела глазами зал: "А где мои товарищиN Если их не пустят, я петь не буду". Пришлось собрать заключенных. На первом же своем концерте в Москве Русланова опустилась перед публикой на колени...

Еще она рассказывала, как собирала по московским домам свои вещи, по музеям - свои картины: имущество репрессированных обычно конфисковывали, потом распродавали. У Михалкова, к примеру, она ковер свой обнаружила. Отвернула угол - а там знакомое клеймо: "Серега, это ж мой ковер!"

Марка окружали достойные люди, слушать их было интересно. И дом у нас был веселый, хлебосольный, к нам любили приходить - я хорошо готовила, и много.

Помню, как после ужина стояли на одной ноге возле стола балерины Ольга Лепешинская и Люся Юткевич - им надо было блюсти фигуру. У нас часто бывал тогдашний американский посол Томпсон, я его принимала. Уйма иностранных корреспондентов - французы, югославы... И смех был, и хохмы, и танцы - все что хотите.

А песниN Марк Наумович пел, когда собирались гостиN

Никогда. Я помню, как-то в Одессе (там всегда были богатые люди) ему предложили: "Марк, ты не мог бы поехать на дачу, спеть, тебе за это хорошо заплатят". Марк ответил: "Я за столом никогда не пою". Он гордый был человек. Во Франции, когда мы уже объехали все побережье и вернулись в Париж, ему предложили остаться еще на неделю и выступить по телевидению. Марк спросил: "А в какое времяN" - "В пять часов". - "А когда передают выступления Монтана, АзнавураN" - "В семь". Он подмигнул мне: "Знаешь, поедем домой". И в тот же день мы уехали.

Бернеса так хорошо знали во ФранцииN

У нас же там было много друзей, знакомых журналистов, они привозили пластинки Марка. Его песню "Когда поет далекий друг" Ив Монтан пел по-французски. Поэтому нам частенько приходили письма откуда-нибудь из Марселя от совершенно незнакомых людей, которые приглашали нас в гости.

Помню, как-то раз мы попали в Канн во время кинофестиваля. Из всей советской группы на прием пригласили Жанну Болотову, нас с Марком и жену Чухрая. Я себя немножко неловко чувствовала, поскольку у меня не было специального туалета. В том же положении оказалась и Жанна - ее багаж задержался в Париже. Сидим мы за столиками... А в нашей группе был грузинский актер, который, кстати, спустя несколько лет остался во Франции. На прием его никто не приглашал, но он каким-то образом туда попал и оказался за одним столиком с американцами. И вдруг он к нам подходит:

"Марк, я с твоей помощью могу выиграть пари. Только что вон тот американец мне сказал, что отдал бы все на свете, чтобы увидеть Марка Бернеса. Я сейчас его приведу". И подводит к нашему столику пожилого уже мужчину. Тот обнимает Марка, целует, взволнованно что-то говорит ему по-французски... Марк ничего не понимает. Потом, когда подошла переводчица, выяснилось, что этот человек - американский продюсер, который во время войны прокатывал "Двух бойцов".

Говорят, Бернес вас страшно ревновал, не отпускал от себя ни на минуту...

Это даже не ревность была, а желание всегда быть рядом. Порой до курьезов доходило. Помню, я собралась в гости к приятельнице - Жене Аркановой. Марк сказал: "Мне неохота. Я лучше дома полежу". Женя неподалеку от нас жила, на Самотеке. Я звоню к ней в дверь, она открывает - и я вижу Марка: он приехал на машине. Во всем должен был участвовать.

Он ревновал меня даже к детям. Вечером они делали уроки, я заходила к ним в комнату, чтобы помочь. А Марк открывал дверь, брал меня за руку и уводил: "У них вся жизнь впереди, а нам с тобой неизвестно сколько осталось..." Я должна была принадлежать только ему.

Но самое главное - он не мог без меня работать. Как-то его отправили в Польшу - по-моему, вместе с Майей Кри-сталлинской. Мой паспорт не был готов, и я осталась дома. Приезжает Марк в Варшаву - а через три дня звонок от посла с просьбой, чтобы меня немедленно отправили к Бернесу. Мне принесли паспорт на дом и чуть ли не вытолкнули за границу. Оказывается, Марк объявил: "Без Лили не буду выступать!" Если его приглашали куда-то одного, он отказывался: "Разве вы не знаете, что я женатN"

Тогда ведь это не было принято - даже члены правительства всюду ездили без жен. А я всегда должна была быть рядом. Но на полшага позади него. Как-то нас пригласили в Дом кино - праздник, застолье, ну и, как обычно, кто-то из знакомых здоровается, заводит разговор. Какая-то дама подходит к нам: "Марк, какая у вас прелестная жена!" Марк взял меня за руку и сухо сказал: "До свидания!" Больше он с ней не общался. Все знали, что не стоит делать мне комплиментов - Марк может ответить очень резко.
- А вы отмечали годовщину знакомстваN
- Нет, мы просто считали, что всегда были вместе.
- Но ведь вы вышли замуж по сути дела за совершенно незнакомого человека. И не были в него влюблены...
- А что такое любовь, кто может сказатьN Я никогда не понимала, как можно влюбиться с первого взгляда. Во чтоN В силуэт, голос, лицоN Чтобы полюбить человека, надо его почувствовать.
Когда мы встретились, я была настолько закомплексована своим первым мужем, что боялась голову поднять. А с Марком я распрямилась. Он никогда мне не говорил: "Ах, какая ты красивая!" Но я знала: он счастлив оттого, что я рядом.

Помню один смешной случай: отмечали 50-летие Зямы Гердта. А перед этим был юбилей Утесова, на который из Одессы доставили специально приготовленную фаршированную рыбу. Зяма тоже купил рыбы и принес мне: "Лиля, приготовь!" На банкете администраторы-одесситы стали спрашивать: "А кто фаршировал эту рыбуN Она же вкуснее, чем наша с Одессы!" Тогда Марк гордо объявил: "Это моя гойка готовила!" (имелось в виду - русская).
У него был взрывной характер, и мне часто приходилось сглаживать ситуацию, звонить людям и объяснять: "Ну, Марк погорячился, давайте не будем обострять отношения". Иногда кто-то из наших детей выводил его из себя, и тогда по дому летали тарелки. Все это было. Но я знала главное - он не может жить без меня. А в дни своей болезни Марк в буквальном смысле не мог без меня дышать: не давал врачам поставить капельницу, не позволял делать уколы, пока я не приду.
Его болезнь свалилась на меня как рухнувший дом. Он стал плохо себя чувствовать, жаловался, что нет сил. Конечно, он не один год был болен. Ему упорно ставили диагноз "радикулит", а в результате выяснилось, что это рак легких. Но поздно, уже ничего нельзя было сделать...
Когда его не стало, моя жизнь кончилась. Я осталась одна с двумя шестнадцатилетними детьми, которых надо было ставить на ноги. Шестнадцать лет - жуткий возраст, если у детей нет отца. Мне пришлось быть и мамой и папой, думать, как сделать, чтобы они не чувствовали сиротства, чтобы семья не развалилась. Все это было очень трудно. Я села за руль - починила старый автомобиль, который стоял с тех пор, как Марк попал в аварию. Прежде я никогда не водила машину. Многие наши знакомые говорили: "Если бы Марк сейчас открыл глаза и посмотрел!"
- Он считал вас беспомощнойN
- А я такой и была. Я при нем не знала даже, сколько хлеб стоит. Марк обо всем заботился, все за меня решал. Ему казалось, что без него я ничего не могу сделать. Но вот видите, справилась... Вышли книги о нем, изданы компакт-диски с его песнями. Правда, за них ничего не платят...
- А как сложилась судьба ваших детейN
- Наташа окончила МГУ, факультет восточных языков (ИСАА), потом уехала в Америку с мужем, который очень хотел эмигрировать и ее уговорил. Сейчас она работает в какой-то фирме, живет благополучно, только, к сожалению, личная жизнь Наташи все никак не сложится. От первого мужа она ушла сама, второй ушел от нее. А ведь сорок шесть лет - уже не младенческий возраст, и она, конечно, очень страдает от одиночества
А Жан закончил ВГИК, операторский международный факультет, но оператором никогда не работал. Так, ходил с камерой... Что он сейчас делает, я не знаю, у меня с ним нет контактов. Два года назад он пытался отнять квартиру Бернеса, снял со стены и унес фотографии, которые когда-то повесил Марк... В детстве Жан его обожал, просто молился на отца, и Марк гордился, что у него такой сын. Никому и в голову не могло прийти, какой из него вырастет мужчина...
Теперь вся моя надежда на внучку - Люсеньке двенадцать лет и она любит слушать песни Марка. Когда мне позвонили из Петербурга и сообщили, что его именем назвали планету, ей было всего четыре. Она широко открыла глаза и прошептала: "Бабуля! Какой же Марк знаменитый!"

«Три года ты мне снилась...» – будто о себе пел Бернес в фильме «Большая жизнь». А позже овдовевший актер и певец встретил Лилю, ставшую его последней женой. Ей Марк говорил: «Ты – моя лебединая песня».

Судьба отмерила им всего лишь девять лет совместной жизни. Любовь Бернеса к Бодровой была огромной. Он старался постоянно находиться рядом с супругой. Как рас­сказывала Лилия Михайловна: «С Марком я распрямилась. Он никогда мне не говорил: "Ах, какая ты красивая!" Но я знала: он счастлив оттого, что я рядом».

Марк Наумович родился 21 сентября 1911 года в Не­жине на Черниговщине в семье старьевщика. (Сам актер говорил, что в энциклопедии ошибочно указана дата его рождения – 21 сентября, – а на самом деле он родился 8 октября.) Когда Марку было пять лет, семья перебралась в Харьков. Отец мечтал, чтобы сын стал счетоводом, и даже отдал его в Харьковское торгово-промышленное училище. Но сын решил стать артистом после того, как в 15 лет по­пал на спектакль в театр.

После школы Нейман расклеивал на улицах афиши харьковского театра «Миссури», работал в нем статистом, помогал рабочим сцены, бутафорам, осветителям, суфлерам. В 17 лет юноша сбежал в Москву. Еще в поезде он узнал, что главные московские театры – Большой и Малый – на­ходятся в Охотном Ряду. Как ни странно, провинциальный паренек получил работу статиста в двух театрах. Нередко Марку, взявшему себе псевдоним Бернес (что означала эта фамилия, сам артист так и не объяснил), приходилось высту­пать в один вечер на двух сценах. Например, отыграв роль бессловесного слуги в Малом театре, Бернес спешил в Боль­шой, где изображал столь же молчаливого стражника в бале­те или слугу в какой-нибудь опере.

Теперь это кажется неправдоподобным, но, в сущнос­ти, Бернес нигде не учился, не окончил никаких театраль­ных студий. Тем не менее талантливого юношу в начале 1930 года приняли в театр Корша актером «вспомогатель­ного» состава: те же роли на выходах. И даже премировали в 1934 году ордером на обувь «За лучшие качественные по­казатели работы».

В этом коллективе Марк познакомился со своей пер­вой женой – знаменитой московской красавицей Поли­ной, или Паолой, как ее звали друзья, Липецкой. В то время молодые жили в Петровском переулке, рядом с филиалом МХАТа, в крохотной комнатушке. Здесь, у Бернесов, Иса­ак Бабель впервые прочитал свой новый рассказ «Отелло», в котором после посещения спектакля жена обращается к мужу: «Наум! Ты видел сейчас любовь? А у тебя что?..» С тех пор рефреном Бернеса – когда он сталкивался с пошлостью в искусстве и жизни – стала фраза: «Сегодня животные штуки, завтра животные штуки, а где же лю­бовь, ребята?..»

В 1936 году режиссер «Мосфильма» В. Червяков при­гласил Марка на небольшую роль в киноленте «Заключен­ные». Тут его и заметил прославленный в будущем режис­сер С. Юткевич. В его фильме «Шахтеры» Бернес сыграл одну из главных ролей – инженера Красовского. Через два года актер снялся в небольшой, но яркой роли Кости Жигулева в кинокартине «Человек с ружьем». Здесь Бер­нес исполнил ставшую легендарной песню «Тучи над го­родом встали...» и быстро приобрел всесоюзную извест­ность. Его заметил даже Сталин. За фильм «Человек с ружьем» Марк получил орден «Знак Почета» и взошел на кинематографический олимп.

Всего же Бернес снялся в 35 фильмах, среди которых безусловная вершина – роль лихого, отважного одессита-пулеметчика и балагура Аркадия Дзюбина в фильме «Два бойца» (1943 г.). За эту работу актер получил боевой орден Красной Звезды.

Начиная с первых кинокартин герои Марка Наумовича приходили на экран с песней, многие из которых в эфире по сей день («Шаланды, полные кефали», «Я люблю тебя, жизнь», «Любимый город», «Хотят ли русские войны?», «Враги сожгли родную хату», «Темная ночь», «С чего на­чинается Родина?», «Если бы парни всей земли», «Журав­ли» и др.).

Если говорить о песенной карьере, то в 1950–1960-х годах по популярности Марку, пожалуй, не было равных. Поклонницы даже создали клуб «Ура, Бернес!».

Это был видный мужчина, прославившийся своими по­бедами на любовном фронте. Когда приятели спрашивали актера, что он говорит жене, вернувшись под утро домой, источая аромат духов другой женщины, Марк Наумович со свойственным ему юмором отвечал: «Я говорю ей: "Здрав­ствуй", остальное говорит она».

Популярная советская киноактриса Лидия Смирнова вспоминала: «Первая жена Бернеса, Паола Липецкая, была замечательная женщина, умная, красивая, энергичная. Он слушался ее беспрекословно. Супруга умирала в больнице от рака, и Марк ее не навещал, ему казалось, что он может от жены заразиться. При этом актер невероятно страдал, ибо Марк без Паолы был не Марк».

Липецкая скончалась в 1956 году, когда их дочери На­таше было около трех лет. Почти одновременно началась кампания в прессе, которая чуть не уничтожила актера. Поводом послужила реплика Н. С. Хрущева.

«В лужниковском Дворце спорта шел концерт для де­легатов юбилейного съезда комсомола, – вспоминал в интервью газете «Культура» поэт Константин Ваншенкин. – Присутствовало правительство. Мероприятие долж­но было уложиться в строго отведенное время. Режиссер строжайше запретил артистам бисирование. Бернес спел две песни, его не отпускают. Он вернулся, поклонился. В зале обвал. Он опять ушел, его вновь вызывают. За ку­лисами не оказалось никого из начальства, чтобы можно было спросить разрешения остаться на сцене. Как стало известно, Хрущев выразил неудовольствие: "Ишь ты, не может удовлетворить потребности молодежи, спеть лиш­нюю песню!"».

Этого было достаточно для того, чтобы начать травлю популярного певца и актера. Несколько лет у него не было ни концертов, ни фильмов (и, естественно, заработков), его не выпускали за границу. В «Правде» появилась заказ­ная статья «Пошлость на эстраде».

Чуть позже Бернес, ехавший за рулем автомобиля, нару­шил правила. Это послужило поводом для фельетона в «Комсомольской правде» – «Звезда на "Волге"». Потом ока­залось, что нападки в прессе – это результат негласного кон­фликта Бернеса со всемогущим зятем Хрущева, Алексеем Аджубеем, из-за одной актрисы, за которой оба ухаживали.

В октябре 1958 года выяснилось, что после выхода на экраны детективного фильма «Ночной патруль», в кото­ром Марк Наумович сыграл роль «завязавшего» с крими­нальным прошлым воровского авторитета Огонька, жизнь актера была поставлена на кон. Уголовная братва вынесла ему смертный приговор. По их понятиям, Огонек как вор, предавший святые законы, был «ссученным», а артист, сыг­равший его роль, – «сукой» и подлежал наказанию. К счас­тью, об этом через осведомителя стало известно начальнику колонии, а он, в свою очередь, сообщил правоохранитель­ным органам. (По другим сведениям, Бернеса предупре­дил об опасности один из бывших заключенных, симпати­зировавший знаменитому актеру.) Марку Наумовичу выделили круглосуточную охрану, в состав которой зачис­лили бывшего телохранителя самого председателя Совета министров Булганина. Были отменены все концерты и га­строли актера, ему рекомендовали отказаться от ежевечер­них прогулок возле дома.

Дни с 26 октября по 1 ноября 1958 года можно по пра­ву назвать одними из самых драматичных в судьбе Марка Бернеса – он ограничил до минимума свои выходы из дома и все свои действия согласовывал с охраной. Однако убийца в те дни так и не объявился. По одной из версий, по пути в Москву он попал в руки милиции, попытался бежать и был застрелен.

После этого беспрецедентного случая актер больше ни­когда не играл в кино преступников.

А вскоре жизнь Марка Наумовича кардинальным обра­зом изменилась – в 1960 году он второй раз женился. Пер­вого сентября знаменитый актер повел в первый класс дочь Наташу. И в школьном дворе познакомился с Лилией Бод­ровой, которая вместе с мужем привела в школу своего сына Жана.

«Я – коренная москвичка, – рассказывала в одном из интервью вторая супруга певца Лилия Михайловна Бер­нес-Бодрова. – После курсов стенографии и машинопи­си, потрудившись несколько лет в секретариате Министер­ства сельского хозяйства и в Госснабе СССР, уехала рабо­тать в Венгрию. Но через год ужасно заскучала и верну­лась, не выдержав срока договора. И затем трудилась уже здесь, в Москве».

Первый муж Лилии Люсьен был фотокорреспондентом французского журнала «Пари-матч». После их случайной встречи он два года разыскивал ее по Москве. Они поже­нились, и в семье родился сын.

Бернес и Бодрова привели своих детей в единственную на всю столицу французскую школу, в которой учились дети многих известных людей. В то время Лилия Михай­ловна не была, как сказали бы сейчас, фанаткой артиста, поэтому увидев Марка, державшего за руку дочку, она шеп­нула мужу: «Смотри, вон Крючков стоит». «Не Крючков, а Бернес», – поправил ее супруг и представил их друг другу. «А потом было первое родительское собрание. Помню, я была больна, с температурой, огорченная, даже злая, по­шла на это собрание. И увидела Марка – он прилетел спе­циально с гастролей, чтобы меня увидеть. Оказывается, уже тогда Бернес ходил по Москве и всем сообщал о том, что влюбился. Я же этого не знала. Хотя в школе его дочка иногда подходила ко мне и говорила: "Лилия Михайлов­на! Папа звонил, спрашивал, как вы себя чувствуете". Мне это казалось немного странным – чего это вдруг чужой человек интересуется моим самочувствием?»

Дети Бернеса и Бодровой сидели в классе за одной партой, поэтому на собраниях их родители тоже оказыва­лись рядом. Марк Наумович старался сблизиться с жен­щиной, которая его покорила: он то приглашал ее к друзьям послушать Азнавура, которым все восхищались понаслыш­ке, потому что ни у кого в Москве еще не было его плас­тинок; то звонил и звал на закрытые просмотры фильмов, которые не шли в прокате: Феллини, Бергман, Антонио-ни. Так продолжалось довольно долго – целых два месяца. Бернес умел красиво ухаживать. В ноябре Лилия Михай­ловна, оставив мужа, переехала в его дом. «Марк был очень обаятельным человеком, а в молодости так просто краси­вым, – вспоминает Бодрова. – Когда мы познакомились, ему уже исполнилось 48 лет – он старше меня на 18 лет, но удивительная улыбка, хитрющий прищур – все это оста­лось. Он мог подойти, положить руку на плечо – и жен­щина была готова на все. Правда, со мной он такого не проделывал – был очень осторожен, видимо, боялся спуг­нуть. Поначалу я не была в него влюблена. Только чув­ствовала какое-то тепло и нежность – он очень трогатель­но ко мне относился, бережно, внимательно. Его терпеливое ухаживание, обещание спокойной счастливой жизни с дву­мя детьми было для меня важнее самых пылких признаний.

Когда я ушла от Люсьена, у наших знакомых был шок. Мои подруги, которым я рассказывала, что Марк сделал мне предложение, никак не хотели поверить, что я говорю серьезно: «Как? Ты готова уйти из такого благополучного дома?» (В те годы мой первый супруг был знаменитым московским иностранцем, обладателем немыслимой кра­соты замшевых пиджаков и единственного в Москве авто­мобиля "Шевроле").

Несколько раз я пыталась от него уйти, он меня воз­вращал, клялся-божился, что его "походы налево" больше не повторятся. Но все повторялось... Некоторые женщины с этим мирятся – я не хотела прощать измен. Мне надо было вырваться из той семьи, а Марк сделал все, чтобы я ушла к нему».

Хотя, конечно, все было не так просто. Любовь к Бод­ровой пришла позже. Со стороны Марка Наумовича была ложь во спасение: чтобы «заполучить» чужую жену, он ска­зал ее мужу, что спал с ней. Ловелас Люсьен не слишком пытался найти правду: он вошел в дом и сказал Лилии: «Идем, он тебя ждет внизу». И она ушла. Просто поняла, что она нужнее Марку. Конечно, жизнь сложилась не сра­зу, но в первую очередь радовало то, что дети поняли их. Бернес никогда не делил детей на своих и чужих, а жене даже частенько повторял: «Лиля, что ты так много внима­ния уделяешь детям? У них вся жизнь впереди. А мы не знаем, сколько нам дано».

Марк Наумович любил, чтобы в доме все было чисто и красиво. Правда, по дому сам никогда ничего не делал: его голова все время была занята творческой работой. Но если где-то что-то было не так, обязательно замечал и просил жену переделать.

«Друзья Марка приняли меня сразу, – рассказывала да­лее Лилия Михайловна. – Его окружали интересные люди: Лидия Русланова, Зоя Федорова, Зиновий Гердт, балерина Ольга Лепешинская и другие. Часто в семье бывал тогдаш­ний американский посол Томпсон, множество иностран­ных корреспондентов – французы, югославы. И дом у нас был веселый, хлебосольный, к нам любили приходить – я хорошо готовила.

А питейные скандалы Бернеса – это полная чепуха. При мне он вообще не пил – ни рюмки, раздражался, когда -к нему с этим приставали. Я говорила: "Ради Бога, не трогай­те Марка, я сама выпью вместо него с вами...". Он ведь мог вспылить, наорать, не терпел фамильярности. И, конечно, не прощал оскорблений. У него был взрывной характер, и мне часто приходилось сглаживать ситуацию, звонить лю­дям и объяснять: "Ну, Марк погорячился, давайте не будем обострять отношения". Иногда кто-то из наших детей выво­дил его из себя, и тогда по дому летали тарелки. Все это было. Но я знала главное – он не может жнть без меня».

Бернес был настоящим мужчиной. Зная, что любимые цветы супруги – гвоздики, он следил за тем, чтобы в их квартире всегда стоял свежий букет. Каждые Три дня Марк Наумович звонил в цветочный магазин, директор которо­го был его хорошим знакомым, и просил прислать новый букет. Лилия Михайловна при нем не знала даже, сколько хлеб стоит. Он обо всем заботился, все за нее решал, пото­му что ему казалось, что без него жена ничего сделать не сможет. Бернес отменил ей даже курсы французского язы­ка, убедив, что нет ничего лучше, как работать вдвоем. Лилии Михайловне пришлось быстро осваивать конферанс, и она стала вести его творческие встречи.

За все девять лет совместной жизни они практически не расставались. Жена сопровождала его во всех поездках. Лишь однажды Бернесу пришлось уехать в Ростов одному: Лилия Михайловна вынуждена была остаться дома из-за болезни детей. Он каждый день звонил ей и сетовал: «Ну почему тебя нет рядом?» Если он уезжал по делам сам, то звонил каждые полчаса, не давая даже возможности сосредоточиться на до­машних делах. «Супруг не мог без меня работать, – говорит Лилия Михайловна. – Как-то его отправили на гастроли в Польшу – по-моему, вместе с Майей Кристали некой. Мой паспорт не был готов, и я осталась дома. Приезжает Марк в Варшаву – а через три дня звонок от посла с просьбой, что­бы меня немедленно отправили к Бернесу. Мне принесли паспорт на дом и чуть ли не вытолкнули за границу. Оказы­вается, муж объявил: "Без Лили не буду выступать!". Если его приглашали куда-то одного, он отказывался: "Разве вы не знаете, что я женат?".

Помню один смешной случай: отмечали 50-летие Зямы Гердта. А перед этим был юбилей Утесова, на который из Одессы доставили специально приготовленную фарширо­ванную рыбу. Зяматоже купил рыбы и принес мне: "Лиля, приготовь!". На банкете администраторы-одесситы стали спрашивать: "А кто фаршировал эту рыбу? Она же вкус­нее, чем наша с Одессы!". Тогда Марк гордо объявил: "Это моя гойка готовила!" (имелось в виду – русская)».

Летом 1969 года во время выступления в Ленинграде Бер­несу стало плохо, но он допел до конца, вышел за кулисы и упал. Его увезли прямо с концерта. У актера начались боли в спине, и первое, что пришло в голову: радикулит. С этим его и положили в Москве в госпиталь им. Бурденко. А на другой день Лилии Михайловне сказали, что муж умирает. Рак кор­ня легких – он был неоперабельный. И отец Марка Наумо­вича, и первая жена тоже умерли от этой страшной болезни.

«Начиналось все очень медленно, – вспоминала вдо­ва. – Марка оставляли силы. Он говорил, что не может петь по 15–20 песен, сокращал выступления. Не было сил гулять, потом передвигаться. А по-настоящему – когда уже поставили диагноз – он болел всего 51 день. Супруг ле­жал один в огромной палате. Был консилиум: Перельман, Шехтер, Чазов, Павлов. Кто-то попросил меня выйти. Марк сказал: "Нет, она останется здесь". При мне они его осмот­рели, а потом, уже наедине, сказали, что ничего нельзя сделать, можно только облучать.

Однажды супруг сказал: "Пришли Жана, я скажу, к кому пойти в дом звукозаписи, чтобы он на маленький магни­тофон записал четыре мои песни: "Я люблю тебя, жизнь", "Журавли", "Три года ты мне снилась", "Мужской разго­вор". Когда будете меня хоронить, чтобы никаких речей и оркестров не было, а звучали только эти песни". Жан это сделал. Потом Марк сказал: "Лилька, у тебя будет забота похоронить меня на Новодевичьем". Ас другой стороны, говорил врачам: "Вот поправлюсь, такой концерт вам за­качу!". Последние дни он не отпускал меня ни на минуту. Мне даже предлагали лечь рядом в палату».

Умер М. Н. Бернес 16 августа 1969 года. Его должны были похоронить на Ваганьковском кладбище рядом с могилой его первой жены Паолы. Новодевичье «полага­лось» только народным артистам СССР, а указ о присвое­нии актеру этого высшего звания вышел только через три дня после его смерти. Но для любимца публики было сде­лано исключение.

«Вновь, пластинка, кружись, – написал в дни проща­ния с Марком Бернесом поэт Евгений Евтушенко. – На­стоящее прошлым наполни. Он любил тебя, жизнь. Ты люби его тоже и помни».

«Когда его не стало, моя жизнь кончилась, – вспоми­нала Лилия Михайловна. – Я осталась одна с двумя 16-лет­ними детьми, которых надо было ставить на ноги. 16 лет – жуткий возраст, если у детей нет отца. Мне пришлось быть и мамой и папой, думать, как сделать, чтобы они не чув­ствовали сиротства, чтобы семья не развалилась. Все это было очень трудно. Я села за руль – починила старый ав­томобиль, который стоял с тех пор, как Марк попал в ава­рию. Прежде я никогда не водила машину.

Наташа окончила МГУ, факультет восточных языков (ИСАА), потом уехала в Америку с мужем. К сожалению, личная жизнь дочери не сложилась. От первого мужа она ушла сама, второй ушел от нее. Сын Жан закончил ВГИК, операторский международный факультет, но оператором никогда не работал».

Лилия Михайловна Бодрова-Бернес живет одна в квар­тире мужа на Сухаревской улице в Москве. Со своим сы­ном и дочерью покойного супруга женщина не общается.

После смерти Марка Наумовича она похудела на 18 кг, у нее открылось язвенное кровотечение, позже вдова пе­ренесла два инфаркта. Врачи посоветовали сделать опера­цию на сердце, но она отказалась – некому ухаживать и навещать в больнице. (Правда, в последнее время ей стал оказывать помощь фонд Анастасии Вертинской). Теперь вся ее надежда на внучку, Люсеньку, которая любит слу­шать записи песен в исполнении деда.

Лилия Михайловна добилась, чтобы на доме, в котором они с мужем жили последние годы, установили мемори­альную доску. Кстати, Жан долгие годы безуспешно су­дился с матерью за эту двухкомнатную квартиру, в кото­рой вдова пытается организовать музей Бернеса.
Бодрова-Бернес больше так и не встретила новую лю­бовь. «За кого после Марка можно выйти замуж?» – горь­ко улыбалась она.